скобы, чтобы исправить дефекты костей из-за недоедания. К концу ее жизни космический корабль достиг Марса, мы стали изучать неизвестные факторы глобального потепления и задумались, сможет ли искусственный интеллект когда-нибудь заменить человеческую жизнь.
Еще он собирался добавить пару слов о нескольких тысячах ядерных боеголовок, что находились на постоянном дежурстве. Но стоявшая позади него викаресса многозначительно откашлялась. Его пессимизм был сейчас неуместен. Он перешел к корректной форме поминовения усопшей и заговорил о ее преданности семье, о ее кулинарных способностях, о ее любви к садоводству и вязанию и о том, как заботливо она ухаживала за своим мужем Робертом, страдавшим эмфиземой. Он не упомянул ни о ребенке, которого она отдала на усыновление, ни о недавнем прибавлении в ее семье. Генри и Сьюзен все еще не могли с этим смириться. Нет, они ничего не имели против Роберта, уверяли они, но просто не хотели, чтобы мамины тайны и позор омрачили ее «проводы», как выразилась Сьюзен. В завершение речи Роланд вспомнил, как их мать однажды сказала жене Генри Мелиссе, «пользуясь своим авторитетом свекрови», что путешествие на небеса длится три дня.
А это значит, что она достигнет пункта назначения около половины шестого вечера двадцать девятого декабря. И, уверен, мы все надеемся, что она будет там размещена с комфортом.
Он вернулся на свое место, чувствуя, что сфальшивил. Он сумел сказануть такое под конец, пусть даже в шутку, но не смог спеть безобидный гимн.
* * *
Дафна несколько раз говорила ему, тридцатилетнему и сорокалетнему, что он сексуально «неуемный», или «тревожный», или «несчастный». Но это было как бы наблюдение со стороны. Об этом же она судила уже со знанием дела, когда они жили на два дома, в середине девяностых. Она снова повторила это на финальном этапе их совместной жизни, незадолго до того, как Питер приплелся к ней обратно из Борнмута и в их слишком уж сложных отношениях была поставлена точка. Но в любом случае эти слова никогда не звучали у нее как укор. Дафна на такое была не способна. Это было скорее наблюдение, омраченное печалью – за него, не за себя. У нее и без него забот было выше крыши, и она не принимала близко к сердцу ни его самого, ни его проблемы. Но теперь, спустя пять лет, осенью 2010 года, когда эпоха лейбористов осталась в прошлом и страна приготовилась расплачиваться за алчность и глупости финансовых воротил, муж бросил Дафну во второй раз. Питер удивил всех вспыхнувшей у него безоглядной преданностью богатой женщине старше него. Поговаривали, что она разделяла его смехотворную политическую мономанию. Он продал свою долю в электрической компании голландскому инвестиционному фонду. Газете «Файнэншл таймс» удалось разузнать вырученную им сумму: 35 миллионов фунтов. Он и Гермиона совместными усилиями намеревались оказать финансовую поддержку мечте политических фанатиков и вырвать Великобританию из уз Европейского союза.
Роланду исполнилось шестьдесят два. Возраст утихомирил его неуемность. Дети Дафны и его сын покинули семейные гнезда. Она знала его очень хорошо, лучше, чем кто-либо. Ему казалось, после долгих раздумий, что стоит рискнуть и предложить ей – наконец – выйти за него. К его удивлению, она ответила «да», не раздумывая. Как-то вечером они сидели у нее дома на Ллойд-сквер, сбросив обувь, перед пылающим камином, впервые в этом сезоне. После незамедлительного согласия Дафны ее просторная комната показалась ему еще просторнее. Стены, двери и потолочные балки как будто озарились сиянием. Все помещение засияло. Они с чувством поцеловались, и она пошла на кухню за бутылкой шампанского. Вот как надо прокладывать путь к успеху в жизни, подумал Роланд. Сделай выбор и действуй! Вот удачное упражнение. Очень жаль, что он так поздно овладел этим трюком. Лучшие решения приходят не после долгих рациональных расчетов, а скорее внезапно, когда ты в хорошем настроении. Правда, так же иногда приходят и худшие решения. Но сейчас был не тот случай. Она наполнила бокалы, и они выпили за свое будущее. Дафне было шестьдесят один. В уже долгих традициях современной старости оба были не слишком сильны. Они ворошили горящие поленья в камине и, словно дети, увлеченно строили планы. Питер отдаст ей свою половину дома в знак их мирного расставания. После того как дом очистят от вещей Питера, Роланд сможет сюда въехать и передать Лоуренсу права собственности на дом в Клэпхеме. Но только после давно запоздалого капитального ремонта. Дафна знала надежных людей, кому можно было это поручить. Она собиралась проработать в своей жилищной ассоциации еще лет пять. А потом они отправятся путешествовать. Он хотел побывать в Бутане, она – в Патагонии. Идеальный контраст. Роланд почти каждый день будет ходить пешком до станции метро «Энджел» и ездить в Мейфэр играть на рояле в отеле. Она бы приезжала к нему туда, заказывала бы стаканчик, а может быть, даже и музыку. По ее словам, ей бы хотелось, чтобы он сыграл для нее «Доктора джаз». Он хорошо знал эту пьесу Джелли Ролл Мортона. Его менеджеру, бывшей скрипачке, Мэри Килли это бы не понравилось. Но он бы сыграл. В гостиной Дафны его старенькое пианино стояло бы позади у стены, под портретом Пауля Роша работы Дункана Гранта, его любовника.
Так они продолжали оживленно строить планы, пока в комнате вдруг не повисло напряженное молчание. Роланд поспешно встал с исцарапанного кошкой кожаного дивана и замер в ожидании, когда пройдет приступ головокружения. Потом он снова разжег камин, сел и переглянулся с будущей женой. У нее по-прежнему были длинные волосы, светлые, вероятно, подумал он, крашеные. В свои годы она оставалась высокой и сильной, и он легко представил себе, какой она была раньше – матерью троих маленьких детей, женщиной, которая поддерживала его в первые несколько месяцев и лет после ухода Алисы. С неотвратимостью в возникшую паузу вторглось далекое прошлое. Его было чересчур много. И Роланд, не задумываясь – еще одно хорошее решение, – произнес:
– В моей жизни есть кое-что, о чем я никогда не рассказывал.
И, проговорив эти слова, он вдруг подумал, не рассказала ли ей об этом давным-давно Алиса.
Но Дафна взглянула на него с живым интересом. Он был уверен: она бы ему сказала, если бы знала. И он принялся рассказывать ей всю историю с самого начала, о своих первых уроках игры на фортепьяно, когда ему было одиннадцать лет, о коттедже Мириам Корнелл, о внезапном конце их романа дождливым вечером, о визитах полицейского, когда Лоуренс был младенцем, о приходе другого полицейского восемь лет назад, о поездке в Бэлхем и о том, почему он играл «Около полуночи», об их расставании на пороге и как она сказала, что готова признать себя виновной.
Когда он закончил свой рассказ, она помолчала, переваривая услышанное. А после долгой паузы тихо спросила:
– И что ты сделал?
– У меня до этого никогда не было такой власти над другим человеком, и я бы не хотел ее иметь в будущем. Целый месяц я ничего не предпринимал. Мне хотелось быть уверенным, что, когда бы я ни думал об этом, я бы чувствовал то же самое. Так оно и случилось. И ничего не изменилось. Мои чувства оставались точно такими же, как в тот день, когда я шел прочь от ее дома. Но после того, как я ее увидел, все прояснилось. Я не мог отправить ее в тюрьму. Может быть, она того и заслуживала, формально или по существу, по моральным соображениям или по каким-то еще. Но желание добиться отмщения или справедливости умерло во мне после нашей последней встречи.
– У тебя еще оставались к ней какие-то чувства?
– Нет. Все это перестало иметь для меня значение. Наступило полное безразличие. И я не мог отделаться от мысли о своей роли во всем этом. О своем соучастии.
– В четырнадцать лет?
– Возбудить против нее дело с беспристрастной позиции… слишком хладнокровно. Это уже была другая женщина. Да и я уже был не тот мальчишка. – Он помолчал. – Я говорю не слишком убедительно. Даже для самого себя.
– Ей было за что ответить.
– Думаю, она это понимала.
– А что бы ты испытывал, случись такое с Лоуренсом?
Роланд задумался.
– Полагаю, ярость. Ты права.
– Что ж… – Дафна потянулась и стала разглядывать потолок. –
