— Нет… Одного убило, да вот меня… царапнуло.
— Ну, тогда так: ходить ты можешь, работать — тоже: иди к землянкам, санитар тебе покажет, организуй отопление и нагрей воды для чая. Поухаживай за пехотой.
— Так, товарищ лейтенант, я ж…
— Ты не болтай много! Люди лежат, подняться не могут, а у вас на батарее и без тебя обойдутся.
После этого она повеселела и стала работать особенно быстро. Но тут стали поступать новые раненые — рота Чудинова как раз ударила во фланг, — и, слушая их рассказы, она посуровела — поняла, что бой захлебывается. Именно в это время в ее распоряжение прибыли повар, завскладом и писарь. Она сразу же нашла им работу, н пожилой, усыхающий писарь словно нехотя сообщил:
— Наших снайперов в тылу поприжали. Одного убило.
Фельдшерица злобно оскалилась:
— Чего болтаешь? Откуда ты можешь знать?
— Из восьмой роты звонили. Они видели.
— Только тебя не хватало с такими разговорами! Бери носилки! Будешь грузить!
Фельдшерица так н не оглянулась, не посмотрела на Марию, которая как стояла с бинтом в руках, так и осталась стоять, пока раненый не тронул ее руку. Она очнулась и стала торопливо, трясущимися руками, перевязывать бойца, пришептывая синими губами?
— Потерпи, родненький, потерпи, миленький.
Рослый, сильный мужик снисходительно улыбнулся:
— А я и терплю… И чего же не терпеть? Рана-то пустяшная. — У него было пробито осколком предплечье, и он откровенно радовался тому, что дешево отделался, был доброжелателен и словоохотлив. — Верить этому трудно, — разъяснил он. — Нам вот тоже поначалу сказали, что все разведчики и все снайперы накрылись. И мы тоже загрустили. А видишь, какое дело получилось: группа прикрытия этих разведчиков отошла в сторону и схоронилась в воронке. И — порядок. Очень они нам помогли. И снайперы, выходит, все живы, стараются в ихнем тылу. Так что верить не слишком можно — восьмая-то рота в тыл к фрицам не забиралась. Откуда ж такое можно знать?
Он говорил еще что-то — степенно, рассудительно, приятно. Мария, кажется, успокаивалась, но через некоторое время опять выступала тревога, рожденная непривычной, кровавой работой, чужими страданиями…
Мимо прошла фельдшерица, погладила Марию по ушанке и прошептала:
— Я ведь тоже психую… Держись.
Мария посмотрела на нее, и в душе у нее тонко-тонко и жалостно задрожала какая-то невидимая жилка — от благодарности к этой тоненькой женщине, которая ведь тоже проводила в бой своего любимого и вот находит силы успокаивать другую. В ту минуту для Марии не было на свете ближе и дороже человека, чем эта фельдшерица. Тревога от того не улеглась, но стала как будто привычней…
Теперь и Мария ловила каждое слово поступающих на медпункт, сама расспрашивала, как идут дела, и обе женщины знали положение дел на передовой, пожалуй, получше, чем любой штабной работник хоть в полку, хоть в дивизии. Но даже они, столь осведомленные, не поняли приказания нового командира полка: бросить весь транспорт на вывоз убитых.
Зачем это? Почему? Живых нужно спасать, а убитые подождут… Вечно этот Басин выдумывает, все у него не как у людей.
С положением на новом месте Басин разобрался быстро — не удивился неудаче, не взволновался потерями, не испугался предстоящих бед и несчастий. К этому он привык на войне.
Он рассеянно слушал доклад начальника штаба и вызвал к себе начарта полка.
— Как думаете организовать дальнейшее огневое обеспечение полка?
— А что я могу сделать? — возмущенно пожал плечами старший лейтенант. — Снаряды израсходованы, мины тоже… Опять же — потери…
— Какие у вас потери! — скривился Басин, и впервые за все время шрамик-подковка на его лбу побелел: он начинал не то что злиться, а сдерживать злость. — С огневых никто не снимался, контрбатарейной борьбы я что-то не наблюдал. Какие же потери?
— Есть убитые… Раненые, — неуверенно ответил начарт, сразу понимая, что Басин и дело и обстановку знает. — А главное — боеприпасы.
— И с боеприпасами неправду говорите. НЗ есть?
— Есть… — неуверенно ответил начарт. — Но в дивизии…
— Приказали НЗ не трогать? Так? А я приказываю — трогать! И немедленно сообщить о том на батареи. Начарту дивизии тоже доложите, что я приказал израсходовать НЗ и несу за этот приказ полную ответственность. И скажите, что я ему звонить и напоминать о резерве боеприпасов именно на эту операцию не буду. Пусть сам думает. Понятно?
Повторите.
Опешивший старший лейтенант послушно н монотонно, как плохо знающий ученик у доски, повторил приказание. Басин кивнул и негромко скомандовал:
— Идите! Выполняйте.
Начальник штаба посмотрел ему вслед н уже осторожно, но все же с нотками обиды в голосе спросил:
— Вы что же, товарищ капитан, собираетесь опять атаковать?
— Свое решение я вам сообщу, товарищ майор. А пока что займитесь своими прямыми обязанностями, и, в частности, доложите положение дел у соседей. Особенно у соседей справа.
— Я, видите ли… Мой помощник по разведке по приказу подполковника находится в боевых порядках, а я…
— Словом — не знаете. Ясно.
Басин снял трубку телефона неторопливо — он все и говорил и делал в эти минуты неторопливо — и вызвал комдива:
— Товарищ первый. Ваше приказание выполнил, полк принял. За себя оставил своего заместителя по политической части…
— Строевика не нашел? У тебя что, командиры рот не справляются?
— Нет. У меня великолепные командиры рот. Инициативные. И в создавшейся обстановке мне требуются именно инициативные командиры рот. А…
— Так за чем же остановка?
— За тем, что замполит воюет больше года и отлично знает и батальон, и противника, и местность, на которой воюем. Сейчас он справится, а там видно будет.
— Там видно плохое, капитан. Противник начал подвозить резервы против соседа справа…
— Выходит, на мой правый фланг?
— Выходит. И, конечно, он тебя сейчас ударит. Под основание клинышка. — Голос комдива звучал почти злорадно, словно он испытывал Басина. — Выкрутишься?
— Крутиться не собираюсь, товарищ первый. А меры приму. Немедленно. У меня все.
В трубке послышался чей-то возмущенный голос, я комдив прокричал:
— Постой, постой, не бросай трубку. Так… Так… — говорил кому-то комдив. — Понятно.
Послушай, Басин, а кто тебе давал право отменять приказ начарта? Ты понимаешь, чем это пахнет?
— Пусть сам начарт нюхает. А мне его запах ни к чему, товарищ первый.
— Ты что грубишь?
— Я не грублю, товарищ первый, а отвечаю в тон. Почему начарт за все время боя не прислал ни одной машины боеприпасов? Ни для артиллерии, ни для минометов? Его что — бой не касается? Он что, огурцы солить собрался? — Басин внезапно вспомнил наивную донельзя словесную маскировку снарядов. — Вот пусть он и думает. Он рядом с вами и обстановку знает лучше меня. А я своего приказания отменять не буду! — Комдив хотел что-то сказать, но Басин словно не расслышал его. — И если вы сейчас мне прикажете — не подчинюсь. Подчинюсь только письменному приказанию. У меня все, товарищ первый.
— Так вот ты какой… — протянул комдив. — Ну-ну. Посмотрим, чем все это кончится. У меня тоже все.
Положив трубку, Басин некоторое время молча смотрел в пыльное окошко, собираясь с мыслями. Что ж… Он и раньше, на своем НП, проигрывал за полк все возможные варианты и повороты боя. Теперь он только уточнил их и заодно прикидывал — не слишком ли круто говорил с комдивом? Тряхнул головой, мысленно решив: "Ничего.
Командир полка я молодой и неопытный, могу не сразу взять нужный тон и не сразу принять нужные комдиву решения".
И потому, что, тряхнув головой, он ощутил тяжесть каски, снова вернулся мыслями к передовой.
Он думал стремительно, ясно, четко и, наконец, принял первые решения, точнее, не принял, а остановился на одном из продуманных:
— Товарищ майор. Приказываю — пулеметы первой и второй пулеметных рот вернуть в траншею. Второе. Вернуть в штаб всех офицеров. Подчеркиваю — всех! Третье. Соберите всех тыловиков, кроме медицины и боепитания, и бросьте в наши траншеи с задачей…
— Товарищ капитан! — вскрикнул начальник штаба. — Это безумие! Прорвать оборону противника мы уже не можем! Зачем же губить людей? Неужели только ради бездумного выполнения приказа и утверждения самого себя?
Басин усмехнулся, но докончил все так же ровно и неторопливо: — …с задачей — восстановить оборону и, в случае необходимости, отразить атаку.
Подчеркиваю это: не контратаку, а атаку противника. И — последнее. Сколько вы не спали, товарищ майор?
— Ну… двое суток, — выдавил разозленный, растерявшийся майор.
— Безобразие! Перед боем нее офицеры, а тем более мозг части — штаб — должны отдыхать. В будущем я припомню вам эту ошибку.
