они оставляли его. Но он явственно видел: они возвращались к дороге.
Значит, он оставался один. Но ведь он все равно долго не выдержит так на морозе, посреди поля и
будет лишь медленно погибать от стужи и потери крови. Будто злясь на них за это их вероломство,
Сотников кое-как прицелился и выстрелил.
И тут он понял, что опасался напрасно: невдалеке под пригорком прозвучал выстрел в ответ. Значит,
караульщик все же остался. Те, наверное, отравились за помощью, а одного оставили следить за ним и
держать его под обстрелом. Наверно, они сообразили, что он ранен и далеко не уйдет. Что ж, все
правильно.
Однако новый поворот дела даже воодушевил его - с одним можно было побороться. Плохо, правда,
что он не видел своего противника - наверно, удачно замаскировался, гад. А по выстрелам ночью не
очень угадаешь, где тот засел. Полицай же, по всей вероятности, держал его на прицеле - стоило
Сотникову приподнять голову, как вдали грохал выстрел. Значит, придется лежать и мерзнуть. Озноб уже
тряс его непрерывно, и Сотников подумал, что долго так не протянет.
Но он тянул, неизвестно на что надеясь, хотя так просто мог бы покончить со всем. Может, он захотел
спастись? По-видимому, захотел, особенно теперь, когда те сняли осаду. Только как? Ползти он не мог,
раненой ногой старался не двигать даже. Но здоровая его нога уже замерзала - значит, он вовсе
оставался без ног. А без ног какое спасение?
Оставив в снегу винтовку, он повернулся на бок и, не поднимая головы, поискал бурок. Тот лежал
близко, голенищем в снегу. Он дотянулся до бурка, высыпал снег и начал нащупывать его окоченевшей
ногой, чтобы надеть. Надеть, однако, не удалось - это оказалось труднее, чем снять. Нога только вошла в
голенище, как опять закружилась голова, и он сжался, стараясь перетерпеть приступ слабости и боли. В
это время бахнул и гулким морозным эхом покатился по полю выстрел - оттуда же, из-под пригорка.
Потом бахнуло в другой раз и в третий. Пуль, однако, он не услышал, да он и не вслушивался вовсе.
Боком, скорчившись в своем снежном лежбище, он изо всех сил старался натянуть бурок. И он натянул
его хотя и не до конца, кое-как, и ему стало легче. Он даже повернул лицо, чтобы не так сильно жгло на
снегу щеку и лоб.
И вдруг он услышал непонятно откуда донесшийся голос:
- Сотников, Сотников...
Это поразило его, и он подумал, что, наверное, ему уже мерещится. Тем не менее он оглянулся -
сзади в темноте ворошилось что-то живое, вроде бы даже полз кто-то и повторял с тихой
настойчивостью:
- Сотников, Сотников!
Ну, разумеется, это Рыбак! Сотников отчетливо расслышал его низкий встревоженный голос и тогда
разом обмяк в своем мучительном напряжении. Хотя еще было неясно, хорошо это или нет, что Рыбак
вернулся (может, путь к отходу был также отрезан), но он вдруг понял: гибель откладывается.
7
Они поползли к кустарнику - впереди Рыбак, за ним Сотников. Это был долгий, изнурительный путь.
Сотников не успевал за товарищем, а иногда и вовсе замирал в снежной борозде, и тогда Рыбак,
развернувшись, хватал его за ворот шинели и тащил за собой. Он также выбился из сил - мало того, что
помогал Сотникову, еще волок, на себе обе винтовки, которые все время сваливались со спины и
застревали в снегу. Ночь потемнела, в сумрачной дымке совсем пропал месяц - это, возможно, и спасло
их. Правда, из-под пригорка два раза хлопнули выстрелы - наверно, тот полицай все же что-то заметил.
Кое-как добравшись до края кустарника, они залегли между мягких заснеженных кочек - темные ветки
ольшаника неплохо скрывали их в ночных сумерках. Рыбак был весь мокрый - таял снег в рукавах и за
воротником полушубка, от обильного пота взмокла спина. Он так устал, как не уставал, наверное,
никогда в жизни, и беспомощно лежал ничком, лишь поглядывая в сторону пригорка: не бегут ли за ними.
Но сзади никого не было, полицай хоть и заметил что-то, но преследовать, наверно, не отважился - тут
недолго было и самому схлопотать пулю.
- Ну, как ты? - подал голос Рыбак, все еще жарко дыша густым, видимым даже в сумерках паром.
- Плохо, - едва слышно признался Сотников.
Он лежал на боку, запрокинув голову в плотно облегавшей ее смерзшейся пилотке. Раненая его нога
была слегка приподнята коленом вверх и мелко, нервно дрожала. Рыбак тихо про себя выругался.
- Давай трогать. А то... обложут - не вырвешься.
Он приподнялся, но, прежде чем встать, вытащил из-за воротника у Сотникова смятое свое полотенце
и дрожащими от усталости руками туго перевязал его ногу выше колена. Сотников раза два дернулся от
боли и задержал дыхание, подавляя стон. Рыбак, привстав на колени, подставил ему спину:
- Ну, цепляйся.
- Подожди, я сам, может. .
Слабо заворошившись на снегу, Сотников кое-как поднялся на одно колено, с болезненной
осторожностью отставляя в сторону раненую ногу, попытался подняться совсем, но это ему не удалось.
- Куда тебе! А ну держись!
122
Рыбак подхватил его под руку, и Сотников наконец встал; сильно припадая на раненую ногу, сделал
два шага. Это ободрило Рыбака - если человек на ногах, то, наверно, не все потеряно. А то, как приполз к
Сотникову и узнал, что тот ранен, стало не но себе: что он мог сделать с ним в таком положении? Теперь
Рыбак понемногу стал успокаиваться, подумав, что, может, еще как-либо удастся вывернуться.
С помощью Рыбака Сотников неуклюже переступил раз и другой. Они полезли в негустой здесь,
низкорослый кустарник с его рыхлым и довольно глубоким снегом. Сотников одной рукой держался за.
Рыбака, а другой хватался на ходу за стылые ветки ольшаника и, сильно припадая на раненую ногу, изо
всех сил старался ступать быстрее. В груди у него все хрипело с каким-то нехорошим присвистом, иногда
он начинал глухо и мучительно кашлять, и Рыбак весь сжимался: их легко могли услышать издали. Но он
молчал. Он уже не спрашивал о самочувствии - не давая себе передышки, настойчиво тащил Сотникова
сквозь заросли.
За кустарником после лощины, оказавшейся довольно просторным замерзшим болотом, опять
начался крутоватый подъем на пригорок. Они наискось вскарабкались на него, и Рыбак почувствовал,
что силы его на исходе. Он уже не в состоянии был поддерживать Сотникова, который все грузнее
оседал книзу, да и сам так изнемог, что они, не сговариваясь, почти одновременно рухнули в снег. Потом,
сосредоточенно и громко дыша, долго лежали на склоне с удивительным равнодушием ко всему. Правда,
Рыбак понимал, что с минуты на минуту их могут настичь полицаи, он все время ждал их рокового
окрика, но все равно тело его было бессильно одолеть сковавшую усталость.
Может, четверть часа спустя, несколько справясь с дыханием, он повернулся на бок. Сотников лежал
рядом и мелко дрожал в ознобе.
- Патроны остались?
- Одна обойма, - глухо прохрипел Сотников.
- Если что, будем отбиваться.
- Не очень отобьешься.
Действительно, с двадцатью патронами не долго продержишься, думал Рыбак, но другого выхода у
них не оставалось. Не сдаваться же в конце концов в плен - придется драться.
- И откуда их черт принес? - Рыбак с новой силой начал переживать случившееся. - Вот уж
действительно: беда одна не ходит. .
Сотников молча лежал, с немалым усилием подавляя стоны. Его потемневшее на стуже, истерзанное
болью лицо с заиндевевшей от дыхания щетиной вдруг показалось Рыбаку почти незнакомым, чужим, и
это вызвало в нем какие-то скверные предчувствия. Рыбак подумал, что дела напарника, по-видимому,
совсем плохи.
- Очень болит?
- Болит, - буркнул Сотников.
- Терпи, - грубовато подбодрил Рыбак, подавляя в себе невольное и совершенно неуместное теперь
