Раздается стук.
Алмас. Кто там?
Барат. Алмас-ханум, это я, Барат.
Алмас уходит и возвращается с Баратом.
Алмас. Ну, что слышно, Барат?
Барат. Комиссия приняла требование крестьян.
Алмас. Требование-снять меня со службы и арестовать?
Барат. Нет, требование открытого разбора дела. С завтрашнего дня заседания будут открытые.
Алмас. Тебя допрашивали?
Барат. Нас всех. У меня спрашивали такие вещи, что я совершенно растерялся.
Алмас. Испугался?
Барат. Испугаться-то не испугался... За последние дни ты похудела, Алмас, побледнела.
Алмас. Положение мое слишком тяжелое, Барат. И ночами не сплю, все думаю, но выхода не нахожу.
Барат. Ты держись крепче, Алмас. Мы все тебя будем защищать.
Алмас. Барат, ответь мне: если бы жизнь двух людей зависела от одного твоего слова, то что бы ты сделал?
Барат. Смотря каких людей.
Алмас. Таких, просто невиновных, несчастных людей...
Барат. Ну, конечно, я бы сделал так, чтобы они жили.
Алмас. Но их жизнь должна быть смертью для меня. Да и не для меня одной. Она очернит всю мою работу все, что я делаю, к чему я стремлюсь. Понимаешь?
Бара т. Что-то не особенно понял, Алмас.
Алмас. Сейчас я, Барат, между двух огней. Или я должна предать смерти двух совершенно невинных людей-или в глазах всех навсегда должна запятнать себя, свое имя. Понимаешь, Барат? Или они должны умереть, или я. Или они должны жить, или я. Понимаешь? Я как-то собраться с мыслями не могу. Дай мне совет, Барат.
Барат. Алмас-ханум, мы должны стремиться все их сплетни раскрыть.
Алмас. Нет. Не раскроете. По-видимому, сами обстоятельства им помогают. У меня руки связаны. Я должна молчать. Положение тяжелое, Барат, тяжелое!
Барат. Ты, Алмас-ханум, не бойся! Давеча я сам боялся. А теперь у меня страх прошел. Мы их обвинять будем.
Алмас. В чем?
Барат. Они ведь явную ложь говорят. Говорят, что между нами что-то было.
Алмас. Значит, они и тебя запутать хотят?
Барат. Ну да. И что будто бы даже у нас ребенок родился.
Алмас (с возрастающим волнением). У нас ребенок?
Барат. Да. И вот завтра мы все потребуем, пускай они это докажут. Пусть покажут ребенка. У них же в руках доказательств нет
Алмас (почти со стоном). У них в руках... доказательства есть.
Барат. Есть? Что есть?
Алмас. Есть.
Барат. Да что есть? Где есть?
Алмас (указывает на ребенка). Вот их доказательства.
Барат (вдруг в страхе отскакивает). Как? Значит, действительно ребенок есть?
Алмас. Видишь, что есть.
Барат. Все пропало! Всех нас под суд отдадут.
Алмас. Почему же тебя, Барат?
Барат. Теперь они докажут, что ребенок наш. Кто же после этого нам поверит?
Алмас. Барат, и ты веришь, что ребенок мой?
Барат. Ну, а чей же?
Ал мае. Нет, нет! Этого я не могу сказать, Барат, не могу! Это смерть для двух совершенно невинных людей. Понимаешь?
Барат. Да спросят же тебя, чей ребенок? И ты должна будешь ответить, или они все полностью докажут.
В это время открывается двгрь, с большой осторожностью входит Шариф.
Шариф (улыбаясь). Можно войти?
Никто не отвечает.
(Входит и говорит двусмысленно). Не помешал?..
Ал мае. Что вам надо?
Шариф. Я секретарь совета и принес вам бумагу от председателя сельсовета.
Молчание.
Имею и другое поручение.
А л м а с. Говорите.
Шариф. Мне приказано сказать наедине.
А л м а с. Я ничего тайного от Барата не делаю.
Шариф. Это и нам, и прибывшей комиссии также фактологически и документологически известно. Я могу говорить с вами только наедине. По этому поводу у меня фактологические и документологические бумаги имеются.
Барат. Я пошел, Алмас-ханум.
Алмас. Барат, не уходите.
Барат. Я потом приду.
Шариф. Так, так.
Молчание.
Вы на меня, Алмас-ханум, кажется, немного обижены?
Молчание.
Что же делать? Так вышло... Я очень жалею...
Молчание.
Завтра комиссия вызывает вас на открытое заседание для разбора дела.
Алмас. Никого в деревне не нашли больше послать?
Шариф. Алмас-ханум, завтра комиссия вызывает нас на заседание. Ваше положение очень тяжелое. Вы это знаете. Я не присяжный, но не хуже всякого присяжного знаю. У вас никакого выхода нет. Я вам обвинительный акт фактологически и документологически могу прочесть. (Читает отрывок). "Учительница Алмас-хаНУМ... так... так... так... собрав вокруг себя неопытную молодежь деревни, занималась кутежами, безнравственностью и развратом. Учениц своих заставляла голыми танцевать перед своими друзьями. Критикующих ее действия она старалась оклеветать, и наконец рождение незаконного ребенка вывело крестьян из терпения и послужило причиной увода из училища детей и фактологического закрытия училища". Так или не так?
Алмас. Вам лучше знать.
Ш а р и ф. Знаете, Алмас-ханум, правильно это или неправильно, но доказать обратное вы не сможете. На все это имеются фактологические и документологические доказательства и свидетели.
А л м а с. Что вы теперь от меня хотите?
Шариф. Алмас-ханум, я хочу помочь вам.
А л м а с (с иронией). Очень тронута.
Шариф. Алмас-ханум, ты все-таки наша, не чужая. И я тебя больше жизни люблю! Ты учительница, начинай опять учить детей. А что касается вопроса "Зарница" в селе, мечети и так далее, то это все ты пока оставь в стороне. И мы все будем тебе помогать. Пожалуйста, пускай деревня растет. Никто против ничего не имеет.
Ал мае. Значит, камень снизу и камень сверху?
Шариф. Ну, да.
Алмас (с горькой улыбкой). Ну, хорошо. А если не соглашусь, что мне будет?
Шариф. Что будет? (Протягивает ей бумагу). Вот... Ей-богу, Алмас-ханум, я тут ни при чем. Сами крестьяне требуют. Вот здесь четыреста крестьян подписались.
А л м а с. Четыреста крестьян? И все против меня?.. За что?.. Значит, я во вред им работала?.. Ах жизнь, жизнь! Ценнее урока быть не может. Те крестьяне, от которых мы ждали помощи...
Шариф. Алмас-ханум! Ведь крестьяне-это все равно что бараны. Один с горы бросается-все за ним. А в деревне у нас три или четыре человека скажут, то и будет. Тридцать родственников у одного, тридцать - у другого, и тридцать - у третьего. Это что? И у каждого по пяти друзей. Вот вам пятьсот!
Алмас. Значит, если я не соглашусь, борьба будет продолжаться?
Шариф. Тогда мы будем знать, как нам поступить. Вот эти газеты, эти статьи и эти бумаги все фактологически и документологически показывают. И если вы еще не потеряли способность думать, то хорошенько подумайте, а потом ответьте.
Ал мае. Если так, то на тебе! (Вырывает бумагу из его рук и бросает ему в лицо). Так и скажи товарищам своим: борьба продолжается!
Шариф. Гм... (С горькой усмешкой). Если уксус слишком крепок, то свою бутылку разрывает. (Уходит).
Алмас за ним запирает дверь на замок. Через некоторое время подходит к окну. Гремит гром, и в окно аидно, как сверкают молнии. От ветра стучат ставни окон. Крупные капли дождя с силой ударяют по стеклам. Слышен тихий стук в дверь.
Алмас. Кто?
Не отвечают, но продолжают стучать.
Алмас (подходя к двери). Кто?
Опять не отвечают, и опять стучат в дверь.
Алмас. Кто? Отвечай!
Голос (тихо). Я...
Алмас (очень осторожно открывает дверь, смотрит). Яхши! Ты?
Яхши. Я.
Алмас. Войди, никого нет.
Яхши входит.
Ты что пришла почти раздетая в такой дождь и грозу? Простудишься.
Яхши. Муж спал. Я встала с постели. Ибат еще не вернулся. Приезжее начальство его вызвало.
Алмас (передает ей ребенка). Молоко кончилось.
Яхши (берет ребенка, плача кормит). Разве бог это потерпит? Сердце болит за ребенка! Вечером сидела одиноко в комнате и начала качать пустую золовкину люльку.
Ал м а с. Бедненькая! Как будто сто лет не ела.
Яхши. Я слышала, завтра тебя на суд вызывают. Принесла коран из мечети, открыла и положила его себе на голову. Хожу по комнате с кораном на голове и молю бога, чтобы он тебе помог. Потому что ты всем нуждающимся помогаешь... Ну, пойду. Проснется проклятый ... (Передает ребенка Алмас).
Алмас, колеблясь, берет его.
(Направляется к двери). Алмас-ханум, просила я бога, чтобы он мне помог услужить тебе за твое добро. Прощай! (Медленно отходит от двери).
Вдруг Алмас очень нерешительным голосом зовет ее.
Алмас. Яхши, я хочу тебе сказать... Я хотела тебе сказать... Если возможно... Ей-богу, Яхши, мне невозможно... Может быть, ты ребенка возьмешь с собой?..
Яхши (в отчаянии). Взять?! Взять?! Куда взять?.. (Растерянно стоит на одном месте).
Алмас. Яхши, завтра меня вызовут на разбор дела. Если я не скажу, что ребенок твой, то все свалится на меня.
Яхши (берет ребенка и не знает, что делать). Что же мне делать?
Алмас. Яхши, ты меня не обвиняй. Если бы дело зависело только от меня, я бы на свою смерть согласилась, а тебя не выдала. Но сейчас положение такое, что я завишу не только от себя. Если я выйду с ребенком на сход, то все мое дело провалится. Понимаешь? Ребенок будет козырем в руках всех темных сил для обмана несознательных крестьян. Понимаешь?
