В окопах, освещённые полумесяцем, торчат две головы. «Пойду в другой», — брезгливо рассудил Герман. В дальней траншее он находит Колонка, сидящего на корточках с сигаретой в зубах.
— Бог в помощь! — приветствовал Герман, присаживаясь на самом краю.
— Не поминай Бога всуе, — ворчит луноликий каскадовец.
— Завтра на базар поедем? — пытается поддержать разговор новенький.
— Только бы дожить!
Вылезая из окопа, Герман наступает на бугорок. Бугорок трескается и мерзко расплывается. «Козлы! — орёт в ночи поверженный всеми мерзостями этого дня каскадовец. — Засрали, всю страну засрали!»
В палатке уже орудуют крысы. Добравшись до бесплатных харчей, они безмятежно пируют, не обращая внимания на вошедшего. Свесившийся с кровати Игорь Евтушенко подливает ближайшей семье грызунов свежей окрошки.
Утром зелёные воины «Каскада» устроили забастовку. Метавшийся между палатками Стрельцов смог поднять одного Германа, которому он в сердцах высказал всё, что он о нём думал. Герман покорно со всем согласился и даже добавил пару нелицеприятных замечаний о себе, воспроизведя монолог жены, который он слышал годом раньше. На полковника самокритика подчинённого произвела хорошее впечатление. Он потрепал Германа по щеке и предложил забыть взаимную неприязнь. Пользуясь расположением начальства и поощрённый благосклонностью старшего офицера, молодой человек ни к селу ни к городу поведал о своей встрече с вараном, что вызвало очередной всплеск доверия со стороны командира. Не дослушав до конца историю, добродушный старик спросил:
— Ну и куда он улетел?
— Кто?
— Варан твой.
Начиная понимать, что его начальник имеет смутное представление о фауне и флоре, Герман, не задумываясь, ляпнул: «Вспорхнул на соседнее дерево».
— Да-а-а! — добродушно протянул полковник. — Чудн`о здесь, право-слово!
— Куда уж, — верноподданнически поддакнул знаток орнитологии. — В этой стране Лимонии и не такие твари летают!
К вечеру жертвы вчерашнего пикника пришли в себя. Зубоскаля и обмениваясь шутками, быстро привели в порядок жилище, а на ужин вчистую подъели ненавистную в обычные дни гороховую кашу с тушёнкой.
Дольше всех страдал радист Колосков. Его тщедушная фигура появлялась то в одной, то в другой палатке. «Мужики, вы моих трусов не видели?» — вопрошал он, поправляя складки спадающего нижнего белья пятьдесят восьмого размера. Получив отрицательный ответ, беспорточник цедил сквозь зубы: «Пидорюги!» — и возобновлял обход. Нарвавшись на Мамонта, он наконец узнал печальную судьбу своих трусов. Радист по привычке протянул: «Пидорюга!» и хотел было скрыться в своих пенатах, но гиганта такое обращение не устроило: «Сам ты пидорюга! Снимай мои трусы и топай в свою будку!» Колосков не подчинился. Тогда Мамонт на счёт «три» стащил с особо охраняемого лица последние одежды и выпроводил его из палатки. С того времени в отряде на одну кличку стало больше. За глаза руководителя радиопередающего центра величали не иначе, как «Пидорюга».
Легли рано. Давя на себе первых мошек и комаров, «каскадёры» забылись безмятежным сном.
После первого взрыва никто даже не пошевелился. Второй взрыв в районе спортплощадки сорвал всех обитателей палаточного городка с мест. На брезент посыпались посечённые осколками ветки. Герман мчался к окопам в числе первой пятёрки наиболее сообразительных офицеров. Третий взрыв за бассейном застал его летящим в траншею.
— Мля-а-а! — взвыл приходящий в себя офицер. — Весь в говне!
Рядом, измазанные в отходах жизнедеятельности «каскадёры» передёргивали затворы. Герман оказался единственным, кто не захватил оружия.
— Стой, дурак! — крикнул ему Крестов, когда он попытался выскочить из окопа.
— Серый, я автомат забыл!
— Лежи уже, вояка засранный! — одёрнул его командир. — Боже, воняет-то как...
— Достукались, — поддержал его мысль подчинённый. — Уж не помню, когда последний раз туалет посещал... Думал, пока войны нет, сбегаю-ка я в окопчик.
— Добегались, — вторит ему Крестов. — Тихо! Слушай!
Издалека донеслись два приглушённых хлопка.
— Сволочи, минами обкладывают! Пригнись! — скомандовал Сергей.
Герман сжался, раздавив очередную кочку.
— Двадцать один, двадцать два... — как метроном отсчитывал секунды командир.
— Ты кого считаешь? — полюбопытствовал Герман, вытирая об его трусы изгаженную в дерьме ладонь.
— Заткнись!
Рядом с ближайшим домом разорвалась мина, и тут же второй взрыв сотряс землю в районе столовой.
— Кучно кладут, гады! — прошептал Крестов. Снова послышались приглушённые хлопки.
— Мужики, за мной, к бассейну! — заорал командир. — У нас тридцать секунд... двадцать один, двадцать два, двадцать три...
Голые мужики с оружием в руках неслись во весь дух к спасительной воде.
На цифре «сорок семь» десяток тяжело дышащих людей, побросав у борта автоматы, рухнули в холодную воду. Мины легли на маковом поле.
Всплывшие на поверхность «каскадёры», стуча зубами, уже вовсю шутили: «...зато от дерьма отмоемся... а я, мужики, штаны потерял... хорошо ещё — в штаны не наложил... зато сон крепче будет...» Раскалывая временную тишину, рявкнуло на посту танковое орудие. Вода покрылась рябью. Далеко в ночи ударил взрыв. Снова сотряслась земля, и огромный танковый снаряд, разрывая тугой воздух, улетел в сторону миномётного гнезда. Далеко в бригаде начали просыпаться гаубицы. Тявкает одна, потом другая, затем — обе вместе. Над головой несутся снаряды. Хлопок, удар и через несколько секунд — далёкий взрыв. Вновь хлопок, удар — взрыв.
Клацая зубами и стараясь не зачерпнуть опоганенную воду, Герман подплывает к Крестову.
— Серый, а Серый, слышишь звук?
— Ну.
— Сначала тихий удар, потом громкий выстрел — и взрыв.
— Ну и что?
— А то, Серый, что снаряд вылетает со сверхзвуковой скоростью, фронт звуковой волны достигает нас, а потом...
— Ты что, правда долбанутый? — удивляется, отплёвывая воду, командир.
— Нет, ты послушай, вот так и самолёт...
— Да пошёл ты к чёрту со своим грёбаным самолётом! Нашёл когда мозги мне компостировать! — захлёбываясь от злости водой, пузырится Крестов.
Герман обиженно уплывает. Слышен приглушённый рёв прогреваемых вертолётных моторов. Выстрелы из гаубиц сливаются в одну канонаду.
— Очнулись, наконец, — ворчит Крестов, вылезая из бассейна. — Всё, конец войне, пошли по домам.
Трясущиеся от холода люди, отражая мокрыми спинами лунный свет, плетутся к палаткам. В воздухе уже висит канонада. Содрогая землю, с сановной важностью рявкает из капонира танковое орудие, выбивая взрывной волной осколки из побитых окон домов. Гаубицы стреляют всё реже и реже.
— Всё, по койкам, — командует Крестов, — обстрела больше не будет.
В воздухе слышны барражирующие вертолёты. Со стороны городка доносятся крики жильцов, у которых в домах повылетали стёкла.
— Наверное, к соседям спать пойдут... — пытается вставить слово Герман, но валится на бок, чувствуя, как из-под ног уходит земля. Он хватается за кровать, и новый толчок основательно сотрясает его окаменевшее от страха тело. Герман с ужасом ждёт финального взрыва, который должен непременно завершить его бренное существование. Но никакого взрыва не происходит. Глухое «Ух!» вырывается из глоток «каскадёров». Внезапно наступает тишина. Ни выстрела. Только вверху во тьме стрекочат вертолёты.
— Что это было? — приходя в себя, спрашивает Герман.
— Землетрясение, — спокойно отвечает командир.
— А что так сильно? Ты видел, как трях...
— Видел, видел. В Ташкенте и не такие землетрясения бывают, должно быть, обстрел спровоцировал подвижку плит, — поясняет бывший геолог Крестов.
Герман впадает в задумчивость. Он ходит вокруг кровати, теребя подбородок.
— А знаешь, Крест, никакими взрывами землетрясение не вызовешь...
— Что-о-о? — орёт оскорблённый геолог. — Ты опять за своё?
— Ты погоди, вот скажи, какая мощность развивается при взры...
— Поц, уйди, ради Христа, к хренам собачьим! Галилей ты недожаренный, Эйнштейн вонючий, Софья Ковалевская нетоптаная! Слиняй, чтоб я тебя до утра забыл! — не унимается Крестов. — Не заткнёшься — пойдёшь сей секунд дерьмо в окопах скоблить.
Герман машет рукой, с обидой повторяя «сей секунд, сей секунд...», и, наконец, откинув одеяло, ныряет в постель. Обитатели палатки ещё обменивались впечатлениями, когда «истоптанная Софья Ковалевская» погрузилась в дрёму.
Окончательно «Тибет» проснулся только к полудню. Ничто не напоминало о вчерашних Содоме и Гоморре. «Каскадёры» любезно приветствовали друг друга, направляясь умываться к трубе с водой. После завтрака Стрельцов разогнал всех на встречи. Срочно нужны были данные по мятежникам, обстрелявшим Самархель. В подстёгивании оперработников особой нужды не было. С первыми лучами солнца в лагерь «каскадёров» потянулись ходоки. Скоро они уселись табором напротив гостевой палатки, где приём оперативных источников вёл капитан Гаджиев с переводчиком Акбаром. Изредка вызывали того или иного офицера, на связи которого находился конкретный афганец. В целом же основной костяк ходоков составляли инициативные добровольцы, спинным мозгом уловившие потенциальную возможность легко заработать пару сотен афгани. Несколько раз в палатку наведывался Крестов, но, не пробыв там и пяти минут, вылетал совершенно взбешённый.
