по голени. И в тот момент, когда он решал, как наказать строптивого бойца, тот ответил: «Хорошо», — начав собираться под грибок. На лице Николая отразилось изумление, и, застигнутый врасплох таким ответом, он недо-верчиво промямлил:
— Когда сменишься, меня разбудишь. Надо будет в оружей-ной палатке порядок навести. Я тебе покажу, что надо сделать…
С тех пор Сергей стал «летать» по полной, как будто деды хотели наверстать упущенное и просто становились в очередь, чтобы припахать его. Савельеву не забыли его ранее «заку-шенные удила», потому что его поведение дурно сказывалось на других молодых солдатах, и они, глядючи на него, тоже иногда пытались взбрыкнуть. И, когда подошел срок, его не стали переводить в черпаки, а по-прежнему ездили на нем.
А кроме того, уже с его призыва кто понаглее тоже пытались припахать его.
Такое решение, которое не оспаривалось, было вынесено «святой троицей» — тремя закадычными друзьями, которые были на тот момент дедами, являющимися авторитетами в саперной роте. «Святая троица» — это прозвище дали им уже давно, когда они были еще сами чижами, потому как держались они всегда вместе, хотя были из разных городов, но из одной саперной учебки. И, скорее всего, не учебка их связывала, а возраст: им всем было за двадцать пять лет. По каким уж при-чинам они так поздно были призваны в армию, достоверно неизвестно, но, очевидно, возраст делал интересы и ценности их схожими, поэтому они и были всегда вместе.
Среди них особо выделялся Николай Зарубин. Он был род-ной брат-близнец того самого Тохи из РМО, который вступился за чижика. Тоха тоже был с братом в одной саперной учебке, но на момент, когда они прибыли в полк, катастрофически не хватало водителей, а Толик был водитель-профессионал,
18
и поэтому его перевели в РМО. Николай был абсолютной ко-пией Тохи: такой же огромный, с чайниками вместо кулаков, широкоплечий и выглядевший в свои двадцать шесть лет на все тридцать. Еще двое из троицы были помельче, но по же-стокости и садистским наклонностям Зарубин им был не чета. Да и вообще, до армии он не был таковым.
Все же человек более склонен к плохому, чем хорошему: быстрее перенимает у других негативное, чем позитивное. И из беззлобного, в принципе, не подлого сибирского парня за полтора года службы вместе с двумя его «учителями» вырос-ла порядочная сволочь, не знающая жалости. Что интересно, «святая троица» в свою бытность чижами не «летала». Один Зарубин чего стоил. Мало бы кто вообще в полку отважился его напрячь чем-то. К тому же все они были старше и, самое главное, всегда стояли друг за друга. И тем не менее жестокость их зашкаливала даже для 12-го Гвардейского. О дедовщине в саперной роте ходили легенды.
Сергей Савельев давно осознал, что сделал ошибку, но об-ратной дороги уже не было, вернуть позицию строптивого и непокорного молодого солдата ему никак не удавалось. Его били теперь еще больше, чем когда он «держал марку», пре-секая все попытки восстать. И после очередного сломленного протеста он бежал за пайкой для дедушки, стирал чье-то хэбэ, шел в наряд «за того парня»… А хуже всего то, что он потерял свое лицо. Раньше Сергея хоть били, но все равно в душе ува-жали. Уважала его даже «святая троица», видя в нем крепкого паренька, который, несмотря ни на что, держался, и его никак не могли заставить «шуршать»… Теперь же он сломался. И к его «плохому поведению», которое давало повод взбрыкивать другим чижам, добавилось презрение и разочарование.
Да, не он первый и не он последний, кто по каким-то при-чинам падал на социальное дно 12-го Гвардейского мотострел-кового полка. Не он первый и не он последний, на кого после этого набрасывались, словно стервятники, все кому не лень, а друзья отворачивались, оказавшись на поверку псевдодрузья-ми. Не случайно Пожидаева учил его земляк Саша Антонов:
19
«Главное — держи марку. Если упадешь, обратно подняться будет практически невозможно».
***
Вот так, оставшись совершенно один, всеми презираемый, Сергей Савельев из задорного, веселого парня превратился в одинокого волчонка, который по-прежнему молча сносил по-бои, прикрывая жизненно важные органы руками. И только потаенная злость, которая периодически сверкала в его глазах, говорила о том, что он еще не превратился в покорное животное.
— Ну, что будем делать, Савелий? — продолжал ложно не-годовать Зарубин. Ведь он был совершенно сыт, наевшись плова, принесенного из офицерской столовой в РМО у своего брата. — Что молчишь, сучонок? Или не можешь сообразить,
в чем твоя вина? Если я сказал принести картошку, в которой должно быть много тушенки, значит тушенки должно быть много. А ты мне что принес?
Хотя в пайку Николая Сергей высыпал всю свою тушенку, кстати, которой ему и так досталось совсем чуть-чуть. Так что ужин Сергея был из картофельного пюре, сильно разбавленно-го черными глазками, водой и комбижиром, которое он запил слегка подкрашенным и чуть подслащённым чаем.
Во время этого разговора к ним подошел невесть откуда взявшийся другой представитель «святой троицы» — Степан, которого все звали Стэфан. Он заглянул в котелок, который держал в своей руке Зарубин, потом взял его в свою руку и, поднеся его к своему лицу, зачем-то понюхал.
— Он, Колек, над нами издевается, — ехидно смотря на Сер-гея, промурлыкал Стэфан. — А ну, товарищ солдат, затянуть ремень! — скомандовал он.
Савельев молча начал затягивать ремень.
— Не, братан, так дело не пойдет. Давай туже затягивай. Не дай бог я палец просуну, — все так же ехидно поглядывая, но уже с угрозой в голосе, добавил он.
Через несколько секунд Сергей затянул ремень и застыл на месте. Степан подошел и начал тыкать двумя пальцами между ремнем и животом. Они не пролазили.
20
— А ну-ка, Колек, держи ему руки сзади, — неожиданно сказал он.
Николай подошел сзади и, загнув Савельеву руки за спину, сковал их железной хваткой.
— Это хорошо, товарищ солдат, что вы ходите по уставу и застегиваетесь на все пуговицы, — так же ехидно смотря на Сергея и перейдя на «вы», продолжил издеваться Степан. — Но это не всегда хорошо для дыхания,
