и с тех пор не видел мать. Прошло двадцать с лишним лет. — И Луканди вдруг заявляет: — Отвоюем — обязательно поеду в гости к старушке.
Мы говорили в ту ночь о многом: о необходимости организовать громкие читки, о Мадриде, который впервые увидят наши бойцы — крестьяне Эстремадуры, об использовании библиотеки навальперальского священника и о распределении среди крестьян местных деревень лошадей, захваченных у Авилы.
— А что вы думаете о приказе Гонзалеса? — спросил я Луканди. — Скажите правду.
— Я ничего не думаю, — уклончиво ответил Луканди. — Но если хотите знать правду, пусть это останется между нами, — не нравится мне Гонзалес.
Утром на грузовиках, отбитых у врага, с пленными марокканцами мы въезжали в столицу. Нас торжественно встречали. Эстремадурцы терялись на шумных улицах Мадрида, и я был их провожатым, как просил меня Луканди, оставшийся в Навальперале. Я показал крестьянам мадридское метро, и эти обстрелянные бойцы, не пугавшиеся ни снарядов, ни пуль, ни бешеных атак марокканцев, здесь вдруг оробели и хором заявили:
— Да ведь это преисподняя!
Мадрид в те дни был еще беспечен и весел. В кафе было много народа, в театрах шли веселые оперетты, в кабаре плясали. Один из эстремадурцев, возмущавшийся всем этим больше остальных бойцов, сказал мне хмуро:
— Нужно пойти в контратаку на это веселье: оно опасней, чем мавры.
Нас расквартировали в казармах. Вечером я явился домой в полном вооружении и, обнимая мать и сестер, весело отрапортовал:
— Сержант Диестро прибыл в ваше распоряжение на три дня.
Мы покидали Мадрид, который встретил нас так гостеприимно. Ну и поразится же Луканди, увидев своих бойцов во всем новом — настоящие «регулярис»! Эстремадурцы стучат подошвой, подбитой гвоздями, — им нравится железный звон добротных ботинок.
После трехдневного отпуска нас стало больше. В Навальпераль с четвертым батальоном из столицы едет новое пополнение. У моего командира взвода, лейтенанта Луиса Дельбаля, шесть новичков.
Во-первых, среди них Франциско Уренья. Скажу откровенно, мы долго совещались с Дельбалем, когда к нам примчался наш друг и объявил себя добровольцем:
— Еду с вами, куда угодно!
Он грозил врагу, обещал расправиться со всей фашистской армией и таинственно сообщил, что им приготовлена «такая пилюля, что противник ахнет».
Выслушав все угрозы Франциско по адресу врага, которого наш школьный друг еще никогда не видел, Дельбаль делает неожиданное открытие.
— Да ты же хвастунишка, Попэй.
Мы смеемся. Наконец-то найдена кличка Франциско. «Попэй» — так мы и будем его называть. Нельзя придумать ничего лучше. Попэй — это имя героя приключенческих американских фильмов. Он тоже всегда угрожает врагу, машет кулаками, но… редко выполняет угрозы.
— Попэй, ты не обижайся, ведь мы твои старые друзья, — пробуем мы подготовить нашего товарища, — но на фронт тебе ехать не следует.
Франциско искренно недоумевает:
— Почему?
Только тут мы замечаем, что Уренья одет по-походному. На нем какие-то фантастические брюки из красной кожи, — он их называет бронированными, обмотки и огромные не по росту ботинки.
— Помнишь, Попэй, ведь ты боялся мяча на поле, а там тебя ждет нечто более опасное, чем футбол.
Франциско смущенно сознается:
— Верно боялся, но это была психология, а не трусость.
Мы совещаемся с Дельбалем и решаем, что школьного друга все-таки нужно взять с собой.
— Отвезем тобя к нашему капитану, и он решит. — успокаиваем мы осчастливленного Францисиско.
В шестерке еще несколько наших друзей: Хулиан Палатиос — известный легкоатлет, Диего де Месса — сын знаменитого испанского поэта Энрике де Месса, Альберто — мой брат, Хозе Кастаньедо — товарищ по университету и Хулио Ромео — студент медицинского факультета.
— Новичков могло быть и больше. За нами в Навальпераль был готов итти целый полк добровольцев, но мы очень осторожно отбирали кандидатов в батальон. Таков был уговор с капитаном Фелисе Луканди.
— У нас должна быть такая часть, чтобы каждый боец, идя в бой, знал, что никто его не предаст.
Таков был наказ Луканди. И мы не подвели-нашего командира. Все шестеро новых бойцов — настоящие республиканцы, члены Объединенного союза социалистической молодежи, большая культурная сила, особенно необходимая в части, где половина бойцов — крестьяне. Агитатором батальона был назначен мой брат — марксист и хороший оратор. Диего де Месса поручалась большая группа бойцов, не умеющих читать и писать. Лекции по санитарии и гигиене читал Хулио Ромео. Библиотека навальперальского священника и все газеты поступали в ведение Франциско, окончательно прозванного Попэем; он стал нашим читчиком и фронтовым книгоношей.
Первые пятнадцать дней после отпуска мы провели сравнительно спокойно. Лесистые холмы, в которых расположены наши домики, напоены чудесным ароматом осени. Нас почти не тревожит противник, и мы по-ротно четыре дня несем службу на передовых позициях, а три дня отдыхаем в Навальперале.
Иногда ночью, когда весь батальон засыпал, над крестьянскими домишками, превращенными в казармы, неожиданно взлетела световая ракета. Связисты бросались к телефонам, но напрасно сжимали они трубки полевых аппаратов — никто не отвечал. Обшаривая в темноте линию, связисты находили обрезанный чьей-то предательской рукой провод. Мы мчались туда, где лежали неведомые сигнальщики, посылавшие условные ракеты противнику, но так и не смогли никого обнаружить.
Бесконечным казалось нам ожидание приказа о наступлении. На шестнадцатый день пребывания в Навальперале четвертому батальону был, наконец, вручен долгожданный приказ. Нам предстояло неожиданной атакой в безлунную ночь взять городок Лас-Навас, расположенный высоко в горах, у быстрых и холодных ручьев.
Это старый и широко известный курорт. Здесь, прячась от летней жары, отдыхала мадридская буржуазия, здесь в безветренные и мягкие зимы бродили на лыжах богатые туристы.
Луканди смеялся:
— Вот и мы побываем на курорте.
Лас-Навас — выгодная в стратегическом отношении высота, естественный оплот Навальпераля.
Уже вернулись разведчики. У нас теперь точные данные, где окопы противника и где его заграждения. Командование знает даже — и все благодаря разведке, — что делается в тылу врага. Сведения, добытые разведкой, и принятое решение о внезапности атаки вселяют в бойцов твердую уверенность в успехе, хотя мы располагаем небольшими боевыми запасами. Задача ясна. Атака назначается на три часа ночи. До Лас-Наваса восемь километров. Мы строимся повзводно и исчезаем в темноте. Команда отдается шопотом. Почти у самого Лас-Наваса, когда было уже снято охранение беспечного врага, вдруг пришла тревожная телефонограмма:
«Республика теряет Пегринос».
Эту новость сообщили из штаба. Пегрипос, маленькая деревня, неожиданно занята марокканцами. Ее нужно отбить во что бы то ни стало.
Мы снова в недоумении. Второй раз нас останавливают у самой цели. Пегриноса мы достигнем только к утру, и, стало быть, бой не будет уже
