— Еще раз решили попробовать? Держитесь твердо, никаких разговоров о сдаче оружия!
Пока Тягунов мчался в машине по узким, обледеневшим улицам Брюсселя, в батальоне разыгрывались бурные события. Отряд бельгийских жандармов, разоружив стоявшего у входа часового, ворвался в здание, которое занимал батальон. Партизаны, услышав шум, высыпали в вестибюль, стали стеною против жандармов, загородили дорогу в помещения первого этажа и на лестницу, которая вела наверх, к складу оружия. Из толпы жандармов, занявших половину большого вестибюля (часть отряда оставалась на улице), вышел майор. Выхватив из кобуры пистолет, он угрожающе крикнул:
— Прочь! Дорогу!
— Стой! Назад! — крикнул кто-то из партизан и тоже выхватил пистолет.
Неизвестно, чем бы все кончилось, не появись в эту минуту начальник штаба батальона Комаров.
— Товарищи, спокойно! Убрать пистолеты! — Комаров подошел к жандармскому офицеру. — Прошу вас немедленно вывести своих людей из здания, занимаемого русским батальоном.
— Вы должны немедленно сдать оружие! Я имею приказ…
— Господин майор, уберите жандармов. Пока вы не уберете жандармов…
— Но я их не для того сюда привел, чтобы убирать, черт возьми! — выкрикнул жандарм.
— Еще раз прошу вас немедленно оставить помещение!
— А я требую немедленно сдать оружие!
Растолкав жандармов, на середину вестибюля вышел Тягунов (жандармов и партизан разделяло узкое свободное пространство). Подойдя к майору, продолжавшему яростно размахивать пистолетом, он спокойно, негромким, но твердым голосом сказал:
— Я — командир батальона. Вы ко мне? Прошу пройти в мой кабинет!
Спокойный и властный тон Тягунова подействовал на майора.
— Хорошо, идемте. — Майор спрятал пистолет и последовал за Тягуновым на второй этаж. Жандармы и партизаны остались стоять в прежнем положении.
Когда они вошли в кабинет и майор сел в предложенное ему кресло, Тягунов сказал:
— В таких случаях горячиться опасно, господин майор. Вы имеете дело с русскими, с представителями союзной армии. Если произойдет неприятный инцидент, то в ответе будете вы. Да, вы, а не те, кто послал вас…
— Но я получил приказ!
— Но его не получили мы! Вам придется обратиться в Советскую военную миссию. Мы можем поехать туда вместе. Моя машина стоит у подъезда.
— Пожалуй, я поеду… — согласился майор. — Да, так будет лучше!
Шукшин не сразу принял жандарма. Майору пришлось посидеть в приемной минут сорок. Он заметно остыл, присмирел. Наконец, секретарь сказал ему, что он может войти к начальнику.
Как только он вошел в кабинет, Шукшин, стоявший за столом, резко спросил:
— В чем дело? Что вам угодно?
Строгий взгляд советского подполковника (Шукшин носил теперь военную форму) заставил жандарма остановиться у двери, вытянуться в струнку.
— Я имею приказ разоружить… имею приказ принять оружие от партизан…
— От каких партизан? Вы имеете право разговаривать об этом только с бельгийскими партизанами. Вы начальник бельгийской жандармерии… Что же касается русского батальона, то вопрос о сдаче им оружия могут решать только представители Советского правительства.
— Но мне приказано…
— Я еще раз повторяю вам, что решать такие вопросы не входит в компетенцию жандармов. Вы взяли на себя ответственность за серьезный дипломатический конфликт!
— Но я исполнитель, господин полковник… Я сейчас же прикажу моим жандармам оставить…
— Вот телефон, звоните!
Майор передал приказ жандармам оставить помещение русского батальона.
— Это не моя вина, клянусь вам, — оправдывался он, повесив трубку. — Нам приказывают! Приказывают!
— Не смею задерживать, господин майор! Будьте здоровы!
Шукшин, оставшись один, подумал: «Пожалуй, они не посмеют… Хотели взять на испуг. Но лучше бы батальону уйти из Брюсселя. Да, обстановка…»
Вошел секретарь, доложил, что прибыл русский партизан Марченко. Приехал из Льежа.
— Марченко? Какой Марченко? Неужели… — Шукшин бросился к двери, с силой распахнул ее. Перед ним стоял пожилой, изможденный, сильно ссутулившийся человек. Нет, Шукшин этого человека не знает. «Однофамилец»…
— Проходите, товарищ.
— Константин Дмитриевич… — хриплым, каким-то свистящим голосом проговорил партизан, уставившись на Шукшина. — Это же я, Марченко, Яков…
Шукшин вздрогнул, выпрямился, всмотрелся в лицо.
— Марченко… Так что же ты стоишь? Проходи, проходи!
Он усадил его на диван, сел рядом.
— Где же ты был, Яков? Мы ведь считали тебя… считали, что ты погиб… — Шукшин продолжал всматриваться в лицо партизана. Он узнавал его и не узнавал. — Курить хочешь? Вот сигареты, кури… Что же ты молчишь, Яков?
— Трудно рассказывать, Константин Дмитриевич, сердце слабое стало… Что так глядите на меня? Узнать не можете? — губы Марченко скривила усмешка. — Разделали меня здорово. В гестапо — мастера… А забить до смерти все-таки не сумели. Только не человек я уже, дядя Костя…
— Постой, ты же голоден, наверное? Может быть, пойдем пообедаем?
— Нет, есть не хочу. Если выпить чего найдется, — выпью.
Шукшин вызвал секретаря, приказал принести вина. Марченко налил себе полный стакан, выпил с жадностью, не отрываясь. Поставив пустой стакан на стол, вытер тыльной стороной ладони рот, вздохнул. Секунду подумав, налил стакан снова и так же молча с жадностью выпил. Потом сел на диван, закурил и начал рассказывать.
… Выполнив задание, группа ночью подошла к Опутре.
Марченко надо было зайти в село, передать связной, чтобы она утром нашла Жефа и прислала в отряд. Браток и Зуев тоже решили войти в село: они сильно проголодались, а у связной, наверное, найдется поесть. Стояла глубокая тишина, в селе — ни огонька; ничего не предвещало опасности. Марченко, минуту поколебавшись, согласился.
Немного отдохнув и подкрепившись в доме бельгийки, партизаны поднялись, чтобы снова отправиться в путь. Нотолько Марченко взялся за дверь, внизу (связная жила на втором этаже каменного дома, внизу которого помещалось кафе) раздался громкий стук. Марченко метнулся к окну, откинул штору. Под окнами стояли солдаты. Свет луны поблескивал на стволах винтовок. А внизу барабанили все сильнее. Под ударами прикладов трещали доски.
— Браток, гранату! — быстрым шепотом сказал Марченко. — Я открою дверь…
— Есть! — Браток выхватил гранату, приготовился. Он с первого слова понял Марченко: как только тот откроет дверь, надо тотчас кинуть гранату. Всех одной гранатой не прикончишь, но ошеломить наверняка удастся.
Марченко сошел вниз, повернул ключ и, рывком распахнув дверь, отскочил к стене. В ту же секунду Браток кинул гранату. Но взрыва не последовало, граната не разорвалась. Гитлеровцы бросились на лестницу. Браток и Зуев в схватке были убиты, а Марченко удалось вырваться во двор. Отстреливаясь, он кинулся к изгороди. Однако гитлеровцы уже успели оцепить весь двор. В перестрелке Марченко убил четырех гитлеровцев. Его схватили, когда он, весь израненный, потерял сознание.
Матроса отвезли в Льеж, поместили в тюремную больницу. Когда раны немного затянулись, гестаповцы начали допросы, рассчитывая через Марченко найти дорогу к партизанам. Его били плетьми, запускали под ногти иголки, пропускали через тело электрический ток. Ему выбили все зубы, сломали челюсть, переломали ребра. Но Марченко не сказал ни слова.
Расстрелять матроса не успели: перед отступлением фашистских войск в тюрьму ворвались бельгийские партизаны. Марченко едва живого увезли в горы. Надежд на выздоровление было мало, но бельгийцы выходили русского друга. И вот он, Яков Марченко, пришел к Шукшину…
— Когда мы уходили на задание, Трефилов нам еще сказал: будьте осторожней, помните, что нам дано ошибаться только раз — второй уже не придется…
— Да, он предупредил. А мы все-таки зашли. Нельзя нам было заходить в село! Кругом же шли облавы…
Шукшин слушал молча, сокрушенно покачивая головой.
— Таких людей потеряли! Браток, Браток… — Шукшин вздохнул. — А с Зуевым мы вместе из плена бежали… Хороший был человек! Да, Яков, обидно. Мы вот с тобой уедем, а им лежать тут…
Марченко сжал лицо ладонями, зарыдал. Шукшин испуганно метнулся к нему, обнял за плечи, прижал к себе.
— Не надо, Яша, прости меня… Ну, хватит, не надо!
Марченко оттолкнул Шукшина, подошел к столу, вылил в стакан остатки вина. Рука его дрожала, стакан стучал о зубы.
Зазвонил телефон. Шукшин провел ладонью по глазам, машинально взял трубку. Звонила Гертруда.
— Я в Брюсселе, Констан. Через пятнадцать минут буду в миссии. Вы сможете поехать со мной к Луизе? Ее сегодня выписывают.
— Хорошо, Герта, я жду тебя. — Шукшин положил трубку, посмотрел на громадные черные часы, стоявшие в углу на тумбе.
