Подробнее же всего говорил Василий Иванович о том, что сейчас фашисты намереваются и вовсе безжалостно ограбить деревни, не только все продовольствие, но и молодежь у них украсть.
К донесению был приложен и подробнейший список тайных агентов, замыкающихся на пане Золотаре: их имена, клички и даже адреса.
Все трое прочли донесение от первой до последней его строчки. Если Костя Пилипчук горел желанием немедленно уничтожить всех предателей, ставших сейчас известными, и выследить банду Черного, ударить по ней, чтобы достойно отомстить и за гибель Защепы, и за все прочее, то Николая Павловича волновало другое: он уже вспомнил, что Григорий со своими людьми похозяйничали на огородах деревни Козевичи. Выходит, Птаха с умыслом, с дальним прицелом, подсунул ему соседские грядки и две подводы?
Николай Павлович снова просмотрел список провокаторов. Птаха в нем не значился. Почему? Закреплен не за паном Золотарем, а за кем-то другим? Или все это случайность?
Решил, что обязательно займется этим вопросом. И еще — с сегодняшнего дня просто необходимо вновь нацелить коммунистов на беседы о том, что партизаны — защитники своего народа и каждое их действие, даже каждое слово всегда должны быть кристально чистыми и правдивыми. И не пора ли Григория определить на должность? Негоже, когда человек с таким опытом партизанской войны просто ждет, куда и зачем его пошлют.
Командир бригады, еще раз прочитав донесение Василия Ивановича, спросил о том, что, по мнению Пилипчука, не имело никакого отношения к разговору, который должен был состояться сейчас:
— Как там рота Каргина? Готова к операции?
— Так точно, — буркнул Пилипчук.
— А если Каргина с ними не будет? Если его заменит, допустим, Сазонов, дело не пострадает?
Это уже что-то новое. Пилипчук мельком пытливо глянул на Николая Павловича. Тот недоумевающе шевельнул бровью. И тогда Пилипчук ответил опять же кратко:
— Так точно, Сазонов в этой операции может заменить Каргина.
Командир бригады уже опять держал в руках донесение Василия Ивановича, потом подчеркнул в нем какие-то строки и спросил:
— Помнится, те трое, с которыми ты встречался, другой район базирования называли? Может, проверим, так ли это?
Проверить, конечно, любые сведения и всегда полезно. Только, казалось Пилипчуку, с этой проверкой можно и повременить; он считал, что главное сейчас — банда Черного и те перевертыши, на которых указал Василий Иванович. Поэтому он лишь неопределенно передернул плечами.
Александр Кузьмич снял очки, протер их чистой тряпицей, которую достал из внутреннего кармана пиджака, и сказал:
— Я насквозь вижу тебя, Константин Яковлевич… И никогда не прощу Черному убийства Защепы. Ведь мы с ним… А роту на эту операцию Каргин пусть ведет сам. Что касается предателей, их уничтожения — эту мысль еще обмозгуем. Сообща обмозгуем.
Пилипчук в спор не полез. Он козырнул и спросил подчеркнуто официально:
— Разрешите идти?
Вышел он вместе с Николаем Павловичем. Тот и сказал ему, когда они оказались одни:
— Ты не переживай. У меня память цепкая, я их всех теперь на всю жизнь запомнил, так что…
6
На задание шла рота Каргина. На самое обыкновенное: ей было приказано отбить еще одно стадо коров и угнать его в лес. За последний месяц рота уже трижды ходила на подобные задания. И ни разу промашки не случилось. Обычно терпеливо ждали в засаде, пока стадо или обоз с зерном, картошкой или еще чем не оказывался под прицелом пулеметов и автоматов. Много малых гуртов скота и обозов с украденным фашистами продовольствием в те дни шло к железнодорожным станциям, где их ждали порожние вагоны. Так много шло, что часто их сопровождали только местные жители, насильно мобилизованные для этого, и несколько полицаев; лишь где-то, говорят, использовались воинские команды. Шли гурты скота и обозы только днем, ночуя в селах, где стоял приличный гарнизон. И все равно полицаи, наряженные в конвой, чувствовали себя обреченными и поэтому, увидев пулеметы и автоматы, нацеленные на них, почти всегда сразу же бросали оружие и поднимали руки, уповая на милость партизан. За последний месяц уже трижды было именно так.
Не потому ли и шли партизаны вольно? Не потому ли и Каргин, шагавший в середине походной колонны, сейчас думал о самом постороннем? О том, что если бы ему дали большую власть, то он перво-наперво удалил бы из всех партизанских отрядов девах. Особенно тех, которые заманивающую внешность имеют. Таких, как Мария Верба. Чтобы смуту в мужицкие сердца не вносили. Или партизаны не человеки? Или их не тянет на эту самую любовь? Ведь только соберутся вечерком у костра, когда день нормально пройдет, сразу про нее и заноют. И если верить тем песням, она и такая, и этакая, самая распрекрасная, самая желанная! Будто бы и жить без нее вовсе безрадостно!
Что касается лично его, Ивана Каргина, то у него своя точка зрения на любовь.
Она, любовь, конечно, нужна. Но опять же когда? В мирной жизни она во как надобна. А сейчас, когда тебя в самую неожиданную минуту вражеская пуля настичь может, на что любовью душу себе рвать?
Нет, что вы там ни говорите, а он, Каргин, будь дана ему большая власть, всех смазливых девах на сто верст удалил бы от партизанских отрядов!..
Григорий, шагавший с разведчиками впереди роты, догнал Юрку и сказал ему, понизив голос до шепота:
— Глянь, а они у тебя вовсе ходить не умеют!
Юрка, заподозрив подначку, зло глянул на Григория. Но в глазах того было лишь удивление, и тогда Юрка остановился, пропустил мимо себя всех разведчиков. Потом гневно скомандовал:
— Разведка… стой!
Разведчики остановились, сгрудились, повернулись к нему.
Юрка не подошел — подкрался к ним. С минуту или чуть больше томил молчанием, прежде чем сказать:
— Я-то думал, что разведчиками командую, а на поверку иное вышло. — И то ли пренебрежительно, то ли разочарованно махнул рукой: — Вы даже ходить не умеете!
Разведчики запереглядывались недоуменно. Потом Стригаленок, решив, что подвернулся случай показать себя, выпятил грудь и сказал, ловя глазами взгляд Юрки;
— Как вы и учили, гуськом идем, след в след.
— Слыхал, Григорий, что он говорит? Оказывается, это я научил их так ходить! — и вовсе распалился Юрка. Чувствовалось, что ему хотелось дать волю голосу, что он из последних сил сдерживает его. — А позвольте спросить вас, тех самых, кто разведчиками себя именуют, почему мы ходим именно так, цепочкой, один в затылок другому?
— Чтобы на земле остался след только одного человека! — отрапортовал Стригаленок.
— И только-то? — всплеснул руками Юрка.
Действительно, а что еще? Этот вопрос без труда читался в глазах многих.
— Мы с Афоней, когда на задание идем, тоже всегда друг за другом держимся. Первый под ноги смотрит, чтобы на мину или еще на что случайно не наступить, а второй по сторонам наблюдение ведет, оберегая и себя, и первого, — спокойно сказал Виктор. Сказал только потому, что увидел спешащего к ним Каргина: не хотелось, чтобы при нем Юрка ругал своих разведчиков.
Однако Юрка уже завелся и теперь не хотел видеть ни Каргина, остановившегося в нескольких шагах, ни других партизан, которые тоже подошли сюда. Он, прохаживаясь около будто окаменевших разведчиков, знай себе отчитывал их:
— Может, я не говорил вам этого? Может, вы и слыхом не слыхивали, что за разведчиками и вражеские «кукушки» охотятся? Или вам глаза только для того и дадены, чтобы на стоптанные каблуки товарища взирать с высоты собственного роста?
Неизвестно, когда и какими словами Юрка закончил бы свою лекцию, если бы Каргин не спросил спокойно, словно и не понимая происходящего:
— Что у вас здесь за митинг?
Юрка всем телом повернулся к нему и отрезал:
— Так сказать, боевой подготовкой занимаемся. А митинги разные, это, как вам известно, товарищ командир, не по моей части, — и зашагал вперед, нарочно глядя только под ноги себе.
Тронулась вперед разведка — возобновила движение и вся рота. Но теперь все, до кого уже дошел слух о разносе, который Юрка учинил своим разведчикам, словно только сейчас вспомнили, куда и зачем они идут. И не стало недавней расслабленности. Даже Каргин сейчас шагал уже в голове колонны, шагал, злой на себя: ведь и он несколько минут назад позволил себе думать о том, что к сегодняшнему боевому заданию не имело никакого отношения.
7
Стадо, в котором было около ста коров, перехватили под вечер, когда до запланированного ночлега ему оставалось преодолеть лишь шесть километров дороги, прорезавшей заболоченный лес. Просто, прячась за деревьями, скомандовали четырем полицаям, конвоировавшим то ли коров, то ли пастухов, бросить оружие. Это приказание было выполнено незамедлительно. Казалось, теперь только и осталось угнать коров в лес, но в это время один из пастухов — мужик лет пятидесяти — вдруг выхватил из-под рваного пиджака ракетницу и выстрелил; алая, как кровь, ракета взвилась в небо и рассыпалась там тревожно мигающими звездочками.
