В штабном шалаше колдовали над картой капитан Жгун и старший лейтенант Тоценко. Здесь же находились комбриг Тарасов и подполковник Латыпов, полковой комиссар Никитин. Они обмозговывали телеграмму генерала Мавричева, в которой был обозначен участок выхода к своим на фронте Дубецкий Бор – Пороги. И время определено: 2.00 в ночь на 8 апреля 1942 года.
Комбриг остался при собственном убеждении. Не разуверили его доводы Латыпова и майора Решетняка. Он считал, что армейские части обязаны усилить наши снаружи, чтобы парашютисты встретили меньшее сопротивление врага изнутри котла.
Основываясь на информации комиссаров и политруков, на собственных наблюдениях, на данных разведчиков, Дранищев говорил:
– Только вперед! Другого пути у нас нет. Ждать нечего!
Под напором Латыпова и Дранищева было принято решение о быстрой передислокации группы на южную оконечность болот Дивен Мох и там сосредоточиться для последней атаки. При этом соблюдать максимальную скрытность движения.
Движение начали с первыми сумерками. По указанию Тарасова и Никитина шли медленно и осторожно. Желая сбить противника со следа, много раз развертывались цепью, с километр двигались на расстоянии видимой связи десантника от десантника, затем выстраивались змейкой, оставляли мелкие заслоны, и лишь потом давалась команда на кратковременный привал. Младшие командиры тотчас занимались подсчетом личного состава – в лесной глухомани, да еще ночью, ищи-свищи отбившегося парашютиста!..
С основной группой шли больные, раненые, обмороженные. Им помогали, как могли, а главное – приноравливались к их темпу движения, что замедляло марш, но люди мирились: чувство товарищества превышало все другие соображения.
В каких условиях проходил этот марш десантников по восточной кромке болот Дивен Мох, дает некоторое представление рассказ бывшего парашютиста Леонида Морозова:
«Впереди, как обычно, шли разведчики, сбоку цепочки – боевое охранение. Первым прокладывал лыжню сержант Павел Владимирович Шульгин. Он подобрал сильных ребят, они опередили основную часть десантников, наверное, на километр. И столкнулись с немецким патрулем, Шульгин вернулся к раненым. Преследовать вражеских солдат кинулась группа поиска сержанта Николая Васильевича Кузнецова. Нам уже виделся конец рейда, и силы вроде удвоились – настигли патруль. Там было четверо: корректировщики с рацией. Уничтожив наводчиков, мы обеспечили колонне на какое-то время относительное спокойствие.
За ночь мы подтянулись в лесок, ребята говорили, в двух-трех километрах от речки Полы. Последовал приказ: «Привал!» И тотчас же предупреждение по взводам, ротам, сводным отрядам: ничем не выдавать свое присутствие! У нас образовался дружный отряд из остатков 1-го отдельного батальона, артминдивизиона, были ребята из зенитно-пулеметной роты и роты связи. По-командирски вел себя в отряде отсекр батальона Константин Васильевич Базаев. Он не терял присутствия духа, разумно распоряжался. Ему помогал комсомольский секретарь из 3-го отдельного батальона Стариков.
Меня отрядил Базаев связаться со штабом бригады, который двигался в расположении 4-го отдельного батальона. Там же находились капитан Жгун Г.Т. и разведчик из штаба войск Северо-Западного фронта майор Решетняк. Они подробно расспрашивали меня о маршруте, состоянии нашего сводного отряда, о стычке с немецкими корректировщиками.
За проселком, ведшим к берегу речки, ближе к болоту, собралась группа лыжников разных подразделений 204-й ВДБ и 3-го отдельного батальона МВДБ-1. Майор Решетняк поручил мне установить с ними связь и сообщить старшему командиру пароль. Со мною нарядили младшего сержанта Георгия Константиновича Манохина и автоматчика Сабирзяна Наримановича Рамазанова, хорошо владевшего немецким языком. Вскоре нас нагнал П.В. Шульгин. Несмотря на ранение, он оставался в строю. Опытный разведчик, потому, должно быть, Базаев и приказал ему помогать нам. Задание мы выполнили. Возвращаемся в штаб на рассвете. Временную стоянку бригады отделяла от нас широкая просека.
– Замрите! – осадил нас Г.К. Манохин.
Впереди нас ясно виделись какие-то люди, они крались по краю просеки. Намерения их не вызывали сомнения: напасть внезапно. Рамазанов насчитал до тридцати гитлеровцев. Мы скучились вокруг Шульгина. Быстро наметили план. Сабирзян Нариманович помчался на лыжах наперерез, а мы втроем обежали нападающих с тыла. У Рамазанова был чистый маскхалат, и выдавало его лишь темное лицо. В лесу, в туманной дымке, раздался его голос.
– Ахтунг! – крикнул он по-немецки. – Впереди дозоры русских парашютистов! Офицер, подойдите ближе!
От затаившихся немецких солдат отделился кто-то в белом масккостюме. Показался на просеке. Рамазанов открыл огонь: свалился немец! Мы стреляли с тыла. Вражеская группа, не ожидавшая нападения, была частично истреблена, одиночки рассеялись по лесу, уходя в сторону Ермакова…
…За понедельник 6 апреля 1942 года главные силы группировки советских парашютистов переместились в полосу будущего прорыва. К вечеру над болотами повис туман. И в темноте часть отставших лыжников отыскивали стоянки своих, уклоняясь от огневых контактов с противником.
Утром 7 апреля туман молочной пеленой окутал леса и низины. Лишь к обеду ветер и солнце расчистили воздух. Стало теплее и пригляднее. На чистом пятачке под соснами собралось несколько командиров и комиссаров десантных подразделений и главные руководители МВДБ-1 и 204-й ВДБ в тылу немцев: Тарасов, Дранищев, Никитин, Гриншпун. Докладывали поочередно Малеев и Тоценко. Над картами склонились Иван Тимошенко, Михаил Куклин, Андрей Калиничев… Окончательно отрабатывались маршруты движения на выход из котла, уточнялись азимуты и часы переходов, анализировались последние данные разведки…
Истомленные подразделения и сводные отряды парашютистов МВДБ-1 и 204-й ВДБ таились в рощицах, густых кустарниках, в сосняке, в облесенных оврагах по-над речкой Полой, в непосредственной близости от передней линии немецких окопов. По подсчетам штаба МВДБ-1, в группировке насчитывалось около тысячи лыжников обеих бригад.
– Сколько раненых и обмороженных, товарищ капитан? – Комбриг Тарасов обратился к исполняющему обязанности начальника штаба Григорию Жгуну.
– Возвратные потери до 200 душ. Ти, що з нами. На севере, вы знаете, писав Шамашкин…
Накануне была получена телеграмма начальника военно-медицинского управления штаба Северо-Западного фронта Модеста Абрамовича Шамашкина:
«Тарасову.
Невий Мох отметка 64,6 находится батальон Жука. Здоровых 327. Легко обмороженных 234. Эвакуации ждущих 150. Продовольствием обеспечены на 5 суток».
– Где же эти, как вы назвали, возвратные потери, Григорий Тарасович? – поинтересовался полковой комиссар Никитин.
– На южной оконечности озера Гладкого. З ними военфельдшер Стародумов. Оцэ полтора километра восточнее Старых Ладомир.
– Отправить связного с приказом: вывести всех на болото Невий Мох, оттуда их эвакуирует Жук. – Тарасов проследил, как Жгун записал его распоряжение.
– Распутица всюду, товарищ Тарасов, – напомнил Гриншпун, поглядывая на Дранищева. – Смогут ли они самостоятельно дойти?..
– У вас, капитан, есть другое предложение? Не хотите ли вы взять их с нами? – Тарасов энергично оборотился к начальнику особого отдела, одернул куртку. Комбриг не курил, не пил спиртное и сохранил статность даже в немецком тылу, несмотря на всяческие лишения и беды. – Строить еще одну посадочную площадку для самолетов у нас нет ни времени, ни сил. И сами же вы заметили: распутица!..
Гриншпун и прежде был весьма невысокого мнения о командире бригады, но теперь, когда позади столько неудач и потерь, поведение Тарасова обрисовалось перед ним как бы в новом свете. Его молчаливая сдержанность понималась как самомнение, требование пунктуальности – ограниченность ума и самодурство, а обсуждения с комиссарами и командирами ситуации – обычная растерянность, граничащая с робостью и боязнью ответственности. Придя к такому выводу, он выложил его начальнику политотдела, исполняющему и обязанности комиссара бригады: десантники, мол, готовы были сделать больше, если бы не нерешительность Тарасова. Какой же он командир, если шагу не может ступить без совета?.. Дранищев отговорился: «Выйдем из тыла, посчитаем бабки!»
– Мы обрекаем ребят на новые муки! – не сдавался Гриншпун, раздраженно щелкнув кнопками планшетки.
– Бригада не может брать с собой неходячих! Взять их – связать себя по ногам. Для нас промедление – смерть. Понятно тебе, капитан?..
– Понятно. Мне и другое понятно: не думаю, что в Валдае скажут спасибо. Бросить…
– Мы не бросаем! – гневно крикнул Тарасов. – Мы спасаем бригаду! Вот если не выведем людей, то нам действительно сымут голову…
