— Ну вот, наконец‑то! — Кристине полегчало. — Теперь я понимаю…
— Что?
— Почему Хейниш считает вас непатриотической женщиной, или, по его терминологии, «элементом».
— Что поделаешь? Всем изо дня в день вдалбливают: «Фюрер думает за всех нас»… Поэтому всем «фюрерам» — от сановных до уличных надзирателей — видится «подрывным элементом» всякий немец, кто не отравился коричневым дурманом и сохранил голову с собственными мыслями. Теперь, Кристина, — она с мягкой доверчивостью коснулась ее руки, — вы знаете обо мне все.
Где же та ледяная Патриция, которая встретила ее всего лишь час назад?
— Больше, чем ваш банфюрер?[26] — шутливо спросила фрейлейн.
— И больше, чем Хейниш, — серьезно ответила женщина. — Он всегда считал меня лишь упрямой католичкой, что в глазах наци — тоже грех. Они же откинули гуманность и мораль. Десять христианских заповедей противоречат их всемирному разбою. Разве можно уничтожать миллионы людей с заповедью «не убий»?
Банфюрер отвечал за каждого жителя Улицы, которая находилась под его надзором.
Разве можно грабить целые страны с заповедью «не укради»? Вот почему я — «элемент».
Короткая пауза, колебание — и неожиданное признание:
— Вы не бойтесь за мою несдержанность, Кристина. Я таилась даже от мужа. Не потому, что боялась за себя, о нет… Я боялась за него самого, это он ужаснулся бы насмерть. А с перепугу мог и развестись! Что тогда стало бы с Адольфом? Вот так и жила со своими мыслями в одиночестве…
— Почему же доверились мне? — теперь об этом важно было узнать. — Женщине, которую впервые увидели? В эсэсовской форме! Почему?
— Не знаю, — вздохнула Патриция. Видно было, что она сама силится разобраться в том, что толкнуло ее на откровенность. — Может быть, потому, что вас полюбил Адольф… Возможно, потому, что вы не верите в его гибель… Кто знает… У меня возникло ощущение, что вам можно сказать. Почему? Вряд ли отвечу… Только чувствую, что можно… А это так важно для каждого, — закончила она с горечью, — кто годами прозябает в дурмане и еще не угорел…
— Спасибо, мама, — расстроганно проговорила Кристина, — Я понимаю вас, мне тоже… — и прервала разговор.
Нет, на сегодня‑таки хватит! Хотя одно важнейшее дело еще не выполнено…
— У меня к вам есть просьба, мама…
— Какая, моя дорогая? Говорите смело.
— Не позволите ли вы мне украсить свою комнату портретом Адольфа? Хочу, чтобы он всегда смотрел на меня…
— О! Я сама хотела вам это предложить. Да заговорилась, и вы меня опередили. Берите, конечно…
— Вы даже не представляете, как я вам благодарна!
— Почему же? Однако и у меня есть к вам просьба.
— Какая? Если смогу…
— Я не попрошу у вас ничего невозможного…
— Так какая просьба? Я слушаю.
— Не ходите в этом доме в кладбищенском одеянии. Черное вам не к лицу!
— Обещаю! — весело засмеялась фрейлейн Кристина Бергер.
Глава третья.
ОСТРИЕ НАЦЕЛЕНО НА КАВКАЗ
Штандартенфюрер Хейниш явился в приемную Кальтенбруннера за пять минут до назначенного срока. Ведь известно: обергруппенфюрер — точно отлаженный механизм в людском обличье. Пунктуальный во всем, хоть часы по нему сверяй. Говорят, что будто бы смыслом его жизни является образцовое исполнение служебных обязанностей. Для него важна только работа, и больше ничего. Эмоции и чувства ему неизвестны. Пять минут нужны были Хейнишу для стопроцентной гарантии, чтобы не опоздать.
В приемной сидел за столом дежурного уже знакомый ему холодный и безразличный штурмбанфюрер Пауль Шенк. Хейниш радостно было поприветствовал его, но этот идеально прилизанный порученец ответил ему равнодушным, едва заметным кивком.
«Напрасно я распинался перед ним в вагоне, — запоздало посетовал Хейниш, — с этим идолом не завяжешь приятельских отношений».
Штандартенфюрер мысленно считал секунды, чтобы не смотреть на хронометр под тусклым взглядом заледенелого эсэсовца. А то ведь еще и подковырнет его в своем обществе эта чистенькая тыловая крыса. Эти вышколенные «завоеватели», даже издали не нюхавшие фронтового пороха, взяли моду пренебрежительно вести себя с «боевыми» коллегами, которые способны, мол, только на черную, грязную работу и которые решают все проблемы рейха со школярским однообразием — пулями и виселицами. Интересно было бы узнать, а каким иным способом возможно «обезлюдить» жизненное пространство? Нужны и чернорабочие для «германизации» всех земель рейха…
Точно в назначенное время на пульте дежурного звякнул звонок. Пауль Шенк холодно огласил:
— Вас ждут, господин штандартенфюрер.
Хейниш вошел четким шагом, собранный, внимательный. Заученно выбросил руку:
— Хайль Гитлер!
— Хайль!.. Садитесь, Хейниш, — шеф имперской службы безопасности показал на кресло возле огромного полированного стола. Этот спецстол мог прошить посетителя пулеметной очередью. Достаточно нажать нужную кнопку… Такое «канцелярское» чудо имели в своем служебном пользовании считанные чиновные особы рейха.
Посреди стола столбиком лежало с десяток белых тоненьких папок. «Личные дела, — узнал Хейниш. — Чьи?»
Обергруппенфюрер большими шагами мерил кабинет. Курил сигарету. Молчал, вероятно переключаясь мысленно на новое дело. Хейниш притих в кресле, бдительно следя за сменой выражений удлиненного, иссеченного дуэльными шрамами лица шефа.
— Хорошо устроились? — спросил наконец Каль- тенбруннер.
— Превосходно, господин обергруппенфюрер! — Хейниш подхватился на ноги.
— Не суетитесь. Сидите.
— Слушаюсь!
— Мне доложили: вы привезли даму.
«Это тот — прилизанный подонок из приемной», — взял себе на заметку штандартенфюрер.
— Так точно! — ответил, будто отрапортовал.
— Кто она? — спросил шеф.
— Шарфюрер Кристина Бергер. Переводчица. Из фольксдойче.
— Какие языки?
— Немецкий, русский, украинский.
— Для Кавказа — целесообразно. Зачем она вам здесь?
— Вообще‑то нужда в ее услугах отпала…
— Почему же привезли?
— Она беременна. Я привез фрейлейн к матери ее жениха. Он погиб. Уже все улажено.
— Детальнее. С фамилиями.
— Летом прошлого года к нам прибыл корреспондент из ведомства Геббельса гауптман Шеер. Специальность — историк. Цель — создание книги на тему «Завоевание Индии на Кавказе». Свои обязанности выполнял старательно, неоднократно выезжал на передовые позиции фронта, принимал участие в вооруженных столкновениях. Награжден медалью «За военные заслуги». В октябре прошлого года погиб во время боевого вылета, в котором принял участие по собственной инициативе.
— С ним ясно. Она?
— Проверена мной лично. Сирота: родители репрессированы большевиками. С Шеером у нее возникла взаимная любовь. В брак собиралась вступить здесь, в Берлине. В райэне Шарлоттенбург живет фрау Патриция Шеер, мать Адольфа, вдова погибшего в первые дни войны под Брестом пехотного полковника Теодора Шеера. У фрау Шеер и поселили фрейлейн Бергер.
— Понятно.
Кальтенбруннер сел за стол. Старательно погасил в пепельнице сигарету.
— В вашей новой службе фрейлейн Бергер не нужна. Все ваши переводчики владеют перечисленными языками.
Хейниш не осмеливался возражать. Ловил каждое слово шефа.
— В тайных службах лишних не держат. Сделаем так. Оформите ей отпуск по состоянию здоровья. Бессрочный, — коротко усмехнулся. — Пусть у шефа гестапо Мюллера сократятся заботы.
— У господина Мюллера? — насторожился Хейниш.
— Что вас удивляет?
— Чем она может заинтересовать группенфюрера Мюллера?
— Он прощупывает всех.
И, увидев по выражению лица Хейниша, что тот воспринял его сообщение слишком прямолинейно, уточнил:
— Проверяет. Каждого. Ежегодно.
— И меня — тоже?
— Я сказал: всех!
— Но ведь «все» — это…
— Стоп! Не советую высказываться вслух о группен- фюрере Мюллере. Ни при каких обстоятельствах. Только в этом кабинете. И только если я сам спрошу. Усвоили?
— Так точно, господин обергруппенфюрер!
— Залог успеха: как можно больше знать — как можно меньше говорить. Лучше — вообще не говорить. Старательно исполнять свои обязанности. Любая личная Инициатива должна быть согласована.
На минуту он задумался и решил развить мысль подробнее:
— Иногда у нас одним делом занимаются сразу несколько ведомств. Независимо друг от друга и не информируя соперников: награду получает тот, кто первым добьется успеха. Поэтому четкой дифференциации секретных служб практически не существует. В результате случается путаница. С печальными последствиями. Иногда — с трупами. Человеку, не знакомому со всеми тонкостями скрытых интриг, очень легко свернуть себе шею. Если уютный уголок на кладбище вас еще не интересует, будьте осторожны в оценках ситуаций, которые не касаются ваших непосредственных служебных нужд.
