На обратном пути Герман зашёл в свою палатку. Офицеры драили автоматы и рассовывали по карманам гранаты.
— Ну и когда? — спросил вошедший.
— Через двадцать минут начинаем, — ответил Крестов. — Ты их всех уводи к городку, пусть у советников схоронятся. Поди, твой Волин первый подмоги попросит. Вот через неделю боеприпасы и получим. А ты иди, давай возвращайся, пока не хватились.
Герман послушно вернулся в командирскую палатку. Толстяк играл на гитаре, вальяжно откинувшись в кресле, и пел довольно приятным голосом:
А в России зацвела гречиха,
Там не бродит дикий папуас.
Есть в России город Балашиха,
Есть там ресторанчик «Бычий глаз».
Компания дружно аплодировала, требуя продолжения. Герману начинало всё это нравиться. Исполненный самых дружеских чувств, он напомнил худому о фотографии его жены. «Секунду!» — ответил худой и полез в свой чемодан. Толстяк вдохновенно пел следующую песню, чеканя каждое слово:
Афганистан насквозь промок от слёз.
Ребята наши поняли здесь скоро,
Что это не страна счастливых грёз,
А страшного фашистского террора.
Хозяева громко подхватили песню бравых «зенитовцев»:
Нам наплевать, что нет у нас тылов,
Что за спиной лишь трусы-генералы.
Не будем мы в бою менять штанов,
В бою не будем допускать провалов.
А через три минуты командирская палатка разрывалась от рёва не на шутку разошедшегося начальства.
Всё получилось, выполнен приказ!
И слава тем, кто залил мрамор кровью,
Кто предпочёл погибнуть среди нас,
А не бежать домой, прикрывшись корью.
Насадим память нашу на штыки
И будем вечно помнить, как когда-то
На пулемёты шли не штрафники,
А мирные и честные ребята.
Ещё звенели струны в последнем аккорде, как внезапно грохнул ужасающий взрыв. Единственная лампа погасла. «Ну, Крестов, чудила, — мелькнуло в голове у Германа, — так и переборщить недолго». Затрещали автоматы. На маковом поле одновременно ухнули две гранаты.
«В укрытие! — героически взметнув руку вверх, заорал Герман. — За мной, товарищи!» Гости восприняли его призыв буквально и в тот же миг, опрокинув центральный шест, завалили палатку. Когда начальство выбралось на воздух, вокруг кипела нешуточная схватка. Со стороны бассейна в воздух взметнулись и зависли осветительные ракеты, заливая мертвенным светом поле боя. В ближайшем окопе строчили из автоматов «каскадёры». На левом фланге беспорядочно метались в трусах и майках солдаты.
«В укрытие!» — что есть силы снова воскликнул Герман и бросился в сторону домов. Ошалевшее начальство кинулось за ним. Обежав «домик пана Тыквы», компания выскочила на дорогу. «Куда это мы? — пришёл в себя полковник Стрельцов, — назад, в окопы!» В это время во всём городке погас свет, и поле боя погрузилось во тьму, разрываемую автоматными выстрелами и взрывами гранат. «За мной!» — хрипло крикнул командир «Тибета» и первым нырнул в темноту. За ним ломанулись остальные. Через секунду высокие гости опрокинули штабной домик старого партизана, разбив вдребезги бакинский кондиционер. Стрельцов уже был на позициях и пытался принять командование на себя. «Откуда стреляют?» — спрашивал он у вошедших в азарт «каскадёров». «Отовсюду!» — орали офицеры, непрерывно ведя огонь и отбрасывая в сторону пустые рожки.
— Крест, может, хватит? — постучав пистолетом по каске своего командира, попросил Герман. — У них и так полные штаны.
— Пожалуй, — согласился Крестов, запуская вверх зелёную ракету.
Стрельба постепенно стихла, зато рядом в лагере «Кобальта», кажется, всё только начиналось.
— Вот дурни, — прокомментировал разгорающуюся пальбу командир первой группы.
— А ты что хотел? Сам заварил, а другие расхлёбывают.
У капонира прогремел очередной взрыв.
— А это что? — встревожился Герман. — Наши никак не угомонятся?
— Успокойся, Гера, это танк проснулся.
— Какой танк! Мина рванула!
— Нет, танк!
— Нет, мина!
— Герман, если ты не заткнёшься...
Но договорить Крестову было не суждено. Резкий взрыв прогремел у самых окопов.
— Гера! Грёб твою клять! — воскликнул Крестов. — Опять беду накликал!
Наконец утробно рявкнул танк. На другом стороне Самархеля очнувшийся «Кобальт» послал через дорогу первые мины. Где-то в районе КПП снова прогремел взрыв. А дальше всё пошло по привычному сценарию.
Утром Герман застал полковника Стрельцова, стоящего у поверженной будки.
— Здравия желаю, товарищ полковник, — бодро приветствовал офицер своего командира.
— Здравствуй, Герман, — печально ответил старик.
— Починим, не сомневайтесь, товарищ полковник!
— Не в этом дело...
— А в чём, товарищ полковник?
— Ты не поверишь... Этой ночью кто-то залез в мой штаб и обосрал все документы с картами.
Германа начало трясти от нарождающегося утробного хохота. Превозмогая позывы сдерживаемых рыданий, он учтиво поинтересовался:
— А как же этот подлец умудрился срать лёжа?
— Вот и я ума не приложу.
Наконец капитан не выдерживает, срывается с места и бежит к друзьям, давая волю вырвавшемуся на свободу смеху. Не доходя пару шагов до гостевой палатки, он переламывается пополам и валится на траву. На него с испугом взирает очередь афганцев, ждущих приёма у капитана Гаджиева, собирающего информацию о вчерашнем обстреле.
К середине следующей недели несчастные оружейники ломали головы, как разложить тот арсенал, что был доставлен очередной колонной из Кабула.
«Некоторые любят погорячее»
Жара! Горизонт на всём протяжении колышется, выплёскивая тонкие полоски скоротечных миражей. Разбитое шоссе по обе стороны от Самархеля растворяется в голубизне фантомных озёр. Высохшие, как старые дамские сумочки, вараны в поисках укрытия то здесь, то там пересекают раскалённое дорожное полотно, поочерёдно высоко поднимая лапы и по-собачьи задирая хвосты. Запоздалая птица, перелетев с ветки на ветку, долго сидит с открытым ртом, ошалело вращая глазами. На полях трудолюбивые афганские крестьяне, одетые во всё белое, с аккуратностью хирургов надрезают зелёные коробочки «целебного» мака. Солдаты с обветренными лицами, окропив комбижиром горячую броню бэтээров, жарят яичницу с луком. В палатках железные кровати обжигают зазевавшихся «каскадёров», потрескивает высыхающая пластмасса музыкальных центров, а над Самархелем висит надрывный вой работающих на пределе кондиционеров.
Работа стоит. Редкие счастливцы улизнули в город по утренней росе и теперь прячутся в тени пальм или в прохладных кабинетах ХАДа. Стайка «каскадёров» бесцельно шляется по базару, перебегая от одного навеса к другому. В каждом дукане к услугам посетителей охлаждённые фрукты и овощи, которые по первому требованию загружают в мощные соковыжималки. Афганцы победнее лакомятся необычным мороженым — жёлтыми огурцами-семенниками, которые извлекаются из передвижных лотков со льдом, мгновенно очищаются от кожуры и вручаются покупателям. Ну и конечно, весь город тоннами поглощает зелёный чай.
Оставшиеся в палаточном городке офицеры отмокают в бассейне. После обеда к скучающим «каскадёрам» приезжают гости из бригады: командир десантно-штурмового батальона Линёв, его заместитель и временно исполняющая обязанности жены комбата парикмахер Света. Гости, отправив машину с водителем в тень эвкалиптов, сбросили линялые гимнастёрки и погрузились в тёплую воду. Парикмахер Света, томно перебирающая руками и ногами в центре бассейна, напоминает свежую лилию в окружении головастиков. Герман усилием воли гасит базовые инстинкты, стараясь не глядеть в сторону объекта вожделения. А Светка, ловя жаркие взгляды, играет мягким податливым телом, чем-то неуловимо напоминая Мерилин Монро. Головастики вспенивают воду, демонстрируют достоинства поджарых молодых тел. Выписывая круги вокруг комбата, Крестов уговаривает его сдать на денёк в аренду этот чудный цветок, но, судя по реакции военного, суетится впустую. Коловращение вокруг смыслового центра картины в бетонной рамке продолжается.
Брачные танцы на воде нарушает водитель комбата: «Товарищ майор! — радостно кричит он, вылетая из кустов. — Товарищ майор! У вас сын родился! Только что по рации передали. Командир бригады просит срочно прибыть на место». Комбат хватается за бортик. К нему спешит «водяная лилия» и покрывает его побледневшее лицо поцелуями. «Алёшенька, умничка мой, поздравляю», — стрекочет Мерилин Монро. Крестов, обнимая счастливого отца, предлагает отметить событие. Головастики дружно поддерживают своего командира. Линёв, принимая из рук водителя полевую форму, нехотя соглашается.
