паника. Они меня хотят расстрелять, но где же оружие?! Паника. Как спуститься? Она находит глазами Кели, Махмуда. Отец складывает руки и начинает молиться. Не только все чеченцы, но и другие люди начинают шептать молитвы. Русские крестятся, и их губы тоже что-то шепчут.
«Сейчас я умру… Это мои похороны!» – вдруг осеняет Дикбер. Она плачет, тянет руки, хочет сказать, но губы не слушаются, словно онемели.
«Я хочу к вам вниз, помогите мне. Я боюсь. Я не хочу умирать».
А люди становятся на колени и кланяются. Все пространство вокруг заполнено людьми. И только сейчас она замечает, что все смотрят не на нее, а куда-то выше, и молятся, молятся… Она боится повернуться. Ужас, дикий ужас! Что же там? Просыпается в поту…
Тук-тук… тук-тук…
Никто не знал – куда они едут, когда приедут. На третьей неделе пути людям впервые дали житный хлеб и совсем жиденький, но горячий «суп». Куски теста в воде.
На 28-й день поезд наконец остановился.
Тук-тук…
Знающим русский язык чеченцам объяснили, что приехали в Казахстан, в Карагандинскую область, на станцию Нура. Стоял страшный мороз. Всех выгрузили из вагонов и стали отправлять по селам. Семью Дикбер и еще несколько других привезли в совхоз имени Буденного, в помещение местной школы.
Трудно поверить, что в таких условиях они выжили. Голодные, истощенные, плохо одетые, в резиновых калошах. Завшивевшие до такой степени, что волосы на голове шевелились от насекомых. Всех сразу отправили в общественную баню, но, так как сменной одежды не было, люди, стряхнув вшей над печкой, снова надевали свою грязную одежду. Местное население встретило переселенцев очень настороженно. Дети бежали вслед и дразнили:
– Чеченва, чеченва, человечины нэма!
Кто-то пустил гадкий слух, что чеченцы едят людей.
Ни русского, ни казахского языка почти никто не знал. Только несколько человек, в том числе учитель Шепа. Через несколько дней людей стали расселять в дома местных жителей. В те времена все жили небогато, а тут война, у всех нужда. Но люди все же были добрее, чем сейчас. Освободили им одну из комнатушек. Топили соломой, другого топлива не было. Постоянно хотелось есть. У Кели были золотые серьги – подарок богатых родителей, она так берегла их, эти серьги. Она обменяла украшения на ведро пшеничных отрубей. Отруби варили в воде, и вкуснее этой похлебки, казалось, ничего не было. Потом еще какие-то украшения меняли на еду.
В Среднюю Азию, в основном, в Казахстан и меньше – в Киргизию, были сосланы народы разных национальностей: немцы, крымские татары, карачаевцы, черкесы, но особенно много чеченцев и ингушей. Политическая подоплека раскрыта и описана во многих источниках, но это все слова. Были перемолоты и исковерканы судьбы сотен тысяч людей. Голодные и униженные чеченцы, вывезенные в холодный край, умирали семьями. Операция «Чечевица» полностью оправдала свое название, разбросав мужчин, женщин, стариков и детей, как брошенную на ветер крупу.
КАЗАХИ
Когда Всевышний делил и раздавал земли разным народам, он, видимо, территорию Казахстана использовал как место хранения по принципу «пусть пока тут полежит». Оторвет сапожок итальянцам, полюбуется, ненужное отложит в сторону Казахстана. Аккуратно мазнет мизинцем Мальту, зато отсыплет им пляжей. Новую Зеландию вообще спрятал на краю мира, зато в награду дал мягкий климат. Или, как умелый плотник, любовно так выпиливает страну, а стружки падают куда-то вниз, под ноги. Смотри-ка, тоже немалая площадь получилась сама собой! Одной ногой он явно стоял в Казахстане, другой – в Монголии. В какой-то момент Творец отвлекся, отошел, забыв про подходящие условия проживания. А люди уже заселили освободившееся место. Ну ничего, подумал Всевышний, зато люди хорошие…
Территория Казахстана огромна. Большая часть ее непригодна для жизни, поэтому люди селились в поймах рек, озер, там, где были пастбища. Кочевой образ жизни сформировал в жителях этого сурового края необычное восприятие природы, мира в целом. Так называемая степная философия – Тенгрианство, переплетенная с Исламом, есть только у казахов. Кочевники хорошо знали природу, поклонялись ей: небо – это Тенгри, земля – Умай.
Неприхотливые в быту, они могли обходиться малым, но редкие путники были большой радостью, принимались радушно, гостей хозяева потчевали лучшими угощениями. Гость всегда был носителем информации из других мест и cобеседником на какое-то время. Его пожелания (бата) считались пророческими, потому что казахи верили – гостя посылает Бог.
Примерно в таких вот местах, в Кувском районе Каркаралинска (ныне Егинди-Булак) в бедной семье в январе 1900 года родился Аязбай Кудабаев. Род – Аргын, Каракесек, Шаншар, Алсай, относящиеся к среднему жузу. Деление на три жуза – это, наверное, самое уникальное изобретение степняков. Оно помогало править разбросанными по всей территории Казахстана людьми. Во главе каждого жуза был свой правитель, который решал судьбу целой группы родов. Такая степная «демократия».
В семье их было шестеро, одна сестра и пятеро братьев. У местного муллы Аязбай рано научился арабскому алфавиту, стал его лучшим послушником. Мальчик от природы обладал хорошей памятью и позднее читал суры из Корана на разных мероприятиях, этим зарабатывал на еду. Казахи в Бога верят, с его именем живут, но молится не самая большая часть людей. Отец Азябая умел хорошо шить обувь. В то время особенно ценились мужские сапоги на очень высоких каблуках с голенищем выше колен (шонкайма етик). Он научил сына шить мягкие сапоги с загнутым кверху носком, легкие, удобные для верховой езды – бир така, а также (ичиги (маси) из козлиной юфти и калоши – кебис из более плотной кожи. Будучи еще подростком, Аязбай нанялся в семью к русским купцам. Он им шил обувь, а они вместо платы обучали его русской грамоте в той мере, какой владели сами. Но и этого было более чем достаточно для любознательного и хваткого на знания мальчика.
Для Казахстана того времени прогресс мог быть связан только с Россией. В люди выйдешь, лишь зная язык. Не владеешь русским – считай, нет у тебя будущего, карьеры не сделаешь.
Юноша хорошо говорил, читал и писал на нескольких языках: арабском, благодаря учебе в медресе, казахском (с арабской графикой). В русском же, учитывая домашнее обучение, немного хромало лишь правописание. Впоследствии, когда приходилось использовать в работе кириллицу, он некоторые русские слова писал не до конца, вместо правильных окончаний ставил непонятные закорючки.
Русский язык помог ему выжить в годы «хлебной монополии» сначала Временного правительства в 1916 году, когда крестьяне облагались налогом на зерно, а потом и Советского правительства в 1918 году, когда насильно изымались так называемые «излишки» не только хлеба, но и других продуктов. И в последующие годы, включая неурожай и грянувший за ним голод 1919-1922 гг. Все это время Аязбай работал то
