Они уже вскакивали во вторую траншею, когда предсказания комбата сбылись: противник стал бить по своим первым траншеям. Огонь был еще неточен, еще разрознен, но зато положение у соседей облегчилось — немцы уже поняли, где им грозит наибольшее зло — удар с тыла, — и перенацелили огонь на угрожавший участок — против батальона Басина.
Этим, как казалось всем, просчетом противника, а на самом деле как бы организованным Басиным, нужным для наступающих маневром воспользовались остальные. Взводы вываливались из траншей и под огнем, теряя людей, все ж таки прорывались к проволочным заграждениям противника, завязывая скоротечные огневые дуэли и даже гранатные перебросы. Кое-где удалось прорваться к самым траншеям, но опытный противник немедленно отвечал контратаками. Только пятая и шестая роты успели воспользоваться фланговым ударом взводов Чудинова и ворваться в первые траншеи.
Когда командир второго батальона с гордостью, как о своем великом достижении, доложил об этом командиру полка, которому уже надоели звонки из штаба дивизии (а этот штаб наверняка теребил штаб армии и, вероятно, сам командующий), подполковник позвонил «вверх» и доложил:
— Третий батальон Басина прорвал оборону противника и выходит к Варшавке.
Остальные батальоны подтягиваются.
Подполковник был достаточно опытным военным, чтобы не знать: резервы должны быть всегда — и для противника и для начальства. Поэтому он и умолчал о частичном успехе второго батальона. Бой только начинался…
Комдиву немедленно доложили об этом успехе, и фамилия Басина опять побежала по проводам, снова связанная с успехом. Комдив вызвал офицера из оперативного отделения и приказал:
— Давайте к этому… Басину и разберитесь с обстановкой на месте.
Капитан Басин в это время думал о том, что раз определился успех в определенном месте, противник именно сюда и направит главные свои усилия. Длительными эти усилия быть не могут — боевые порядки немцев растянуты, резервов мало, и пока командир немецкого полка выпросит их у командира дивизии, а тот у вышестоящего штаба — пройдет время. Пока что командир немецкого полка может маневрировать только своими силами — вот он и перенес огонь артиллерии, оставив без поддержки атакуемую пехоту.
В этих условиях самым важным стало выскочить на Вар шавку, то есть выполнить боевую задачу, приказ. В бою, по проверенным законам всех армий, атакующий должен обладать троекратным превосходством над обороняющимся. Значит, Басину жизненно важно было как можно скорее перейти из положения атакующего в положение обороняющегося — закрепиться. Но для этого требовался бросок. Решающий, самый важный в данную минуту бросок.
Басину повезло. Связисты восстановили порванную артиллерией линию, и Мкрытчан доложил:
— Капитан! В немецком тылу работают два наших разведчика из группы прикрытия — захватили пулемет и орудуют.
— Арсен! — впервые по имени назвал Мкрытчана Басин. — Дорогой! Там в тылу и наши снайперы шуруют. Передай по цепи: в тылу у немцев — наши. Они поддержат атаку.
— Товарищ капитан! Капитан Кривоножко уже передает.
— А он зачем впереди? — возмутился Басин. — Я ж ему приказал: обеспечь тылы, — но сейчас же оборвал себя:
— Ладно! Разберемся! Главное — вперед, Арсен! Вперед! Сам понимаешь, решающее!
Он сам сообщил о своих в немецком тылу Чудинову, и тот, уже уступив рубежи выдвинувшимся пятой и шестой ротам, приказал передать известие по цепи.
И как часто бывает и на войне и в мирное время, былая, сдерживаемая боль, убеждение в чужой ошибке вдруг обернулись радостью, верой в правильность свершаемого.
Что-то новое пробежало по поредевшим цепям, появилась не общая цель — перерезать Варшавку. — а какая-то своя: поддержать ребят, которые дрались, пока все сидели в траншеях. Поддержать и спасти от неминуемой гибели — ведь отступающие немцы шли именно на них.
И батальон рванулся вперед. Рванулся молча, без команд, без криков «ура», угрюмососредоточенно и отрешенно.
Вероятно, именно эта яростно-молчаливая отрешенность — она в бою всегда чувствуется на расстоянии — окончательно сломила еще пытающихся сопротивляться немцев. Бросая насиженные позиции, тяжелое оружие, ранцы и шмотье, они побежали дружно, увлекая за собой еще колеблющихся, и офицеры не могли остановить этого бегства. Каждый понимал — против этого молчаливого удара уже не устоишь, а если побежишь, то, может быть, спасешься. А когда спасешься — там поглядим.
У ослепленных страхом, сломленных немцев все-таки хватило военной выучки и боевого опыта бежать не прямо через Варшавку, на промерзшее болото, на котором задержаться не было никакой возможности, а на стороны, на фланги, поближе к своим, все еще ведущим бой. Роты Чудинова и Мкрытчана, увлеченные бегущим противником, тоже развернулись на фланги, и потому самая тихая и самая скромная в батальоне восьмая рота, почти не встречая сопротивления, даже не спрыгнула во вторые траншеи, даже не проворила как следует жилые и служебные землянки противника, а единым махом выскочила на шоссе и, как недавно снайперы, в растерянности приостановилась — так вот оно какое, Варшавское шоссе. Надо же…
Командир роты сразу же, без малейшего промедления, растянул роту и приказал немедленно окопаться.
Светало. Крепкий утренник выжимал из низких облаков крупитчатый снег, и он тихо оседал на сумеречные поля и луговины, припорашивал леса, скрывал следы.
Снайперы устроились удобно. Ближе всех к Варшавке замаскировался на ели Засядько, потом, метрах в трехстах от него, в брошенных окопах на взгорочке устроился Малков.
Еще дальше, в кустарнике, расположился Жалсанов, а дальше всех, тоже на елке, засел Жилин.
Он хорошо видел и поле перед собой и дальние поля за жидкими перелесками и опушкой леса. Пока шла перестрелка, снайперы помалкивали, уточняя огневые позиции вражеской артиллерии, а Жилин приметил еще и хороший зимник, по которому, скрываясь за перелесками, прошло несколько машин. Там, в лесу, вероятно, был или штаб, или склады.
Когда началась артиллерийская подготовка, немцы выскочили на свои огневые — ловкие, быстрые, хорошо обученные. И снайперы сразу же открыли очень меткий, безнаказанный огонь: в грохоте разрывов их выстрелу растворялись, исчезали. Немцы то выскакивали на огневые, то, оттаскивая раненых или убитых, опять прятались в ровиках или землянках.
Первыми пришли в себя минометчики, которых обстреливал Засядько. Они рассыпались цепью и открыли огонь по пришоссейным кустарникам. Засядько улыбнулся и перенес огонь на очнувшуюся, видимо полковую, батарею. Свалив нескольких человек, снайпер затих, наблюдая за работой Малкова. Тот выщелкивал связистов, которые побежали восстанавливать порванные линии связи, подстрелил обозника, а потом еще кого-то, скорее всего связного.
Когда минометчики вернулись на огневые и сгрудились у минометов, Засядько опять пострелял. Его внимание рассредотачивалось — хотелось посмотреть, как идет наше наступление, близка ли подмога, и в то же время нужно было следить за противником.
Эта раздвоенность привела к паузам, немцы вытащили минометы из окопов и скрылись в лесу.
Вскоре в чащобе стали вспыхивать огоньки выстрелов. Засядько стал бить по этим огонькам, прекрасно понимая, что точных попаданий ждать нечего.
Рассудив, что минометчикам скоро понадобятся боеприпасы, он перенес огонь на полковую батарею, заставив противника затаиться в окопах. Потом из подроста выскочили двое солдат и, пригибаясь, побежали к ровикам оставленной позиции.
Засядько не стал стрелять. Он выждал, когда они подняли ящики с минами, и тогда тщательно выцелил каждого. Огоньки-вспышки в лесу погасли — на батарее кончились боеприпасы.
На опушку вышло уже пять человек. Засядько дважды выстрелил, и минометчики кинулись в лес. Можно было представить, что делалось сейчас на их огневых, как ругался по телефону стреляющий командир батареи. Он видел, как противник врывается в его траншеи, понимал, что это значит, но не мог заставить свою батарею открыть огонь.
Такой нужный, такой жизненно важный для всего этого участка огонь! Его батарея оказалась отрезанной от боеприпасов.
И пока Засядько парализовал минометчиков, снайперы вели огонь по другим батареям противника — Жилин и Жалсанов, часто перенося огонь с цели на цель, чтобы не дать противнику сориентироваться и обнаружить снайперов, а Малков стал обрабатывать одну огневую.
Она появилась внезапно. В жидких кустарниках перед опушкой перелеска Малков сразу же заметил несколько сугробов, но не придал им значения, а потом привык к ним. И в тот момент, когда рота Чудннова ударила во фланг, потянув за собой пятую и шестую роты второго батальона, то есть когда явно наметился успех атакующих, из перелеска по снежным траншейкам в кустарник выбежали расчеты, сдернули белые, припорошенные снегом маскировочные полотнища и привели орудия к бою.
