Елизавета Павловна продолжала бормотать об отцовских генах, и что без матери ни отец, ни дочь ничего не способны сделать.
— Мам, дай поспать, — уже себе под нос сказала Люба и засопела.
Прошло несколько недель. Однажды Бурцев был в городе. Проезжая на своей бежевой «шестёрке», он увидел идущую по тротуару Любу. Она была в коротеньком лёгком платьице. Шалун-ветер подхватывал слегка подол, оголяя загорелые ноги почти до самых ягодиц. У Бурцева, давно не державшего в руках женщину что-то затрепетало в груди и защекотало в ноздрях. Он обогнал Любу метров на десять, прижался к тротуару и высунул голову в окно, при этом почти лёг на сидение пассажира.
— Здравствуйте, Люба. Вам куда?
— К универмагу, а потом домой, если, конечно, согласитесь подвезти.
— Конечно, подвезу.
Люба подошла вплотную к машине.
— Так лёжа и поедем, — засмеялась она.
— Нет, в машине лёжа другим занимаются, — Бурцев широко улыбнулся, блеснув белыми зубами.
— А вы гляжу хулиган, — Люба щёлкнула Бурцева пальчиком по носу и села в машину.
Они подъехали к универмагу. Бурцев искоса поглядывал на её загорелые колени. Люба заметила это и улыбнулась. Потом он ждал её целых полчаса. Наконец она вернулась с какими — то коробками. Пропетляв по городским улицам, машина выскочила на шоссе. Ехали молча. Не умеющий развлекать женщин, Бурцев никак не мог найти ключ к началу разговора.
— Скоро и каникулам конец, — собравшись, изрёк он первую фразу.
— Ой, так жалко, лето быстро кончается, а на следующий год уже каникул не будет, прощай милая студенческая пора.
— Вы же будущий педагог, а учителя только летом отдыхают. Я сколько прослужил, а летом в отпуске был всего четыре раза, а так — зима, осень.
— А почему вы думаете, что я пойду учителем работать? Иняз — могу и переводчиком. Ей так хотелось продемонстрировать ему познание иностранного языка.
Она не выдержала и процитировала что-то на английском языке. О, лучше бы она этого не делала. Иногда лучше промолчать, чем сказать невпопад, вызвав у собеседника отвращение. Ею содеянная глупость так резанула по душе Бурцева, что он потерял всякое желание обладать ею. Вмиг исчезло трепетание души, и он заметил, что те коленки, на которые он смотрел минуту назад с вожделением, сейчас ему стали безразличными.
— Я не знаю английского языка, — сквозь зубы процедил он.
Далее ехали молча. Машина остановилась возле дома. Люба положила свою маленькую ручку на широкую кисть Василия.
— Пойдёмте к нам пить кофе.
— Люба, в другой раз, дел много.
— Нет, нет, другого раза не будет, я знаю. У меня скоро каникулы закончатся, я уеду. Какие могут быть дела в субботу? Пойдёмте, иначе я обижусь, — не выпуская его руки, настаивала Люба, — и мама будет очень рада, она вас так уважает.
— Ну, хорошо, только не надолго, — согласился он.
Когда они вошли в квартиру комдива, у Елизаветы Павловны от неожиданности перехватило дух. Сейчас у неё было чувство, как у азартного рыбака, которому подфартило подсечь на крючок огромного судака. Она не находила себе места.
— Успокойся, чего ты мама бегаешь! — повышенным голосом сказала Люба. — Приготовь нам кофе.
Этот командный тон окончательно добил в Бурцеве некогда возникшее не из чего, так на пустом месте, увлечение Любой. Теперь он окончательно понял, что они с Любой совершенно разные люди, и случись что-нибудь серьёзное, ему захочется убежать от неё в первую же брачную ночь.
— Елизавета Павловна, мне, будьте добры, без сахара, — чтобы скрыть свою неприязнь к Любе, громко сказал он. На кухне гремела посуда. Люба достала коньяк и поставила на стол.
— Сейчас будем пить кофе с коньяком, — щуря свои глаза, улыбнулась Люба.
Бурцев заметил, что её глаза были точь-в-точь как у Елизаветы Павловны — зеленоватые и с хитринкой. На Бурцева смотрел самоуверенный и расчётливый взгляд.
— Что вы, я же за рулём, и потом, мы же договорились, ненадолго.
— Никуда мы вас не отпустим, — вмешалась Елизавета Павловна, неся перед собой огромный поднос с закусками. Вы что, собираетесь ещё в город ехать? — спросила она, расставляя на стол тарелки.
— Нет, не собирался.
— Вот и хорошо, машину оставите возле дома. Никуда она не денется. Вызовем машину Анатолия Антоновича.
— Зачем? У меня своя служебная есть.
— Тем более, зачем мы голову ломаем. У нас сегодня праздник. Любочка вам разве не сказала?
— Нет, мама, это же наше семейное, — вмешалась Люба.
— Сегодня, Василий Петрович, день нашей семьи. Двадцать четыре года как мы поженились с Анатолием Антоновичем. Сейчас он приедет, и будем гулять, — пошутила Елизавета Павловна.
— Поздравляю вас, Елизавета Павловна, а я то думаю, что за коробки Люба из универмага несёт. Теперь понял — это подарки.
— Открой секрет, Любочка, что ты нам с папой купила?
— Папе стаканы, пиво пить, а тебе парфюмерию и маленький кофейный сервиз.
Позвонили в дверь, Люба вскочила, ища ногой под столом свалившиеся с ног тапочки.
— Наверное, батя пришёл, — сказала она.
— Сиди, я сама.
Елизавета Павловна пошла в коридор. С огромным букетом цветов вошёл уже подвыпивший комдив.
— С праздником тебя, Лизонька, с днем образования нашей ячейки социалистического общества.
Язык его уже заплетался и он с трудом выговорил неудобное для него слово. Комдив замолчал, выпрямился, подал грудь вперёд, как будто перед ним стоял его начальник, затем улыбнулся и вручил жене букет цветов. Та взяла букет и с недовольством взглянула на мужа.
— Ты уже успел? — строго сказала она.
— Это мы так, Лизонька, чуть-чуть, — он большим и указательным пальцем показывал меру этого чуть-чуть, крутя ими перед носом Елизаветы Павловны.
— Прошу тебя, Толя, веди себя прилично. У нас гость. — Елизавета Павловна нервно одернула вертевшуюся перед лицом руку.
— Какой гость? — комдив стал по стойке смирно и вытаращил на жену глаза.
— Какой, какой — такой! — нервно ответила она. — Любашин друг, Василий Петрович.
— А, очень рад, очень рад, — в предчувствии новой выпивки радостный комдив заспешил в зал. С Бурцевым поздоровался как со своим близким другом, с которым давно не виделся. Обхватил его за плечи и похлопал по спине.
Когда был накрыт стол, Анатолий Антонович поднял бокал и произнёс:
— Ну вот, вся семья в сборе. Давайте выпьем за этот замечательный день, день образования нашей семьи и нарождающейся новой.
От этих слов Люба покраснела, а Бурцев от смущения наклонил голову. Но, выпив и приступив к закуске, чувство неловкости у всех прошло.
Весь вечер Елизавета Павловна веселила всю семью. Со своим огромным даром сватовства она рассказывала интересные истории, где Любочка всегда оказывалась главным героем. Она обладала ещё одним талантом: вкусно готовить и умением угощать. В результате этого умелого угощения Бурцев оказался навеселе. Поздно вечером, когда уже комдив своим лицом искал салатницу, а Люба незаметно от всех зевала в кулачок.
Бурцев вызвал служебную машину и уехал домой. Утром, когда он забирал своего «Жигуленка», из окон наблюдали особо интересующиеся жизнью комдива. Они видели, как днём Бурцев входил в дом с дочерью комдива, а теперь наблюдали, как он отъезжал. По городку пошла молва, что у Бурцева с «принцессой», (так её величали в городке) большой роман. И что он уже почти зять, и ночует у них.
Комдивша была очень довольна успеху её мероприятия. В конце августа Бурцеву позвонила Елизавета Павловна. Она расспросила о его делах, сетовала, что он так давно не был у них.
— Василий Петрович, — как бы борясь со своей неловкостью, сказала она, — Любочка сегодня уезжает на учёбу. Мы хотели бы посидеть, так сказать в семейном кругу. Люба очень хотела, чтобы вы были, но стесняется вас пригласить. Я, как мама, беру на себя этот грех, — она звонко засмеялась. — Мы приглашаем вас. Вот Любочка рядом стоит, я передаю ей трубку.
Люба взяла трубку. Когда она поздоровалась, Бурцев почувствовал, что она действительно стесняется. Её прерывистое дыхание в трубку и порой нескладные предложения выдавали то, что она борется внутри себя со своей застенчивостью.
На проводах Любы действительно было немного людей. Семья комдива, начальник политотдела с женой, Любина подружка с женихом и Бурцев. Бурцева приняли как своего. Все считали, что дело уже совершённое, помолвка как бы негласно уже состоялась. Но только так не считали Люба и Василий. За столом было весело. Все желали Любе успешного завершения учёбы и хорошего распределения. Когда тост подняла Елизавета Павловна, вначале пожелала Любе того же, что и все, затем взглянула на Бурцева.
— Ну вот, Василий Петрович, через годик и наша невеста будет готова.
Люба покраснела. Она взглянула на мать. Та, ничего не подозревая, продолжала улыбаться.
