Василий часто подходит к окну землянки, вглядывается в лица бойцов, что сидят на поляне вокруг комиссара Василенко.
Замечательные они ребята! Командир отряда Грозный немало рассказывал о их подвигах. Он прямо влюблен в них. Василий вспомнил своих фронтовых товарищей. Их бы сюда! С ними бы в Приморск… Для него, лейтенанта Румянцева, пришел черед сражаться с врагом не только оружием, но и хитростью. Может быть, в одиночку. Что ж, он готов.
А все же как хочется подойти сейчас к этим отважным ребятам. Посидеть бы с ними, поговорить, помечтать о победе…
Нет, нельзя. О том, что он здесь, в этой землянке, знает только командир отряда да комиссар. Они вдвоем встречали Румянцева вчера ночью на маленьком партизанском аэродроме. Они же, в обход постов, привели его сюда.
Дверь землянки тихонько скрипнула. Василий обернулся: у порога стоял Грозный.
— Скучаете? — спросил он, подходя к столу и присаживаясь. — Недолго скучать осталось. Вероятно, завтра перед вечером будете в Приморске. Мы тут с комиссаром долго обсуждали, кого послать с вами. Есть на примете один паренек подходящий, только, как бы вам сказать…
— Да так прямо и говорите. Что за паренек?
— Из оперативной группы, Костомаров…
— Петр? — Румянцев так и подался весь к командиру.
— Что, знакомый? — сразу насторожился тот. — Значит, не подойдет.
— Нет, почему же не подойдет? Если это тот Костомаров, то очень подойдет. Лучшего и желать не приходится. — И Василий вкратце рассказал Грозному о Петре.
— Да, видно, тот самый. К нам он пришел с группой моряков. В заслоне они были, отход наших частей из Тополевска прикрывали. Немцы обошли их с флангов, потом взяли в кольцо. Но ребята сумели пробиться и ушли в лес. Вскоре натолкнулись на наш отряд, влились в него.
— А что же вас смущает в Костомарове?
— Понимаете, парень он инициативный, смелый, находчивый, к тому же шофер. А вот с дисциплиной не в ладах. Рисковать любит, часто даже там, где не надо. Вначале было вызывали его с комиссаром, беседовали, предупреждали. А он свое: «В нашем деле без риска нельзя. Главное — результат». А потом комиссар стал на операции его брать с собой. Василенко человек спокойный, осторожный. Никакого безрассудства не допускает. Попробовал было Костомаров как-то самовольничать. Комиссар сразу пресек: «Анархию брось! Еще раз выкинешь номер — арестую и трибуналу предам. Ясно?» Как говорят, куда уж ясней. А комиссар у нас характера твердого, что пообещает — выполнит. Помогло. Исправился хлопец. Похоже, и сам понял, что так лучше. Вот почему мы и решили рекомендовать его вам. Комиссар у нас психологией увлекается, — Грозный тепло улыбнулся, — так он говорит: «Если Костомарову серьезное дело доверить, он того доверия ни за что не обманет».
— По-моему, товарищ Грозный, Петр подходит.
— Значит, решено…
Уснуть Василий не смог. Заполночь, когда в дверь чуть слышно постучали, он встал с нар, приглушенно сказал:
— Входите.
Вслед за Грозным в землянку вошел Петр, за ним — комиссар.
— Вот и свиделись мы с тобой, Петро, — проговорил Василий, обнимая Костомарова.
— А как же иначе, товарищ лейтенант, — куда вы, туда и я…
— А ты не изменился, такой же орел.
— Ладно, друзья, — сказал Грозный. — Потом наобнимаетесь. Сейчас давайте о деле. План такой. Повадились к нам тут по соседству немецкие машины за дровами ездить. Мы их до сих пор не трогали, словно чувствовали — пригодятся. Завтра наша оперативная группа ими займется. В одной из машин вы и Костомаров, переодетые в немецкую форму, поедете в Приморск. В город въедете вечером. Машину оставите где-нибудь на окраине, в кузов подложите замедленную мину. Через несколько минут она сработает. Пусть поломают фашисты голову над этой загадкой. Ну, а потом явитесь по известному адресу. Дальнейшее… В дальнейшем желаю вам успеха, товарищи.
Попрощались.
— А ты, Петр, — уходя, тихо произнес Грозный, — помни: Румянцев не должен знать о том, что Миронова в отряде. Не забывай о нашем сегодняшнем разговоре, не вздумай и там по-своему поступать!
— Слушаюсь, товарищ командир, — вздохнул Петр. — Только напрасно вы…
— Мне спорить с тобой некогда — напрасно или не напрасно. Считай, что это приказ!
— Рассказывай о себе, Петро, — сказал Румянцев, когда они остались вдвоем.
— Что же рассказывать, товарищ лейтенант? Ну вернулся я в часть. Тосковал без вас. Хотя тосковать было особенно некогда. Бои крепкие шли. Фрицы совсем остервенели, перли напропалую, только одну отобьем атаку, а они без передышки опять лезут. Потом фронт прорвали. Тут все перемешалось. Отступаем, а самолетов их — туча тучей. Все аж гудело вокруг. Я тогда командира полка возил. Угодили мы с ним под бомбу. Машину перевернуло, подполковника насмерть, а меня только оглушило. Очнулся часа через два. Наш полк уже прошел. Тут примкнул к морячкам, боевые такие ребята, как говорят, лицом назад отступают…
Дальнейшее Василию уже было известно из рассказа Грозного, но он терпеливо слушал до конца.
— Галю ты видел тогда?
— Галю? — Костомаров, избегая взгляда Румянцева, смотрел куда-то в угол. — Галю я тогда так и не повидал. Мамаша ее мне открыла, сказала, что Галина Михайловна в командировке. Записку передал.
— И больше ты ничего не знаешь о Гале? Только правду говори, Костомаров, даже самую плохую.
— Да что вы, товарищ лейтенант, что надумали, — с непонятным для Румянцева облегчением засмеялся Петр. — Жива и здорова ваша Галя. Кончится война, на свадьбе погуляю. А что не видел я ее тогда, так это правда.
Так до рассвета и не уснул в ту ночь Василий Румянцев. И не старался даже. День у него еще впереди. Можно отоспаться. А сейчас ему хотелось еще раз все взвесить, проанализировать.
Грозный пришел часа через два после ухода Костомарова. Сказал, что командование поручило партизанам позаботиться в городе о пристанище для лейтенанта и, если удастся, разведать о судьбе майора Петрова и посланных к нему людей.
Только что из Приморска вернулась разведчица-партизанка. Квартира для Румянцева есть. А вот о Петрове узнать не удалось ничего. Значит, ему, Румянцеву, придется действовать одному. Впрочем, не совсем. Грозный сказал, что в ресторане, где обедают немецкие офицеры, есть официантка Лиза. Она — наш человек. Предупреждена о Курте Кохе. Поможет на первых порах. Через нее Румянцев, если понадобится, может связаться с партизанами.
Это союзники. А враги… Два основных известны: Розенберг, Вадлер. О третьем сегодня сообщил Грозный. Это Людмила Зембровецкая, секретарь Вадлера. Русская. Есть сведения, что она одно время сидела в концлагере. Так просто оттуда в секретари к начальнику СД не попадают. У Грозного есть некоторые предположения относительно прошлого Зембровецкой. Он поделился этими предположениями с Румянцевым. Пока что это все только наметка, только конец нити. Но если суметь размотать клубок, может проясниться судьба Петрова и разведчиков, посланных на связь к нему. Там, на Большой земле, полковник, прощаясь с Румянцевым, сказал, что, помимо основного задания, исходя из обстановки, он, возможно, должен будет выполнить еще несколько. Можно считать, что первое из дополнительных он уже получил — все, что касается прошлого секретарши Вадлера, должно стать ему известно.
Значит, завтра в это время он будет уже среди врагов… Что ж, он постарается сделать все, чтобы выполнить задание.
Страха или неуверенности Румянцев не испытывал. Он хорошо подготовлен к своей новой роли. Он не подведет тех, кто за него поручился.
Потом почему-то Румянцев подумал о девушке-разведчице, которая сегодня вернулась из Приморска. Интересно, какая она. Отважная — это уж точно. Его друг. Неизвестный друг. Он никогда не будет один. Нигде.
Откуда мог он знать, что это была Галя.
Ровно ложится под колеса машины асфальт. Бегут по сторонам дороги телеграфные столбы, плывут над дорогой темные низкие облака.
Вечер безлунный, непроглядный.
Сколько раз Румянцеву приходилось ездить вот этой дорогой с Галей и одному. Сейчас он не думает об этом. Потому что Курт Кох едет по этой дороге в первый раз. И она ничего ему не говорит. Никаких воспоминаний не будит.
Петр крепко сжимает руками баранку. В стиснутых зубах давно погасшая папироса. Петр молчит, напряженно вглядывается в дорогу. Лицо сосредоточенное, серьезное. Никогда не видел Румянцев такого лица у Костомарова. Впрочем, какое дело Курту Коху до какого-то шофера.
Румянцев небрежно откидывается на спинку сиденья, снимает очки, протирает их, надевает снова. За окнами машины мелькают редкие огни поселка. Машина ревет на подъеме, потом легко катит под гору. Скоро город.
Вот и приступаете вы, лейтенант Румянцев, к выполнению самого важного в своей жизни задания. Вот она, самая первая, невидимая линия фронта.
