Вскоре уснувшего от подношений Пидорюгу отнесли в радиоцентр, а студия звукозаписи продолжила работу.
Вечером под брезентовый навес первой группы заглянул капитан Гаджиев. Пройдя сбоку между кроватями Крестова и Ляховского, он картинно облокотился на висящую каску и театральным голосом пропел: «К нам едет ре-ви-зор!» «Как ревизор?» — подыгрывая начальству, попытался продолжить репризу Герман, но, получив от Крестова подзатыльник, мигом заткнулся.
— Кто там к тебе едет, Муса? — строго взглянув на фигляра, спросил Крестов.
— Комиссия из Кабула. Проверка и подведение итогов за квартал.
— Это ваша забота.
— Ошибаетесь, Сергей Антонович. Проверка коснётся всего личного состава отряда «Тибет».
— Поживём — увидим... — с ухмылкой завершил разговор капитан Крестов.
Показательные выступления
Подготовка к приёму комиссии шла полным ходом, когда внезапная новость буквально парализовала «Тибет». С оружейного склада были похищены секретные изделия: пистолеты «Гроза», два бесшумных пистолета «ПБ» и «АПБ», выполненных на базе пистолетов Макарова и Стечкина. Инцидент грозил расформированием отряда и военно-полевым судом его руководству. Все наличные силы были брошены на поиски пропажи. Герман оставил недорисованную голову Карла Маркса в красном уголке и тоже присоединился к поискам. Подозрение пало на солдат. Недавно ставший подполковником Пётр Петрович Перекатов непрерывно вёл допросы, проводил очные ставки и буквально вытряхивал души из наиболее разбитных военнослужащих. Попутно были найдены десятки солдатских заначек и тайников, а также разорена порнобиблиотека, вмонтированная в распределительный щит электропитания. Офицеры с миноискателями и без бродили по всем окрестностям Самархеля.
Конечно, в первую очередь были проверены туалеты. Солдаты тыкали баграми с крючьями в зловонной жиже, пугая безобидных опарышей, но все усилия были тщетными. На командира «Тибета» было страшно смотреть. Осунувшийся ветеран войны сидел в своей собачьей будке в окружении пузырьков с медикаментами. Он с надеждой принимал доклады, но, выслушав, только горестно вздыхал.
Германа не покидала мысль, что пропажа непременно скрывается в дерьме. Он в который раз посещал «дом скорби» и, превозмогая нестерпимую вонь и собственную брезгливость, оглядывал все закоулки. «Вот если бы заглянуть в очко!» — размышлял Герман, сравнивая размер своей головы и зловонного отверстия. «А собственно, зачем совать туда голову, если существуют зеркала», — мелькнула первая здравая мысль. Вдвоём с Конюшовым они привязали зеркало от электробритвы к шесту, и Репа просунул его в отверстие. С другого очка Герман обеспечивал карманным фонариком дополнительное освещение. Через минуту добровольные ассенизаторы обнаружили три тонких бечёвки, спускавшиеся с краёв выгребной ямы.
Дальнейшее было делом техники. Солдатам объявили, что завтра они будут помогать афганцам в сантехнических работах. С наступлением ночи подполковник Перекатов, схоронившись в кустах, наблюдал за местом преступления из прибора ночного видения. Ждать пришлось недолго. Команда по рации — и группа захвата, ослепляя фонариками двух трясущихся подростков, окружает злоумышленников.
Утром избитых солдат санитарным бортом отправляют в Кабул. Инцидент списали на бытовую драку, а подполковник Перекатов за проявленную халатность в воспитании рядового состава получил выговор с занесением в личное дело. Солдаты, уже расписавшие всю округу нетленными надписями: «ДМБ-81», как последние салаги два дня чистили и вылизывали туалет, пока от него не запахло весенним лесом.
Комиссия уже гудела в командирской палатке, когда капитан Крестов собрал под навесом совещание своей группы.
— Слушай сюда, мужики, — начал он, — через неделю мы выдвигаемся в Кам`у и Г`ошту для проведения операции, которую разработал Олег Филимонов. Мы располагаем достоверной информацией, что нападения на Самархель будут продолжаться. Всё это требует дополнительного оружия и боеприпасов. Согласны?
Собрание закивало головами.
— А что для этого нужно сделать? — выразительно шевеля усами, спросил он собравшихся.
— Послать в Кабул телеграмму! — догадался Герман.
— Ответ неверный. Тема оружия не раскрыта. Садитесь — два! — ёрничает командир.
— Слушай, а не пошёл бы ты на фиг, — предложил нестандартный выход из ситуации Мамонт. — Если что придумал — так и скажи, а не тяни кота за хвост.
— Ладно, скажу, — слегка обиженно соглашается с предложением Игоря Морозова Крестов. — В общем, мужики, сегодня ночью устраиваем образцово-показательный бой.
После совещания Герман пошёл в «красный уголок» дорисовывать Карла Маркса. Справившись с классиком, художник приступил к эпическому полотну «Смерть партизана». Он набросал карандашом эскиз утопающей в снегу деревни, соорудил из неструганных брёвен виселицу, в основу конструкции которой положил неувядающий атрибут канцелярской игры в «Балду». Затем раскидал по углам ухмыляющихся фрицев, немного подумав, пририсовал одному из них пенсне и «Железный Крест». Закончив с супостатами, Герман перешёл к главному герою. Он в штрихах заложил основу откидывающейся табуретки, после чего перешёл к горящей ненавистью голове партизана, упорно лезшей из ещё не нарисованного тела в петлю. Отойдя в сторону и попробовав на зуб карандаш, баталист-самоучка впился в лицо героя и даже поднял руку, чтобы единым взмахом отразить самоотверженный порыв человека, похожего на полковника Стрельцова, как в «красный уголок» зашёл сам прототип собственной персоной. За ним в храмовые чертоги ввалилась захмелевшая комиссия. Комиссия состояла из двух средних лет кадровиков, вылетевших по кругу инспектировать отряды «Каскада» и советнический аппарат КГБ. Для людей из Центра полный круг означал орден «Красного Знамени», а его половина — «Красной Звезды». Долетев до Джелалабада, комиссия уже могла рассчитывать на медаль «За Отвагу».
— Великолепно! — искренне восхитился высокий и худой инспектор.
— Да, недурно, — несколько сдержанно подтвердил полный коротышка.
— Представляю нашего художника, капитана Потскоптенко, — широким жестом обозначил местонахождение баталиста полковник Стрельцов.
Герман скрестил на груди руки и, не выпуская изо рта карандаш, лукавым взглядом окинул лица гостей.
— А портрет моей жены нарисовать можете? — полюбопытствовал худой и высокий.
— В бигудях и домашних тапочках, — добавил толстяк.
Довольное шуткой начальство оскаливается в улыбках. Стрельцов незаметно подмигивает художнику.
— Дадите фотографию — завтра будет портрет, — с чувством собственного достоинства цедит сквозь зубы Герман.
— А что мы тут все стоим, пойдёмте, продолжим, — оторвав взгляд от свободно парящей в воздухе головы партизана, предлагает полковник. — Герман, и ты с нами!
В командирской палатке орудует капитан Гаджиев. Заметив прибавление в гостях, шустрый капитан лёгким движением опрокидывает бутылку коньяка над новой рюмкой.
— Иса Мурадович, я же не пью, — отказывается Герман.
— Тогда пивка?
— Пивка можно.
У стола хозяева и гости заспорили — кому сесть в единственное кресло, подаренное полковнику Стрельцову сотрудниками ХАДа. Наконец, почётное место занял худой и длинный, вытянув ноги далеко под столом. Вновь наполнили рюмки. Гаджиев, исполняя роль тамады, закрутил витиеватый тост, из которого он никак не мог выпутаться. В итоге, связав конец с серединой и частично состыковав с началом, капитан разразился: «...и тогда сказал великий мудрец: так выпьем же за то, чтобы мы всегда прислушивались в споре к мнению другого человека, даже если он ишак!»
Герман встал. За ним потянулись гости. Длинный никак не мог вылезти из кресла и всё скрёб ногами под столом, пока тамада не подал ему руку. «Я, пожалуй, пересяду», — сказал он, опрокинув рюмку и уступая место толстяку. «А мне бы проветриться», — изъявил желание толстяк, направляясь к выходу. «Налево — по тропинке...» — крикнул в темноту полковник Стрельцов.
Герман цедил пиво, когда инспектор вернулся.
— Ну, вы и шикарно живёте! — радостно сообщил толстяк. — Не туалет, а царский трон, и никакого запаха!
— Стараемся, — скромно ответил Стрельцов. — Туалет — он как душа, всегда должен быть чистым.
— Вот и я про то. И бумаги кругом — сколько хочешь, — дополнил свои впечатления толстяк.
Герман чуть позже тоже захотел облегчиться. Спросив разрешения, он пошёл в недавно вычищенный солдатами «дом скорби». Выравнивая давление после двух бутылок пива, он посветил вокруг фонариком, но никаких залежей бумаги, обнаруженной толстяком, не заметил. «Странно, — подумал Герман, — и запах, вроде как, есть. Льстил, что ли, толстяк...»
