МУЖИ-ЧИ
Мужи-чи
(это такое село в Ингушетии)
Вечером два урода (сержант Гавриленко и старший сержант Данилов) из второй группы, нажрались пойла, начали буянить, выбили пару зубов своим сослуживцам, и с залитыми до краев шарами, ушли из расположения роты в соседний населенный пункт Мужи-чи в поисках спиртосодержащих жидкостей. Ушли, прихватив два автомата, один из которых был с прибором бесшумной и беспламенной стрельбы.
Когда это произошло, в расположении роты находился только командир группы связи лейтенант Немцов, который боялся напившихся лихих разведчиков, и пока те били своих менее сильных сослуживцев, офицер заперся в аппаратке связи, и не высовывался.
Прибывший из Владикавказа командир отдельной роты майор Иванов долго слушал невнятные объяснения Немцова, потом тех, кто лишился зубов, потом остальных. Так как солнце уже спряталось за горизонтом, поиск напившихся и сваливших военных был отложен до утра. Тогда же решили давать и сообщение в округ по факту пропажи двух разведчиков с оружием в руках.
Строго говоря, Гавриленко и Данилов и до поезди в командировку не особо отличались дисциплиной и большим умом. Звания сержантов они получили еще в Печерском учебном полку, и будучи физически крепкими и выносливыми бойцами, и при наличии офицеров оправдывали свой статус на все сто. Хорошо, когда кто-то рядом мог думать за них… и хорошо, что раньше все их выходки прощались "условиями мирного времени". А здесь они нажрались, и, как было заведено еще в ППД, двинулись на поиски «добавки».
Группа старшего лейтенант Дружинина вернулась с задания в десять часов вечера, когда ротный уже принял решение на поиск пропавших. Группа сдала оружие, быстро поужинала, и, собиралась уже было завалиться спать, как ротный построил всю роту во дворе дома, где и располагалась рота:
— В роте произошло ЧП, — начал он. — Гавриленко и Данилов, ушлепки, нажрались водки и им, как всегда, показалось мало… Я вам уже всем разъяснял, что в условиях, в которых мы здесь с вами несем службу, это совершенно недопустимый залет. Мало я вас учил? Видимо мало. Сколько еще нужно повторять — здесь идет война, и любая оплошность может привести к гибели не только ее допустившего, но и его боевых товарищей. Где эти два друга сейчас бродят, мне не известно. Так же не известно живы ли они еще, или уже нет. Если кто-то еще не понял, где проходит службу — повторю: здесь идет война, и здесь иногда убивают…
Ротный говорил минут двадцать.
Искать пропавших ночью не рискнули. Мало того, что можно было запросто напороться на боевиков местного «сопротивления», можно было еще перестрелять друг друга, не распознав в темноте знаки опознавания. Да и на вряд ли затуманенные алкоголем головы вспомнили бы эти знаки…
На ночь выставили за периметр пару секретов, в каждом из которых был посажен командир группы и пара бойцов. Секреты были выставлены на удалении ста метров от расположения, и имели задачу обнаружить пропавших раньше, чем их расстреляет караул.
Пропащие за ночь в расположение не вернулись. Стало окончательно ясно, что произошло то, чего так все опасались.
Доложили руководству. Доложили о принятых мерах. Руководство одобрило план поиска в селе, пообещав прислать в помощь два десятка ОМОНовцев республиканского УВД и роту внутренних войск. Все эти силы должны были прибыть к обеду, поэтому пока было решено вывести группы к селу и работать на окраине, не углубляясь в само село.
В пять утра были подняты две группы. Группа Дружинина должна была в семь утра войти в Мужи-чи, и опросить местное население, видели ли они пьяных разведчиков, или нет…
Вторая группа должна была обеспечивать прикрытие работы людей Дружинина. Сам ротный пошел с группой в село.
У первого же дома встретили мужика, который шарахнулся от вооруженных людей, но его стреножили, и стали опрашивать. Тот клятвенно заверял, что ничего не видел и ничего по данному делу не знает. Отпускать не стали, потому как что-то уж больно складно он все отвечал. Решили передать его ОМОНовцам. Вошли в первый дом. Там долго упорствовали, но вскоре сказали, что, было, приходили ночью двое и требовали водки. Угрожали оружием. Выбили хозяину зуб. Ничего не нашли и пошли дальше в село.
Стало интересно. Значит, все же дошли до села, ушлепки…
Дом был красного кирпича, двухэтажный. Ограда — кованная решетка. Два разъяренных кавказца. В смысле пса.
Долго орали, бросали камни в окна, но никто не выходил. Ротный повернулся к двум разведчикам:
— Матюшин, Черкасов — вперед.
Слава Черкасов снял СВД с предохранителя и через ограду выстрелил в голову одной собаке. Пес мгновенно из лающего волкодава превратился в обмякший мешок и завалился на бетонный двор. Второй пес забился на цепи еще сильнее, но через несколько секунд лег рядом с первым.
Матюшин толкнул калитку, и вошел во двор, вполне обоснованно опасаясь атаки третьей собаки, но третьей не было. Держа автомат наготове, он перешел двор и замер у входа в дом. Черкасов перебежал к нему.
Часть группы уже осматривала дом напротив, и на улице между домами оставались только ротный, пулеметчик и Леха Рыжий, который с некоторых пор очень не любил собак (см. рассказ "Налет").
— А ну… — Матюшин попробовал открыть дверь, но дверь была заперта.
— Товарищ майор, — крикнул Черкасов: — Дверь закрыта.
— Так откройте, — хмыкнул Иванов.
Черкасов вскинул винтовку и первым же выстрелом выбил из замка секрет. Попробовали — дверь по-прежнему не открывалась. Отошли к сараю, и оттуда Слава сделал еще шесть выстрелов, окончательно разбивая замок. После шестого выстрела замок вылетел и дверь приоткрылась.
Разведчики направились к двери. Матюшин, держа автомат наготове, заглянул в дом. Там было темно, и после дневного света глаза ничего различить не могли. Разведчик толкнул дверь, открывая ее нараспашку. Повернулся к Черкасову:
— Заходим…
Сержант Матюшин вошел в дом. Слава перехватил винтовку, и двинулся следом. В темноте коридора ничего нельзя было разобрать, и Черкасов уже было собрался выглянуть во двор и спросить у ротного фонарь, как вдруг прямо перед глазами полыхнула ослепительная вспышка с разлетающимися в разные стороны искрами. По ушам оглушительно стеганул резкий звук близкого выстрела.
Матюшина с силой отбросило на Черкасова, который успел среагировать, и увернуться от падающего тела. Матюшин рухнул в наступившей тишине на пол, ничего не сказав, не вскрикнув…
Растерявшийся на мгновение Черкасов увидел, как по коридору на него бежит человек с охотничьим ружьем, стволы которого смотрели прямо в лицо разведчику.
Слава стал поворачиваться, чтобы направить длинную СВД на своего врага, но понимал, что не успевает, не успевает…
Человек бежал страшно, неотвратимо… стало видно его лицо — бородатое, перекошенное страхом, злостью, ненавистью…
Слава потянул спуск, и его винтовка оглушительно выстрелила, но мимо, в сторону, в стену… не успел он довернуть ствол на бегущего, не успел…
И надо было бы выскочить из дома… но уже было поздно.
Человек всей своей массой навалился на разведчика, отбив винтовку в сторону, свалив его с ног. Девяносто килограмм против шестидесяти. Не в пользу девятнадцатилетнего Черкасова…
На спине у Славы висела длинная и плоская радиостанция Р-159 — на всю спину. И спиной на эту рацию… ох как приятно…
И пальцами в горло…
— А-а!!! — человек заорал в том животом страхе, понимая, что смерть его близка, и, желая прихватить с собой в могилу, как можно больше своих врагов…
Черкасов забился в ужасе, пытаясь освободить руки, пытаясь что-то делать…
И надо бы крикнуть… а горло сдавлено до звезд в глазах… но ведь слышали мужики выстрел… сейчас должны ворваться… помочь…
Глаза в глаза. Два смертных врага.
Славка выдернул руки из-под тяжелой туши и стал бить в голову, в бок, давить в глаза… ничего не помогало. Не получалось никак отбиться от врага… ну где же ротный? Где остальные? Где помощь?
Страх… вьюном вырваться… никак не получается… а горло сдавлено. И уже свист в ушах — как признак скорой потери сознания. А потом только смерть…
Ну, где же ротный?
— Умри, собака… — шепчет враг прямо в лицо, и глаза у него огнем горят. Страшным огнем…
И хотел бы что сказать… да горло пережато… да свист в ушах… да руки уже слабеют… и ужас… и вот сейчас смерть придет… а потом ничего не будет… ничего…
В глазах темнеет, слабость по всему телу. Надо сопротивляться, надо искать выход, а сил уже нет. И желания уже нет. Так как уж ясно — все, дальше только смерть. Только могила.
И вдруг Слава понял. Все понял. Убили его. Уже убили. Нет его. Умер он, не дождавшись помощи своих товарищей. Задушил его боевик. Задушил, передавил шею, выдавил кадык, раздавил гортань… все… и нет больше в этой жизни молодого разведчика… нет его… убили разведчика…
