Море уже шестой день нежилось под скользящими лучами солнца, шестой день капитан Юдин спал всего по нескольку часов. Сейчас ему вновь предстоял выход в море: с поста наблюдения сообщили, что «купец», проходя курсом за островами, дважды стопорил ход. Могло у иностранного судна что-либо случиться с двигателями, но могло быть иное — за борт спущен аквалангист или контейнер с опасным грузом. Юдин выслал пограничные наряды в те места, где могла произойти высадка на берег, а сам решил осмотреть все острова.
Юдин подошел к причалу. Мотор катера работал на малых оборотах; старший моторист, как официально назывался командир катера, ефрейтор Верховцев стоял у штурвала, за фанерной будкой; будку эту сделали сами мотористы, чтобы предохранить мотор от дождя, снега и брызг во время шторма; а Верховцев переоборудовал штурвал так, чтобы управлять катером можно было стоя в будке, высунув из нее лишь голову.
Моторист рядовой Лавренин доканчивал протирать паёлу [1]. До армии он работал трактористом в совхозе и никогда не видел моря, но за полтора года службы привык к нему, гордился тем, что он не просто солдат-пограничник, а еще и моряк. Даже ходить стал Лавренин, копируя рыбаков-поморов, вразвалку, а письма домой писал только на катере, чтобы, как он говорил, пахло от конвертов соленой морской волной и соляркой. На заставе подшучивали над Лаврениным, но он не обижался и даже, казалось, испытывал от этого удовольствие. А катер он содержал в идеальной чистоте.
Солдаты, назначенные в наряд, тоже были на катере. Рядовой Захарченко, молодой солдат, удерживал катер у причала за трос, который уже был отвязан, а ефрейтор Федосеев курил сигарету, полуразвалившись на скамье, и время от времени небрежно сплевывал за борт.
— Курс на Дальний, — скомандовал капитан, спрыгнув с причала на катер, и встал на свое любимое место — к носу.
Катер вышел из реки и развернулся вправо, держась вначале у самого берега; берег здесь был высокий, скалистый, на выступах скал сидели плотно друг к другу чайки-глупыши, и казалось, что весь берег обсыпан грязным снегом; а как только катер приближался к этим снежным комьям, они, будто брошенные сильной рукой, взмывали вверх, рассыпались и с тоскливым криком кружились над пограничниками; но стоило катеру отойти подальше, чайки вновь возвращались на свои места, усаживались плотно друг к другу и снова становились похожими на комки снега — с новой силой взлетал новый комок, рассыпался и тоскливо стонал.
— Загорланили! — недовольно проговорил Юдин, потом повернулся к ефрейтору Верховцеву и громко крикнул: — Самый полный!
Эта команда была вызвана не простым желанием поскорее отойти от чаечного базара — чайки раздражали его своим криком, но из-за этого он не стал бы торопить моториста, не стал бы давать максимальную нагрузку на мотор. Вчера, позавчера — все дни штиля — чайки плавали большими стаями на воде, а сегодня перебрались на скалы; а если чайка ушла с воды — жди шторма. Заметил Юдин, что нет на море ни уток, ни кайр, ни атаек; не вынырнул еще ни один тюлень — они всегда в хорошую погоду, высунув из воды свою черную голову, с любопытством разглядывали катер и людей, — притаилось море, насторожилось, хотя для неопытного глаза оно оставалось дремлющим, ласковым. Юдин понимал, что нужно спешить, чтобы успеть осмотреть остров.
Через полчаса катер подошел к острову Дальний и высадил капитана Юдина, ефрейтора Федосеева и рядового Захарченко на берег.
Остров был небольшой, но высокий, издали он напоминал огромный кувшин; на макушке острова поляна — почти круглая, метров двести в диаметре; а если обойти эту поляну по краю, то можно рассмотреть сверху все расщелины и губы — туда, вверх, сейчас и карабкались офицер и солдаты. Катер тем временем зашел в небольшую губу с отвесными и высокими, как стены старинной башни, берегами. Мотористы решили, пока наряд осматривает остров, половить на поддев треску.
Верховцев, житель Уральских гор, поначалу не верил тому, что треска такая глупая рыба, что ее можно зацепить якорьком за бок, за жабры или даже за хвост; когда ему первый раз показали снасти для ловли на поддев, он недоверчиво ухмыльнулся:
— Без наживки как ты ее, рыбу, возьмешь?!
Но потом он сам увидел, как ловят. Небольшой якорек с грузилом (гирька от ходиков), метров пятнадцать тонкой веревочки — вот и вся снасть. Опускают в море якорек, почти к самому дну, и начинают ритмично дергать веревку вверх и опускать вниз до тех пор, пока не вопьется зуб якорька в мягкий рыбий бок. Верховцев пристрастился к такой рыбалке и всякий раз, когда выходил к островам, брал с собой снасть, и, пока наряд осматривал острова, Верховцев успевал надергать на уху — он уже знал, какие места больше любит треска. Сейчас Верховцев, опустив снасть в воду, стал дергать, но прошло уже много времени, уже устали руки, а рыба не попадалась. Верховцева сменил Лавренин, вновь взял снасть Верховцев — все бесполезно. Мотористы вывели катер из бухты и подошли к тому месту, куда должен был спуститься наряд после осмотра острова.
Капитан Юдин спрыгнул на катер последним, и Верховцев, передав управление катером Лавренину, перешел к капитану.
— Товарищ капитан, рыба ушла. Попряталась. Похоже, шторм идет.
Капитан промолчал.
Небо чистое, море спокойное, синоптики обещали хорошую погоду, но Юдин по поведению птиц уже определил, что шторм приближается, а теперь выяснилось, что ушла и рыба; Юдин верил синоптикам, однако знал и то, что птица и рыба чувствуют изменение погоды, — об этом говорили ему поморы, это же подтверждали и ученые, работающие здесь, на островах. Когда начнется шторм — через час или через пять — Юдин не мог предугадать, но, что начнется обязательно, в этом теперь он был уверен. Он, однако, надеялся, что успеет осмотреть острова, прежде чем шторм начнется и наберет силу. А ефрейтор Верховцев, подождав немного, заговорил вновь:
— Вернуться бы надо, товарищ капитан. Треска хоть и дурная, да чует опасность.
— А если что с маяком или с экспедицией случится? Ты об этом подумал? — спокойно спросил его капитан Юдин.
— О чем речь?! — вмешался в разговор ефрейтор Федосеев. — Будет или нет — бабушка надвое гадала. Риск — благородное дело.
Юдин повернулся к Федосееву:
— Знаешь, дорогой, мы не бабушки, нам думать следует.
Капитан немного помолчал, потом сказал, обращаясь к Верховцеву:
— Мотор сильно не перегружай, но давай побыстрей. Может, действительно успеем.
Осмотрели второй остров — ни тучки на небе, и полный штиль. Впереди — третий, на котором располагалась гидрологическая экспедиция.
Гидрологи встретили катер на берегу, в бухточке, где он обычно останавливался.
— Мы приняли штормовое предупреждение. Ветер северо-западный, девять-десять баллов. На заставу передали, — сразу же после приветствия сообщил пограничникам профессор Воскобойников, высокий, уже начинающий полнеть мужчина с черной густой, как у староверов, бородой. — На вашем вельботе нельзя в такую погоду, к причалу надо бы.
— Можно бы и уйти, да вот «иностранец» ход дважды стопорил — не выбросил бы чего.
— Было такое, мы тоже в бинокль за ним наблюдали. Первый раз, когда ход сбросил, по палубе человек пять пробежали, второй раз — ни души. Будто замерла жизнь на судне. Пока было видно, так никто и не появился. Говорил я с заставой, ответили, что вы сюда выехали.
— Подозрительно, — будто про себя проговорил Юдин. — Почему притихли? Почему бегом?
Обычно, когда проходили торговые суда, на палубах всегда находились люди, но никто не спешил — для чего спешить на море, когда впереди путь в несколько недель; если бы подходили к причалу — тогда другое дело. Юдин знал это, потому сообщение профессора вызвало у него еще большее беспокойство. «Что-то они спустили на воду!» — решил он.
Пока ефрейтор Федосеев и рядовой Захарченко осматривали остров, Юдин расспрашивал гидрологов, успешно ли идет работа, не нужна ли какая помощь, и под конец напомнил, что они должны быть всегда готовы к любым неожиданностям. Он попросил обо всем подозрительном сразу же, не дожидаясь очередного сеанса связи, передавать на заставу.
