Герман, прикрыв панамой лицо, тихо посапывал, обласканный косыми лучами солнца. Разговоры среди друзей-товарищей постепенно стихали. Казалось, ещё пять — десять минут, и всё погрузится в утреннюю дрёму. Однако совершенно неожиданно донёсся звук далёкого взрыва и вслед за ним — ровный скрежет летящего реактивного самолёта. Народ зашевелился. Капитан Репа приподнял голову и, сотворив ладонью козырёк, стал вглядываться в небо.
— На сверхзвук пошёл... — прокомментировал он удаляющиеся раскаты рвущих воздух самолётных двигателей.
Герман лениво стянул с лица панаму и, не поднимая головы, пошарил взглядом прищуренных глаз по лазурной выси. Кроме двух орлов, парящих высоко над его головой, ничего примечательного он не заметил, поэтому, вернув панаму на место, принял исходную позу. Очередной небесный взрыв и ровное гудение привлекли внимание остальных офицеров.
— Ещё один сверхзвук преодолел, — не поднимая головы, повторил своё утверждение неугомонный Репа.
— Тура-Буру пошли бомбить, — расширил тему уткнувшийся в подушку Крестов, — хотя... хотя мы, вроде как, не заказывали...
Герману было ровным счётом наплевать, заказывал кто или нет бомбоштурмовой удар или авиация проявила собственную инициативу. «Только... только зачем идти на сверхзвуке на бомбёжку?» У Германа совершенно непроизвольно стали вспухать, будто в закипавшем котелке, пузыри вопросов. «А если это штурмовики, и у них ракеты на пилонах... Долбанутся и до цели не долетят... Или, может, куда опаздывают... И вообще, — на черта лететь в Лимонию на сверхзвуке, так ведь и в Пакистан залететь недолго, а уж в Пакистане собьют, как пить дать...»
— Нет, Репа, — подал голос Герман, — на сверхзвуке тут самолёты не летают.
— А ты почём знаешь? — придрался к безобидной реплике капитан Конюшов. — Тогда что это там ухнуло?
— Не знаю...
— А раз не знаешь, так и молчи!
Герман опять задумался. Потом привстал на кровати и, обернувшись к Репе, заговорил.
— Знаешь, Репа, похоже, что штурмовики шли на предельной дозвуковой скорости, а за ними тащился фронт ударной волны, и вот, когда этот фронт нас накрыл, тогда и ухнуло.
— Какой фронт! Какая волна! — не на шутку разошёлся Конюшов. — Ты хотя бы аэродинамику знаешь? Я её, проклятую, пять лет в Рижском институте гражданской авиации изучал.
— Репа, не кипятись, вот смотри... — и Герман стал чертить прутиком на высохшей глине свой вариант графической интерпретации звукового явления.
Спорщики уже стояли голова к голове, осыпая друг друга обвинениями в некомпетентности.
— Да уймитесь же вы! Отдохнуть не даёте, — призвал к порядку разгорячённых специалистов Крестов.
— Крест, ты только посмотри, какую лажу он несёт, — отозвался огорчённый тупостью своего друга Конюшов.
Командир нехотя встал и подошёл к спорщикам. Постепенно покинули свои места и другие недавние обитатели палатки. Крестов долго изучал рисунок Германа.
— Полная ерунда! — вынес он свой вердикт.
Собравшиеся одобрительно закивали головами. У Германа вдруг взыграло самолюбие.
— Крестов, ты туп, как конь с яйцами! — не особо заботясь о содержании, выдвинул новый аргумент взбешённый спорщик и с отчаяньем в глазах сел на кровать.
В ответ на выпад командир вывернул из-под усов «гузку» и протянул: «Ну-у-у, это уже клинический случай». Поставив Герману диагноз, он направился в сторону кухни, но вдруг остановился и снова приблизился к больному.
— Ты знаешь, почему у меня сын родился?
— Не знаю и знать не хочу! — отвернулся в сторону Герман.
— А я тебе объясню.
Толпа болельщиков затихла.
— Я на советский презерватив понадеялся, — начал менторским тоном объяснять тупому подчинённому командир. — И он лопнул!
— Причём тут презерватив?! — взвыл Герман.
— А притом, что самолёт порвал такой же презерватив, но только воздушный. Понял теперь, — откуда звук?
Зрители, восхищённые аллегориями своего боевого товарища, дружно зааплодировали. Крестов картинно поднял руку, выдержал паузу, потом залез в карман и вручил растерянному спорщику цветной пакетик с голой красоткой.
— На, держи! Пользуйся регулярно, чтобы больше такие придурки на свет не появлялись.
Герман в раздражении выбил из протянутой руки наглядное пособие и швырнул его в пыль.
— Истеричка, — тихо, но веско закончил свою речь Крестов.
— Да что вы с этим поцем возитесь! — не выдержал Мамонт и рванул кровать Германа вверх.
Не ожидавший такого поворота дел теоретик сверхзвукового полёта полетел с дозвуковой скоростью на землю.
Зрители недовольно зашумели. Крестов подал руку пострадавшему, но тот, отказавшись от помощи, резко вскочил и, не оглядываясь, побрёл к бассейну.
— Герман! Герман, постой! — закричали приятели, но расстроенный офицер уже скрылся за деревянным забором.
К обеду палатка была восстановлена. Герман в одних трусах неподвижно лежал на кровати, скрестив на затылке руки и уперев свой взгляд в потолок. Вскоре пришли гости. Это были офицеры вертолётной эскадрильи, которых привёз Крестов. Лётчики, одетые в просторные сетчатые комбинезоны, с интересом разглядывали убранство каскадовского шатра.
— Хорошо у вас тут, — заметил самый тучный из них, — баб только голых не хватает.
— За этим добром мы в бригаду ездим, — улыбаясь ответил Крестов.
— Я не об этом, — продолжил толстяк, — хоть бы картинки какие ни то повесили...
— Чтоб простатит заработать? — полувопросительно-полуутвердительно среагировал командир первой группы. — Спасибо за совет. В первом заезде половина наших от этих картинок пострадала. Поразвесили красоток, возбудились, как жеребцы, а потом яичный жар в арыке остужали.
— Понятно, — протянул самый молодой вертолётчик. — А это что у вас? — указал он на бочку, в которой совсем кстати лопнул большой пузырь, обдав смрадом брожения дорогих гостей.
— Брага. Через неделю приходите на первачок!
— Понятно...
— Своих к бочке не допускаем, но для гостей можем сделать исключение, — предложил радушный хозяин.
Вскоре три офицера сидели за столом у бочки и, зачерпывая мутную жидкость, чокались алюминиевыми кружками.
— Гера, присоединяйся, — позвал Крестов, — я ведь ребят по твою душу привёз.
Герман нехотя слез с кровати и присел за стол.
— Пить будешь? — спросил командир.
— Ты же знаешь, я не умею.
Вертолётчики сочувственно покачали головами.
— Может, водочки? — предложил толстяк, вытаскивая из широкого кармана двухсотграммовую чекушку. Крестов знаками показал, чтобы ребята унялись.
— Не пьёт он. Как в Афгань приехал, тут же и разучился. Да ладно, не для того пришли. Вот, Гера, я тебе живых специалистов привёл. Потолкуй с ними насчёт звукового барьера. Может, поумнеешь.
Герман сначала нехотя, а потом всё более воодушевляясь, рассказал свою версию дневных событий. Вертолётчики, стирая рукавом дрожжевой осадок с уголков рта, переглянулись.
— Парень, ты неправ два раза, — выдохнул толстяк.
— Как это?
— Ну, во-первых, с командиром не спорят.
Крестов поднял палец, призывая Германа быть внимательным.
— А во-вторых, плотный воздух — это тот же гондон...
— Это вас Крестов успел обработать?
— Не перебивай старших, это — во-вторых.
Герман обиженно уставился на толстого лётчика. Крестов поднял второй палец.
— А в-третьих, мы сами слышали, как над нами пара «Сухих» перешла на сверхзвук.
Довольный командир поднял третий палец и с ухмылкой резюмировал.
— Выходит, Херочка, ты не два раза неправ, а — три! — с этими словами он раскидал половину чекушки в мутную брагу гостей.
Вскоре пришёл Мамонт и потребовал включить его в дегустационную комиссию. Через непродолжительное время число дегустаторов выросло до дюжины. Тринадцатым пришёл радист Колосков с двумя бутылками водки. Герман сидел насупившись. Он не принимал участия в оживлённой беседе, которая всё чаще прерывалась мужскими объятиями и клятвами в вечной дружбе чекистов с доблестными лётчиками.
— А всё-таки я прав! — вдруг бросил в залу уставший от пьяных нелепостей Герман. Он встал, обвёл отрешённым взглядом притихших товарищей и пошёл на свою кровать.
— Стоять! — проревел покрасневший от гнева Крестов. — Стоять! Кому говорю, Галилей долбаный!
— Оставь его, Крест, — миролюбиво одёрнул командира Мамонт. — Может, он и прав был. Завтра разберёмся и, если что не так, — на костёр!
Укладываясь на одеяло, Галилей раздражённо бурчал себе под нос: «Галилей, Галилей... Это Джордано Бруно бросили в костёр, пьяные недоумки!»
Между тем распоясавшиеся офицеры всё больше и больше подходили под его последнее определение. Радист Колосков, быстро набравший необходимый градус, непрерывно произносил тосты, мешая остальным проявить свою индивидуальность. Он уже сидел в обнимку с вертолётчиками и периодически одаривал гостей сладострастными поцелуями. Юрка Селиванов включил музыкальный центр, но уже через минуту толпа потребовала сменить репертуар. «Убери это западное фуфло... Давай наше!.. Вруби что-нибудь душевное». Луноликий Колонок мигом сбегал к себе в палатку и принёс кассету с «Песнярами». Потом пьяную компанию услаждал своим голосом Юрий Антонов, а потом — ансамбль «Цветы». С этого дня в палатке «каскадёров», уставших от модных зарубежных исполнителей, звучала преимущественно отечественная музыка. А между тем торжественный обед продолжался. В палатке становилось жарко. Чтобы обеспечить приток свежего воздуха, хмельные каскадовцы бесстыдно заголили полы своей палатки, закинув их на брезентовые скаты. Прохлады это не добавило. Послеполуденное солнце быстро разогрело полог, и все решили перебазироваться в эвкалиптовую рощу.
