Корма, объятая огнем, уходила под воду. Пламя облизывало черные, искореженные обломки железа.
Кто-то схватил Максимова за рукав:
— Товарищ комдив, тонем!
Кто-то крикнул:
— Орлы, спасайся!
— Прощайте, братишки! — но-бабьи взвизгнул чей-то голос.
Кругом метались люди. Максимов бросился кому-то наперерез, сшибся с ним и, крепко ухватив его рукой за ворот полушубка, другую вскинул в воздух с выхваченным из кобуры наганом:
— Слушать мою команду!
Воля Максимова отрезвила людей, к ним возвращалась способность слушать приказ и действовать.
— Бородавка, Смеляков, шифры, коды! Вахтенный журнал сюда! Остальным готовиться отдать плотики!
Нос накренялся, приближаясь к водяной пропасти. Когда раненых подтащили к Максимову, а шифры, коды и журнал были у него в руках, он скомандовал:
— Отдать плотики! Спасаться всем!
Сам он, как и подобает командиру, оставил корабль последним.
…Болтаясь в плотике, моряки с погибшего тральщика видели вдалеке луч прожектора корабля и обрадовались: их ищут товарищи! А луч пошарил по воде и исчез. Когда глаза снова привыкли к темноте, в поле зрения оставался только темный силуэт головного транспорта, совершавшего поворот в сторону.
Люди на плоту замерли. Медленно поворачивалась махина транспорта. Сперва он был виден во всю длину, потом только корма. С каждой минутой он удалялся от людей, находившихся на утлом плотике.
Кто-то из матросов выругался длинным морским ругательством и в отчаянии обхватил голову руками…
Тральщик Зайцева уходил все дальше и дальше… В каком-то странном оцепенении стоял Петр на мостике. Сомнения будоражили душу, терзали сознание. Мины то были или торпеды? Не может быть, чтобы тут действовали немецкие подводные лодки. Правда, немцы применяют акустические торпеды. И все же трудно предположить, чтобы они так точно пришли на шум винтов и потопили корабль. Да и взрыв у торпеды совсем иной! Это был глухой взрыв мины. Их не раз приходилось Зайцеву слышать еще на учебном полигоне. К тому же в этом убежден Трофимов. И Шувалов так объяснял своему напарнику. А уж Шувалов — ветеран войны, видал виды на Балтике.
А вдруг торпеды? Сейчас незачем забивать себе голову, и все-таки от этих мыслей никуда не денешься.
Не его ли прямой долг был броситься на спасение?
Подумав об этом, он приказал еще раз связаться с третьим тральщиком, узнать, в каком он положении. Опять никто не отвечал на вызов, и это посеяло в душе Зайцева еще большую тревогу. Наверняка погиб. А он, придя один, что доложит командованию?
И уж совсем некстати в эти минуты появилась на мостике неуклюжая фигура в меховой куртке и ушанке — инженер-механик Анисимов.
— Товарищ командир? Может, все же вернемся к ним?.. — робко начал Анисимов.
Зайцев резко оборвал его:
— Решение принято. Выполняйте свои обязанности.
Анисимову ничего другого не оставалось, как ответить «Есть!» и поспешить в машину.
Зайцев подошел к рации и приказал снова вызывать тральщики сопровождения, что сразу ушли, и прежде всего тот, который, возможно, уцелел на месте катастрофы. Молодой радист усиленно работал ключом.
Зайцев нервничал, топтался на месте, поторапливал:
— Давай, давай быстрее…
— Не отвечают, товарищ командир, — сказал упавшим голосом радист, поднял голову, посмотрел на Зайцева и снова принялся за дело.
— Попробуй на голос! — предложил Зайцев. От одной мысли, что он вернется один, его трясло как в лихорадке.
Радист, переключив рычажок, проговорил в микрофон:
— Слушай меня, «Барс». Я — «Пантера»! Я — «Пантера»!..
«Барс» упорно молчал, и тогда Зайцев не выдержал, выхватил микрофон, и голос его перешел в крик:
— «Барс»!.. «Барс»!.. Говорит «Пантера», говорит «Пантера»!..
И совсем выйдя из терпения, закричал во всю силу:
— С вами говорит Зайцев, с вами говорит Зайцев… Слушайте меня, Зайцева. Перехожу на прием…
В ответ из эфира доносился лишь сухой треск…
Зайцев вошел в штурманскую рубку, приказал свернуть с фарватера, миль на десять в сторону уклониться от генеральных курсов, а сам по телефону вызвал на ходовой мостик Трофимова.
— Как ваше мнение, мы не допустили ошибки?
— Что вы, товарищ командир! Мы же были на минном поле.
— А почему бы не торпеды?
— Так я же вам докладывал, гидроакустик подводную лодку не обнаружил. По характеру взрывов и звуковым волнам можно определенно сказать — это были мины. И только мины! — без колебаний повторил он.
Зайцеву полегчало.
— Донесите на базу Белушья о минном поле. Это их район, и, вероятно, его закроют для плавания.
Трофимов отправился составлять донесение, а Зайцев облокотился на ограждение мостика, прислушиваясь к чавканью транспортов там, позади, в густой темноте. Ему трудно было отбросить прочь гнетущие мысли. Они спутались в густом клубке, и, казалось, невозможно отделить главное от второстепенного. Конечно, раньше всего хотелось узнать, как и почему погиб корабль. Возможно, при первой же встрече с начальством все предположения Зайцева о минах рухнут, подобно карточному домику…
Размышления Зайцева прервал доклад помощника о том, что донесение передано в Белушью командиру базы.
— Как думаете, жив Максимов? — задумчиво спросил Зайцев.
— Вряд ли. Ведь мы сколько раз запрашивали, и никто не отвечал. Там ни одной души не уцелело.
— Вы так считаете?
— Не сомневаюсь!
Часовая стрелка приближалась к полудню, а рассвет только-только начинал заниматься. Иней разрисовал узорами борта и надстройки. Темное море билось вокруг кораблей, приближавшихся к Новой Земле. Навстречу плыли большие и малые льдины. Они раскачивались на крутой волне. Струя воды, рассекаемая острым форштевнем, разбрасывала их и оставляла далеко в кильватере…
Зайцев поднял меховой воротник реглана. Вчерашнее происшествие и напряжение минувшей ночи не прошли бесследно. Болела спина, отчаянно ломило ноги, и настроение было убийственное. После мучительных ночных раздумий он, кажется, поборол сомнения. Хорошо, что транспорты уцелели в этой катавасии.
А вместе с тем… Зайцеву вспомнилась встреча в Панамском канале, спор с улыбающимся американским капитаном, который при первой опасности бросил свой пароход посреди океана. Тогда Зайцев искренне осуждал его поступок. А сам? Растерялся или еще что? Но факт остается фактом: оставил корабль и потерял товарищей. Щемящее чувство не покидало его ни на минуту…
Он поднял к глазам бинокль и стал осматривать горизонт. Вокруг лишь хмурое море. Открыв дверь штурманской рубки, он спросил:
— Там есть маяк?
— Так точно! — отозвался штурман. — На левом мысу маяк Подрезов со звуковой сигнализацией.
— Что же он не дает о себе знать?
— Минут через десять откроется, товарищ командир, — поспешил сообщить штурман.
Зайцев взглянул на ручные часы:
— Добро. Проверим ваши расчеты.
Действительно, не прошло и десяти минут, как сигнальщик доложил: маяк Подрезов дает проблесковые сигналы. Зайцев увидел мигавшие вдали огоньки, и на душе как будто отлегло.
Теперь, как бы все ни повернулось, — боевая задача выполнена: транспорты в целости и сохранности привели в базу. Не стыдно в глаза людям взглянуть.
Светлело. Все яснее выступала башня маяка, возвышавшегося над домами. Издалека берег казался крутым и обрывистым. Здесь установилась настоящая суровая зима, ощущалось дыхание полюса.
Зайцев на минуту оторвался от бинокля и приказал сигнальщику запросить «добро» на вход в гавань.
Привычно защелкала заслонка ратьера, но там, на берегу, не спешили с ответом: сперва узнали, какова осадка транспортов, и тогда разрешили ошвартоваться в гавани.
Транспорты прошли ворота бонов, а за ними тральщик.
Зайцев с мостика поминутно отдавал команды и поглядывал на людей, стоящих на пирсе. Он был поглощен маневрами корабля. Хотелось показать высший класс швартовки. Так оно и получилось. Корабль с ходу совершил поворот, пристал к пирсу, и палубная команда без всякой суеты в несколько мгновений подала концы и спустила трап.
Зайцев дождался, пока транспорты встали на якорь, отдал распоряжения Трофимову, взял карту и отправился на доклад к командиру базы.
В приемной никого не было. Зайцев снял реглан и повесил на пустующую вешалку. Взгляд его привлекла дверь, наглухо обшитая гранитолем. Постучал. В ответ донеслось не то «да», не то «войдите». Зайцев переступил порог кабинета. Прямо перед ним за массивным письменным столом сидел контр-адмирал Назаров, пожилой, с широким морщинистым лицом и гладко зачесанными седыми волосами. Из-под таких же седых бровей на Зайцева смотрели серые крохотные льдинки.
