В русских окопах заполыхало клочковатое пламя, и стая пуль ударила по цепи. Трое или четверо справа и слева сразу упали. И только один из упавших нашел в себе силы поползти назад, в тыл.
– Черт! У иванов крупнокалиберный пулемет! – закричал солдат, идущий рядом с Бальком.
– От него нигде не спрячешься!
– Нам здесь конец!
– Вперед! – рявкнул вдруг идущий впереди и окинул их свирепым взглядом.
Бальк узнал в нем «Кайзера». Этот «кухонный буйвол», похоже, когда-то был храбрым солдатом. Должно быть, он воевал в этих болотах еще во время Великой войны. Он здесь как у себя дома. Ему на все наплевать. Пуля, ему предназначенная, давно сгнила в земле. Она давно утонула в болоте. И поэтому он не боится ничего. А может, и пуля, предназначенная ему, Бальку, тоже пролетела мимо, и теперь ему не грозит ничего. Как говорят русские, пуля – дура…
Бальк заметил взгляд «Кайзера», на мгновение остановившийся на нем, и прокуренные усы тыловика шевельнулись в подобии улыбки. «Кайзер» как будто подбадривал его, словно говорил: умереть, дружище, в этом аду не самое страшное для солдата. Мы рождены, чтобы умереть.
Звягин с двумя бойцами из первого взвода быстро миновали изрубленный снарядами березняк. Там и тут валялись искореженные части от «сорокапяток». По глубоко прорезанному следу они выбрались к оврагу. Отпрянули в сторону, когда очередная трасса бронебойного или подкалиберного снаряда, сверкнув нескольких шагах от них, словно разгоняясь в узком коридоре оврага, вырвалась в поле.
Орудие стояло прямо на земле. Единственное уцелевшее колесо было снято. На колесе, как усталый сторож, сидел артиллерист, в кровавых бинтах, голый по пояс и, покачиваясь взад-вперед, сосредоточенно смотрел перед собой. Он что-то повторял, какое-то слово. «Сорокапятка», лишенная колес, с поднятым нижним бронещитком, сидела низко, словно наполовину врытая в землю.
Возле прицела на коленях в снегу стоял капитан Самсонов. Он нагнулся к прицелу, замер, подкрутил маховички. Выстрел! Комбат повернул свое изможденное лицо и посмотрел на прибывших.
– Что вам тут надо, пехота? – И матерно выругался. – Драпаете?! Идите в свои окопы.
– Нас к вам послали, – тут же нашелся Звягин. – На подмогу.
– Кто?
– Ротный наш. Старший лейтенант Нелюбин. Кондратий Герасимович.
– А, председатель… – И капитан Самсонов улыбнулся мучительной улыбкой. – Видите, ствол перегрели. Может заклинить.
– Капитан-то, похоже, сильно контужен, – тихо сказал Морозов. – С таким мы тут навоюем…
– Приказ слыхал? – Звягин перекинул ремень автомата через голову. – Нам приказано быть тут.
Капитан Самсонов уткнулся лбом в прицел и закрыл глаза. Похоже, он спал. Но сон его длился не больше минуты. Он посмотрел на сержанта, единственного уцелевшего из всей батареи артиллериста, и сказал негромко, обыденно, как будто впереди, перед линией пехотных окопов, не было никаких танков:
– Банников, подкалиберный.
– А ну-ка, ребята, тащите сюда все, что найдете, – приказал им Банников и кивнул в сторону вырубленного снарядами березняка.
Бойцы кинулись перетаскивать ящики со снарядами с разрушенных артиллерийских позиций.
– А теперь прицел – на осколочный! Банников, фугасный!
Сержант тут же дослал в казенник снаряд. Выстрел! Гильза, обметанная пороховой копотью, со звоном вылетела между станин.
– Фугасный!
Выстрел!
Они продолжали стрелять. Бойцы подносили снаряды. Банников быстро заряжал. Комбат Самсонов наводил и стрелял. Из ушей его текла кровь. Иногда он убирал ее рукавом и ругался.
Раненый, голый по пояс, перетянутый бинтами поперек торса, все так же сидел на колесе, покачивался взад-вперед и повторял одно и то же.
Над оврагом с воем проносились снаряды, рвались вверху. Осколки на излете шлепались в снег, шипели и ворочались, как живые, быстро меняя цвет окалины. Видимо, их позицию все же засекли. Но закинуть сюда снаряд не могли.
– Капитан! Танки на позициях! – закричал сержант.
– Вижу! Подкалиберный!
Они сделали еще несколько выстрелов. Капитан Самсонов вытер рукавом кровь с шеи и сказал:
– Банников, поднеси мне поближе остальные снаряды. Бери лейтенанта и уходи. За лейтенанта – головой… Понял? Вы – тоже. Спасибо за службу. Председателю передайте… – Комбат обвел их тяжелым взглядом и устало махнул рукой.
– Ну, показывайте, где ваша дохлятина? – И оперуполномоченный Флягин уставился хмельным пронзительным взглядом на Зинаиду.
Лейтенанта госбезопасности Флягина, районного оперуполномоченного НКВД, Зинаида видела во второй раз. И тогда, в правлении, когда ей пришлось прислуживать ему, и теперь, когда он грозным хозяином перешагнул порог коровника, Флягин живо напомнил ей Кузьму Новикова. Давно зарыт где-то на андреенском кладбище и проклят прудковцами полицай Кузька Новиков, а жизнь вот как поворачивается, что и не хочешь, а вспомнишь, постылого.
– Так их уже давно собаки растаскали, – сказал Петр Федорович.
В голосе председателя Флягин уловил растерянность и, как человек опытный в таких делах, решил тут же за этот кончик и ухватиться.
– Молчать! – вскинул он руку. – Я спрашиваю Зинаиду Петровну. Как я понял, именно в группе Зинаиды Петровны допущен массовый падеж скота?
– Какой же это массовый падеж, товарищ оперуполномоченный. Ветеринар нам нужен. Вот что. Тогда молочные телята дохнуть не будут. – Зинаида смотрела на него широко распахнутыми глазами, и в них не было страха.
– Подождите, давайте разберемся по порядку. Телята пали. Но трупов их нет. Где же они? – И оперуполномоченный Флягин снова уставился на Зинаиду. На этот раз он осматривал ее всю, с ног до головы. И внимательные доярки, стоявшие поодаль, это сразу заметили и смекнули, зачем приехал к ним на ферму этот человек в хороших сапогах и шинели из темно-синего добротного сукна.
Неужели кто донес? Неужели в деревне завелся доносчик? В горле у Петра Федоровича от этой мысли пересохло. Жили себе, жили, всякую власть терпели… Телят-то Степанята забрали. Вот куда они подевались. И это все на ферме знают. Пришел, поскрипел деревяшкой Дмитрий Иванович Степаненков, сказал: «Не закапывайте, бабы. Я заберу. Мяса тут нет. А булдыжки с капустой до весны варить будем». Погрузил на саночки и увез. Голод не тетка. Каково жилось этой семье, все знали. Петр Федорович вечером, когда стемнело, завез им полмешка пшеницы. Занес в сенцы, сунул в угол, прикрыл какой-то старой ветошью. Дверь из дома отворилась, вышел хозяин. Посмотрел на председателя, на мешок и сразу все понял. «Детям, Митюшка. Детям. Чтобы на наши могилки не плевали». – «Спасибо, Петр Федорович».
А если Флягин пронюхал и про пшеницу…
– А может, Зинаида Петровна, телят вы намеренно?.. Акт о падеже есть, а к нему – ни рогов, ни копыт.
– Да что вы такое говорите! Вон, спросите у кого хотите! Все подтвердят! – И Зинаида так посмотрела на оперуполномоченного, что другой бы на его месте либо обозлился, либо сменил тон.
Флягин уже в открытую любовался ею. Ишь, как разрумянилась, на свежем-то воздухе. Кровь с молоком! Погоди, погоди…
Он составил протокол. Заставил Зинаиду расписаться. А через два часа, выпив в правлении еще несколько рюмок первача, уехал.
Зинаида не находила себе места. Приуныл и Петр Федорович.
– Ничего, доча, ничего, – говорил он ей. – Все образуется. Все пройдет. Никаких улик против нас у него нет. А жилы потянет. Такой человек. Но тут держаться надо. На своем стоять.
Через несколько дней оперуполномоченный Флягин приехал снова. Зашел в правление, ни с кем не здороваясь, прошел в кабинет председателя и сказал ему:
– Собирайся.
Продержал Петра Федоровича до вечера. Снова те же вопросы: оккупация, лес, партизаны, Курсант, казаки… Петр Федорович подписал протокол допроса и вышел на морозный воздух. Возле фонарного столба увидел Гнедого, запряженного в председательские легкие сани с кошевой и дочь, стоявшую под фонарем.
– Ну что, тятя? – спросила она.
– А все то же.
Домой в Прудки они приехали заполночь. Петр Федорович попросил постелить ему на печи. А утром не встал. Заболел.
На ферме к Зинаиде подошла Степанида Ермаченкова и сказала:
– Погубишь ты отца. Да и у нас председателя лучше, чем Петр Федорович, не будет.
– Ты о чем? – насторожилась Зинаида.
– А то ты сама не понимаешь? Флягин этот коршуном на тебя смотрит. Со стороны даже видно. Живет-то он в райцентре, люди говорят, бобылем, без бабы. Слышь, Зинаида?
– Ну и что? У меня муж есть.
– Муж… Муж-то у тебя, Зина, незаконный. Да и у всех у нас мужья есть. Только где они? А детей растить надо. Кормить, одевать. Ты подумай. Курсанту твоему никто не скажет. Ты наш народ знаешь. А я тебе подскажу, что надо сделать, чтобы ничего этот Флягин тебе не оставил…
– Да ну тебя, тетка Степанида, – отмахнулась Зинаида. – Я и думать об этом не хочу. Кто ж я такая тогда буду?
