Первый «звонок»
Между тем агента «Степана», как в секретных документах именовался Аркадий, всё более и более отдаляли от Германа. Молодой сотрудник понимал, что закордонные операции ему ещё не по зубам, но горечь оставалась. Наконец он не выдержал и впрямую спросил своего начальника, Михаила Ивановича, дадут ли ему ещё работать со «Степаном».
— Гера, забудь, — начал подполковник, — это дело серьёзное, на контроле в Центре, и к тому же ты скоро уезжаешь в командировку.
— Куда? В Лондон?
— В Афганистан, милый, ты же сам просился, или забыл?
— Я-то — нет, но думал, что кадры забыли... Мне же никто ничего не говорил!
— Ну, так слушай сюда. Сразу после Нового года ты убываешь в распоряжение Первого Главного Управления КГБ. Документы уже готовы. Конкурентов у тебя было много: и Геннадий Легостаев, и Вячеслав Затулин, и ещё двое со второго отдела. Я поручился за тебя.
— Спасибо, товарищ полковник. Только вы хотя бы чуток пораньше намекнули... Да, а с квартирой как?
— Что «как»? Как обычно, в порядке живой очереди.
— Михал Иваныч, я ж вам «Степана» нашёл, а нынче вот — на войну собираюсь. Подсобили бы «герою»!
— Отставить паясничать! Тоже мне — герой! Наши сотрудники по три года жильё ждут, а ты — и полутора лет не проработал... Хорошо, не переживай, я поговорю с руководством.
— Спасибо, товарищ полковник!
— Не за что. Только ты это... кончай меня в звании повышать, мне ещё до полковника служить, как медному котелку. Так что готовься, Гера. Тебе там за всё Управление отдуваться придётся. И не зарывайся!
— Понял, товарищ подполковник, начинаю подготовку.
Первым пунктом «подготовки» была встреча в том же составе, что и при чествовании кавалера «Красной Звезды» капитана Дымова. Германа обмывать не стали — плохая примета. Сидели в его кабинете, говорили «за жисть», потом Герман обвинил Генку и Славку в предательстве. Оба «предателя» божились, что никто из них его тропинку к Афганистану не перебегал, мол, это всё козни руководства. Дымов развёл волонтёров и плеснул всем по третьей. Молча пили за погибших, не зная, что первый в их жизни «молчаливый» тост останется с ними на все последующие годы.
Закончилась вечеринка тоже традиционно: первого сражённого алкоголем уложили на пляжный матрас на рабочем столе. Этим «первым» оказался Герман.
В конце декабря ударили морозы. Над городом повисла звенящая мгла. Даже днём было под сорок. От морозов гудели провода. Окна на работе и дома покрылись толстым слоем льда — не обычным красивым узором, а мощной серой наледью. На сибирский мороз N-ские коммунальщики ответили ударным трудом, и температура в помещениях стала выше, чем в обычные зимние дни. Управление КГБ обогревалось по первому разряду. В эти студёные дни старое здание областной Лубянки напоминало баню: из открытых окон служебных кабинетов валил пар. Во внутреннем дворике целыми днями топилась печь: оперсостав наводил порядок в документах, сжигая тонны устаревших справок, черновиков, рапортов и объяснительных. Высокая кирпичная труба, возвышавшаяся на уровне крыши, исторгала чёрные клубы дыма, оседавшего вулканическим пеплом в радиусе ста метров. Городские обыватели, проходя мимо оплота государственной безопасности, чертыхались и делали самые причудливые предположения относительно крепости советской власти, состояния здоровья членов Политбюро и расточительности местных руководителей.
Школы и детские сады были закрыты. Улицы обезлюдели. Горожане решительными перебежками от магазина к магазину затаривались продуктами и подарками к Новому году.
Встречи с агентами стали реже. Оперсостав берёг своих помощников. Зато в кабинетах собирались тёплые компании, играли в шахматы, «Балду» и другие интеллектуальные игры. Вместе с усилением морозов озверел ведомственный партком: собрания, политзанятия и конференции волнами накатывались на отсиживающийся в тепле личный состав. Офицеры списывали друг у друга конспекты работ классиков марксизма-ленинизма, оформляли стенгазеты и «боевые листки».
20 декабря в Доме актёра силами отдела, в котором работал Герман, планировалось провести торжества по случаю «Дня ЧК». Молодому сотруднику поручили заняться внешним оформлением. К нему в компанию приписали ведомственных поэтов и зубоскалов. Привычно изобразив на двух ватманских листах «Щит и меч» с уставшим от забот Дзержинским, Герман заскучал. Члены команды «на подхвате» вязали столбиком незамысловатые вирши о Родине, партии, разведчиках и контрразведчиках, после чего художник, вооружившись плакатным пером, выводил их выспренние пассажи на листе ватмана. Вскоре заскучала и вся редколлегия. Попытка «словить Музу» дюжиной бутылок пива ситуацию не улучшила. Творческая группа отрешённо «гоняла» вечную тему «про баб». Встрепенувшись, Герман решительно взял карандаш и за полчаса сделал около дюжины карикатурных набросков и выбросил их в массы. На взрывы смеха прибежал дежурный, принявший живое участие в обсуждении графики. Тут же позвонили начальнику отдела и спросили разрешения сдобрить наглядную агитацию сатирой и юмором. Полковник Берсенёв, бывший лётчик-истребитель, большой интеллектуал и незаурядных способностей чиновник, на удивление быстро дал согласие. Воодушевлённые офицеры, казалось, вспомнив свою КВН-овскую юность, стройотрядовский энтузиазм, помноженные на иезуитскую изощрённость интеллекта, запустили бумажный конвейер шаржей, коллажей, эпиграмм и каламбуров. Герман работал, не покладая рук. Досталось всем: и рядовым, и начальству. К утру наглядная агитация была готова.
В праздничный день в Доме актёра всё началось как обычно: вступительное слово, раздача грамот и первые заздравные тосты; но после третьего, по отмашке Берсенёва, на праздничный стол были вброшены шаржи, а на стенах развёрнута наглядная агитация. Под натиском всеобщего веселья тихо испустила дух организационная рутина. Праздник чекистов превратился в студенческий капустник. Такое буйство эмоций Герман видел последний раз на новогоднем вечере в консерватории. Ему вдруг пришла в голову бесхитростная мысль: «А ведь как ни парадоксально, в КГБ брали не самых последних людей. Таким изобилием самобытных характеров, творческой энергии и незаурядных актёрских способностей может похвастаться не всякий коллектив». И тут же на смену этой мысли пришла другая, ещё более парадоксальная: «А чем мы все здесь занимаемся? Мы, бывшие инженеры, историки, литераторы, юристы, физики и лирики. Не впустую ли всё это?» Интуиция подсказывала — нет, не впустую, а логика ещё была не в состоянии охватить все аспекты деятельности этого достаточно древнего института с пугающей обывателей аббревиатурой «КГБ».
В конце вечера Берсенёв подозвал к себе Германа, как-то по-доброму, обняв за плечо искалеченной на войне рукой, предложил:
— Давай, капитан, выпьем с тобой по капельке... За праздник, за товарищей и... спасибо тебе, дорогой!
— Это вам спасибо, товарищ полковник!
— Знаешь, Гера, Бог не дал мне сыновей, и все вы стали моими детьми. Вы такие разные — ершистые, самолюбивые, сильные и энергичные. Я горжусь вами!
— Спасибо, това...
— Погоди, не перебивай! Ты, Гера, только себя побереги... кожа у тебя ещё тонковата, не обросла коростой цинизма. Ради Бога, не лезь на рожон! Я могу тебя понять: партсобрания и политзанятия — не лучшее место для самовыражения, но когда-нибудь ты осознаешь, что это тоже не самая худшая сторона нашей жизни. — Полковник замолчал, но вскоре продолжил: — Сколько у вас талантов! На большой НИИ хватит — НИИ Человеческих душ. Гордись своей работой! Нас никто и никогда любить не будет, но без нас государство пойдёт вразнос. Мы его инструмент и его оружие.
Герман был озадачен не только словами старого полковника, но и той искренностью, с которой он произнёс их.
— И ещё, Герман, — добавил Берсенёв, — не высовывайся там, на войне, кланяйся каждой пуле. Твоё оружие — твоя голова. Береги её. Не думаю, что в Афганистане будет тяжелее, чем нам в сороковые. Все войны разные. Постарайся понять свою. Возвращайся живым и здоровым, а новоселье справим, как приедешь. Вопрос уже решён.
— Вот за это большое спасибо, товарищ полковник!
— Не за что. Да, вот ещё. — Берсенёв взял со стола лист с шаржем на себя и протянул его художнику: — Давай-ка, подпиши свой рисунок. Негоже документ анонимным оставлять... Ну вот, теперь можно и в дело вшить. Будь здоров, капитан, возвращайся к ребятам!
Отгремели новогодние праздники. Снова потянулась череда служебных будней. Прошли отчётные собрания. Герман судорожно верстал план оперативных мероприятий на текущий год. И вдруг 11 января после обеда его вызвали к начальнику Управления. «Всё, — ёкнуло у него на душе, — поехали!» И действительно, генерал как-то буднично объявил об его откомандировании в распоряжение ПГУ КГБ СССР для прохождения дальнейшей службы на территории Демократической Республики Афганистан. Тут же, у начальника Управления, выдали предписание, синий загранпаспорт, а сам генерал как-то устало и отрешённо сообщил, что завтра рано утром за ним заедет служебная «Волга» и доставит его в аэропорт. Затем, встрепенувшись, стараясь выглядеть более торжественно, завершил аудиенцию вопросом:
