Уязвленное тщеславие мучило Трофимова. Он отлично видел все просчеты Зайцева на первых шагах его командования кораблем, потому что сам был неглупым, знающим и обладал бо́льшим опытом. Он мог бы стать правой рукой Зайцева, но не захотел. «Никто еще не въезжал в рай на моей шее — не тот случай». Он решил быть тенью и эхом Зайцева. Выжидание входило в планы Трофимова: он выбрал то, что удобно и спокойно.
Зайцев вышел из штурманской рубки и вернулся на мостик, Трофимов сказал:
— Задувает.
— Ничего! Дойдем нормально, — успокоил Зайцев, а Трофимов подхватил:
— Безусловно, теперь-то уж все должно быть хорошо. — Сам же посмотрел на обложенное тучами небо, прислушался к свирепым ударам волн о борт корабля и подумал: «Как дойдем, это еще бабушка надвое сказала…»
Впереди неожиданно полыхнуло, прозвучал отдаленный раскат, похожий на весеннюю грозу, и шапка огня взлетела над морем, озарив темную воду, транспорты, ослепив всех находящихся на палубе.
Зайцев растерянно смотрел вперед.
— Товарищ командир, взрыв на головном тральщике, — громче обычного доложил Шувалов, но Трофимов оборвал его:
— Без вас видим, старшина!
Зайцев с трудом овладел собой, сделал попытку подать команду, получилось неясно и сдавленно:
— Полный вперед!
«На помощь погибающим!» — решил он, и в этом властном движении корабля, сразу рванувшегося вперед, были напор и сила командира тральщика. «Немецкие лодки», — подумал он и отдал команду готовиться к атаке. К нему приблизился Трофимов и вразумляюще сказал:
— Гидроакустик никаких лодок не обнаружил. Минное поле, товарищ командир. Мы на минном поле! Надо уходить и уводить транспорты. А то все пойдем ко дну.
«Да, положение опасное», — подумал Зайцев. Теперь он не сомневался: минное поле! Опасность грозит тральщику и транспортам. Он перевел ручку телеграфа на «малый ход» и уже готов был принять новое решение, но что-то сдерживало.
— А как же с людьми? Кто их будет спасать? — вопросительно посмотрел он на Трофимова.
— Да ведь с тральщиком все кончено. Ну, мы придем туда сыграть похоронную. А уцелевшие транспорты? А боевое задание? В войну не до сантиментов. Учтите, мины ничего не соображают, им все равно кого взрывать: транспорты, нас с вами или Максимова…
Зайцев побоялся взять ответственность на одного себя. Он заколебался как раз в тот момент, когда требовалось действовать решительно, отбросив прочь сомнения. Сощурившись, глядел вперед и думал: «Миша! Где ты, дружище? Что с тобой?» По рассказам, он знал, что человек, оказавшийся в студеном море, долго продержаться не может, окоченеет, превратится в труп. И все же в его сознании жила вера в возможность спасения Максимова и других моряков из его экипажа.
— Идите вниз! — резко сказал он Трофимову. — Прикажите боцману срочно приготовить к спуску на воду шлюпки с сигнальными фонарями, плашкоуты и пробковые матрасы. Одним словом, все спасательные средства, какие у нас есть, выбросить за борт!
Трофимов замялся:
— Товарищ командир! А если сами на мину нарвемся. Кто нас будет выручать?
— У них беда стряслась, а вы тут философию разводите! Действуйте!
Решительный тон Зайцева не допускал возражений. Помощник исчез и спустя короткое время снова появился на мостике.
— Товарищ командир! Спасательные средства к спуску готовы!
Зайцев не решился стопорить ход, перевел ручку машинного телеграфа на «самый малый» и приказал приступить к спуску спасательных средств. Снизу донесся властный голос боцмана:
— Травить тали!
Шлюпки оторвались от корабля, прошуршали днищем по воде и теперь среди густой темноты замаячили одинокими белыми огоньками.
— Шувалов! Передайте на транспорты команду: поворот…
Шувалов стоял ошеломленный.
— Товарищ командир! А кто же будет спасать наших?! — почти взмолился он.
— Выполняйте приказание! — сердито повторил Зайцев.
«Как же можно бросить погибающих товарищей, не помочь им?!» — волнуясь, думал Шувалов. Но приказ есть приказ. Василий схватился за ратьер и, нажимая на ручку, давал проблески, вызывая транспорты, идущие как ни в чем не бывало прежним курсом.
С транспортов долго не отвечали. Шувалов снова и снова нервно нажимал на ручку, прекрасно понимая, что время уходит, а вместе с тем труднее будет в этой каше разобраться и установить связь.
Трофимов отпускал в адрес Шувалова нелестные словечки:
— Ну что там? Какого черта…
Шувалов ничего не ответил, только чаще работал ратьером. Ему бы сейчас очутиться рядом с комдивом, он спас бы его, непременно вызволил бы… Злые, бессильные слезы застилали ему глаза.
Наконец на ходовом мостике головного транспорта замигали огоньки.
— Товарищ командир! Сигнал приняли, начинают поворот, — доложил Шувалов: ему все еще виделось густое оранжевое пятно, вспыхнувшее и тут же погасшее на том месте, где шел тральщик Максимова.
А тем временем черные громады транспортов медленно поворачивались, чтобы лечь на новый курс…
Зайцев подошел к рации и передал на уцелевший тральщик:
«Ухожу вместе с транспортами. Спасайте людей».
На радиограмму ответа не последовало. Зайцев дышал на шею радиста и настойчиво требовал:
— Добивайтесь связи. Добивайтесь.
Эфир по-прежнему молчал…
Вернувшись на мостик, он занял свое место и прислушался к разговору Шувалова с его напарником, который поначалу, ошеломленный увиденным, боялся вымолвить слово, но постепенно обретал смелость и выспрашивал своего учителя:
— Вась, а Вась, что произошло-то, а?
— Сам небось видел.
— Видел, да не понял, — простодушно сознался паренек.
— Наши подорвались.
— Как это — подорвались?
— На немецких минах, — терпеливо объяснял Шувалов. — В сорок первом на Балтике мы уходили из Таллина и точь-в-точь так же на минах подрывались.
— Вась, а Вась, им шлюпки пригодятся?
— А кто его знает.
Матрос замолчал и стоял прислушиваясь к глухому стуку дизелей тральщика, плеску волн за бортом и чавкающим шумам транспортов, двигавшихся немного поодаль.
Зайцев продолжал мучительно думать: почему же не отвечают с тральщика? Рация не в порядке или второй корабль тоже погиб? И опять его терзали сомнения: имел ли он право оставить корабль Максимова без помощи? Он склонялся к тому, что поступил правильно. Даже боевой устав обязывает командира корабля действовать в таких случаях соответственно с обстановкой.
Пожалуй, вовремя подсказал Трофимов. Что пользы оттого, что пошли бы дальше, в самую гущу минного поля? Подорвались сами и погубили бы транспорты с людьми. Только и всего! А сейчас приведем корабли, боевое задание будет выполнено. Только что все-таки с Максимовым? Мысль о нем не давала покоя, заставляя страдать, мучиться.
Зайцев не мог знать о событиях, развернувшихся в момент катастрофы на головном тральщике.
…Максимов находился на ходовом мостике с поднятым воротником, подбородок прятал в теплый вязаный шарф. Он чувствовал себя не совсем здоровым, болела голова и горло.
Немного знобило. Максимов спустился в машинное отделение, постоял рядом с котельным машинистом, пристально глядя в пламя топки. Потом поднялся на мостик и освободил от шарфа подбородок, подставляя ветру горячее лицо.
Пока вращались винты, пока сотрясался корпус тральщика, пока корабль шел в относительно узком пространстве Карских Ворот, комдив не знал отдыха.
Задул северо-восточный ветер. Максимов подумал, что, если усилится волнение, придется дать полный ход. Подошел к переговорной трубе, хотел вызвать на мостик инженер-механика, посоветоваться с ним. И в этот момент раздался взрыв. Максимова отбросило в сторону. Он открыл глаза и увидел, что в корме полыхает огонь. Вскочив, он инстинктивно протянул руку к красной кнопке на пульте управления. Он нажимал на нее что было силы. Сигнала тревоги не последовало. Под руку попался рупор, и он крикнул:
— Развернуть шланги! Крепить переборки!
Кажется, его никто не услышал. Он посмотрел под ноги и отпрянул: корабль был расколот надвое, как грецкий орех. Максимов стоял на самом краю расщелины. Уткнувшись лбом в переборку, застыл Проскуров. Лицо его было темным и неподвижным. Максимов кинулся к нему, рванул за плечо. Тело Проскурова качнулось, медленно сползло к ногам Максимова и покатилось в темную, зияющую пропасть воды…
Корма, объятая огнем, уходила под воду. Пламя облизывало черные, искореженные обломки железа.
Кто-то схватил Максимова за рукав:
— Товарищ комдив, тонем!
Кто-то крикнул:
— Орлы, спасайся!
— Прощайте, братишки! — но-бабьи взвизгнул чей-то голос.
Кругом метались люди. Максимов бросился кому-то наперерез, сшибся с ним и, крепко ухватив его рукой за ворот полушубка, другую вскинул в воздух с выхваченным из кобуры наганом:
