Геннадий первым сел в кабину спарки — двухместного учебного истребителя. Кочкин и Сторожев стояли рядом, на приставной лесенке, и помогали ему застегнуть замок парашютной системы, надеть широкие привязные ремни, подсоединить шнур шлемофона к бортовой радиостанции. Анатолий пытался подбодрить друга, но Потапенко, верный своей давней привычке не опекать учеников, сердито проворчал:
— Не мешайте — пусть побудет один, остынет, соберется с мыслями.
Он махнул рукой, показав, что пора им с Кочкиным сойти с лесенки, уступить место технику самолета. Тот бесцеремонно оттолкнул локтем Кочкина, медленно, словно нехотя, поднялся по ступенькам и наклонился в кабину.
Потапенко застегнул шлемофон и, как показалось Анатолию, не поднялся, а, взбежав по лесенке, вскочил в кабину, быстро привязался и крикнул:
— Подключить питание!
— Есть, питание! — отозвался механик, подсоединяя электрокабель агрегата запуска.
— К запуску!
— Есть, к запуску! — отозвался техник и, не спуская взгляда с Геннадия, стал помогать ему.
Накрепко привязанный к катапультному креслу, Геннадий вспотел от напряжения и кажущегося неудобства, замешкался с открытием топливного крана. Тут же сердито заурчала турбина. «Помпаж!» — успел подумать и потянул топливный кран. Рычание турбины уменьшилось, и он снова приоткрыл кран.
— Чего смыкаешь? — Техник сердито отвел руку курсанта и сам взялся за кран, но было уже поздно — голос турбины сначала сделался приглушенным, а потом и вовсе затих.
Геннадий растерянно посмотрел на строгого техника и в ожидании нахлобучки притих.
— Не торопитесь, Васеев, — услышал он голос Потапенко в шлемофоне. — Кран открывайте медленнее, не спешите брать на себя. Заурчала турбина — задержите. И не волнуйтесь — я тоже в первый раз не смог запустить двигатель.
Спокойный голос инструктора подбодрил Геннадия. Повторный запуск прошел благополучно, да и техник помог.
— Вот и научились, товарищ Васеев, мы с вами запускать двигатель! Не так уж и сложно. Правда? — Потапенко не дождался ответа и отпустил кнопку самолетного переговорного устройства — СПУ. Занятый включением различных тумблеров и фонарем кабины, Геннадий не успел ответить инструктору по СПУ, но как только подготовился к выруливанию, тут же нажал кнопку переговорного устройства и выпалил:
— Так точно!
Потапенко был доволен первыми действиями курсанта в кабине; услыхав его «так точно», улыбнулся. «Исполнительный паренек», — подумал он и взялся за ручку управления.
Пилотировал инструктор. Геннадий держался за управление неуверенно — все его внимание было сосредоточено на немногословном рассказе Потапенко.
На разбеге Васеев впервые почувствовал, как перегрузка прижала его к спинке катапультного сиденья. Вмиг отяжелели ноги и руки, голова непроизвольно коснулась заголовника, и он напрягся, чтобы противостоять ускорению. Но тело, казалось, потеряло способность к сопротивлению, и перегрузка вдавливала его в металлическую спинку сиденья, перехватывая дыхание и не давая возможности двигаться.
Толчки колес шасси о грунт стали мягче — машина обретала подъемную силу, Геннадий не успел заметить отрыва и, когда Потапенко потянул ручку на себя, задирая нос самолета, кинул взгляд вниз — земля удалялась с невероятной быстротой. Ему стало страшновато, под сердцем шевельнулся холодок.
Это не было страхом высоты или боязнью огромной скорости. Он опасался самого себя: сможет ли освоить и воспринять этот бешеный темп смены высот, скоростей, включения тумблеров, управление рвущейся ввысь машиной. «Смогу ли? Смогу ли?» — молотками стучало в висках.
Потапенко относился к курсантам ровно, как хороший учитель в классе, и если случалось, что в группе оказывался слабачок, то большая часть внимания отдавалась ему: инструктор подолгу оставался с ним в методическом городке или в кабине учебного истребителя. Геннадий не знал этого, боялся ошибиться и вызвать гнев учителя. А в гневе, знал он, не до чуткости и внимания. Ему не раз приходилось наблюдать вспышки зла у инструктора первоначального обучения, когда тот безжалостно распекал допустившего ошибку курсанта, и самому не раз доставалось от него. После такого внушения ребята долго ее могли собраться и войти в нормальный рабочий режим.
— Попробуй выполни разворот, — неожиданно услышал Геннадий и непроизвольно сжал ручку управления. «Разворот… Разворот… Увеличить крен, нажать педаль, проверить положение капота по горизонту». Он ввел машину в разворот, старательно двинул ручкой и педалью, посмотрел на горизонт и ужаснулся — нос самолета опустился ниже линии горизонта. Машина скользила к земле. Рванул ручку управления на себя и заметил, как стрелка высотомера поползла вниз. Одна ошибка следовала за другой. Пока выводил самолет из снижения, возросла скорость. Установленный инструктором режим горизонтального полета был грубо нарушен.
— Мы в спирали. Сначала уберите крен. — Голос Потапенко в шлемофоне подстегнул его, теплая ручка шатнулась против крена. — Выводим из снижения. — Ручка управления двинулась к груди. — А теперь разворачиваемся домой. Видишь аэродром?
Геннадий осмотрелся, но аэродрома не увидел.
— Ничего, это бывает. На реактивной машине уходишь далеко. Старайся запомнить все развороты, тогда будешь знать примерное направление на аэродром. — Потапенко развернул машину и передал по СПУ: — Подвернись влево и топай домой. Не спеши, но поторапливайся, как в авиации говорят, — усмехнулся он, заметив, как Васеев от излишней спешки пытался сразу, одним движением развернуть самолет на заданный курс.
Геннадий не успевал воспринимать и осмысливать навалившиеся на него обязанности по пилотированию и управлению сложными бортовыми системами. Оставшуюся часть полета он старался не «зажимать» управления и скрупулезно выполнял указания инструктора.
— Шасси… Закрылки… Обороты. Подтягиваем… Сруливаем…
Подавленный своим неумением и растерянностью перед ошеломляюще быстрой сменой различных этапов полета, перед многоцветными рычагами, кранами, кнопками кабины, Васеев едва поднялся с сиденья, медленно ступил на приставную лесенку и, поддерживаемый Анатолием и Николаем, сошел на землю. Вздрагивали мышцы рук, с лица исчез румянец, ноги стали чужими. Он ждал разноса за весь так неудачно сложившийся первый, а теперь, может, и последний полет, но Потапенко лишь коротко бросил:
— Отдыхайте. Подумайте над своими ошибками.
И направился в сторону «квадрата», обозначенного по углам скамьями и прикрытого сверху выгоревшим брезентом. Геннадий проводил взглядом инструктора, отошел к консоли и, раскинув руки, словно хотел обнять машину, бессильно опустил их на полированную поверхность крыла. «Отлетался, — думал он. — Ну что ж, поклонимся авиации и махнем в тайгу. Или еще куда-нибудь подальше. Видно, не каждый способен научиться летать на реактивном истребителе».
— Ну чего, чего ты, Гена? Оглох после полета? — Анатолий тормошил его, дергая за рукав комбинезона. — Мне лететь, скажи, как и что. Инструктор в воздухе сильно ругается?
Терзаемый обидой на самого себя, Геннадий не слышал ни оглушительных раскатов мощных двигателей, ни громких команд на заправочной линии, ни тем более голоса Анатолия. Вот так, брат! Это тебе не винтомоторный самолет «времен Очакова и покоренья Крыма», а реактивная машина. В ней шевелиться надо. И мозгами шевелить. Как это Потапенко сказал? «Отдыхайте».
— Гена! Что с тобой?
Слова донеслись издалека, словно из-под земли. Васеев невидяще посмотрел на Анатолия, провел рукой по лицу, тряхнул головой. Растягивая слова, негромко проговорил:
— Это, братцы, не самолет, а бешеный мустанг! На разбеге подхватил и понес, и понес! Я ничего не успевал делать. Аэродром потерял, куда уж дальше! Смотри в оба, иначе этот жеребец на край света унесет. — Он вяло опустил руки, задержал взгляд на Кочкине, заправлявшем топливные баки, присел на придвинутый Анатолием парашют.
— Инструктор-то как? Кричал? — не унимался Сторожев. — Ругался?
— Не-а. Спокойный он в воздухе. Инструктор — что надо.
— Вот и отлично! Чего же ты испугался?
— Не только от инструктора зависит, а и от самого. А сам-то… Да я просто не успевал за всем уследить.
Сглотнув подступивший жесткий комок, Геннадий отвернулся, долго смотрел на застывшего в раскаленном небе жаворонка. Заметив подходившего Потапенко, поднялся и отошел за высокий хвост самолета. Затем, покачиваясь, медленно пошел к зеленому кустарнику. Перешагнул канаву, раздвинул кусты, пролез между ними в глубь подступившего к аэродрому перелеска, выбрался на пахнущую мятой полянку и упал, закрыв лицо руками…
Сторожев едва отыскал его после окончания полетов, когда надо было протирать машину, мыть колеса, набивать масленки смазкой. Хорошо, техник заметил, как Васеев скрылся в кустарнике, подсказал, где искать.
