он пытается отобрать полотенце, но это было бы не так унизительно, как то, что он увидел: мои руки и ноги с серыми лесенками шрамов.
— Она увидела, как я делаю это, — сказала я, и мне не надо было объяснять, о ком мы говорим.
— Господи! — прогремел отец. — Амелия, о чем ты только думала? Если ты была расстроена, почему не пришла к нам?
Могу поспорить, он знал ответ.
Я разревелась:
— Я не хотела причинить ей вреда. Лишь себе.
— Но почему?
— Не знаю! Наверное, потому, что только это я могу сделать правильно.
Он схватил меня за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза:
— Я зол не потому, что ненавижу тебя. А потому, что люблю тебя, черт подери! — Потом он крепко обнял меня; тонкое полотенце разделяло нас, но не было никакой неловкости, все было как надо. — Это закончится прямо сейчас, ты слышишь меня? Есть программы лечения и все такое — и ты приведешь себя в норму. Но я буду за тобой приглядывать. Следить как ястреб.
Чем сильнее он кричал, тем крепче сжимал меня. И вот что странно: теперь произошло самое страшное, меня раскрыли, но все оказалось не таким ужасным. Скорее неизбежным. Мой отец был вне себя от ярости, а я не могла скрыть улыбки. «Ты видишь меня, — подумала я, закрывая глаза. — Ты видишь меня».
Той ночью я спала в кресле рядом с твоей больничной койкой, и мне снилась Пайпер. Мы снова были на Плам-Айленде, катались на досках, но волны стали красными, как кровь, окрашивая наши волосы и кожу. Я оседлала одну величественную мощную волну, от которой берег вздыбился. Я обернулась, но тебя накрыло волной, ты перекатилась, твое тело мелькало среди воды и пористых камней. «Шарлотта, — закричала ты, — помоги мне!» Я слышала тебя, но тем не менее пошла прочь.
Меня разбудил Шон, потряс за плечо.
— Эй! — прошептал он, глядя на тебя. — Она спала всю ночь?
Я кивнула и потянула шею. И тут я заметила Амелию, которая стояла рядом с ним.
— Разве Амелия не должна быть в школе?
— Нам троим нужно поговорить, — сказал Шон тоном, который не терпел возражений, и посмотрел на тебя; ты все еще спала. — С ней все будет в порядке, если мы сходим за кофе?
Я оставила записку для медсестер на стойке и последовала за Шоном к лифту. Амелия понуро плелась за нами. Что такое случилось между ними?
В кафетерии Шон налил нам кофе, а Амелия взяла крошечные коробочки с сухим завтраком, не в силах выбрать между «Чириос» и «Синнамон тост кранч». Мы сели за стол. В этот утренний час большое помещение было заполнено стажерами, которые поедали бананы и пили латте, прежде чем сделать обход.
— Мне нужно в туалет, — сказала Амелия.
— Ты не можешь уйти, — спокойно ответил Шон.
— Если ты хочешь что-то сказать, Шон, мы можем подождать, пока она не вернется…
— Амелия, почему бы тебе не сказать маме, почему ты не можешь пойти в туалет?
Она уставилась на пустую пластиковую миску:
— Он боится… что меня снова вырвет.
Я озадаченно посмотрела на Шона:
— Она заболела?
— Скорее булимия, — ответил Шон.
Меня словно приклеили к стулу. Наверное, я неправильно расслышала.
— У Амелии нет булимии. Думаешь, мы не узнали бы, если бы у Амелии была булимия?
— Да. Точно так же, как заметили, что она делает порезы уже год. Крадет из магазина всякую ерунду, включая бритву. Как думаешь, откуда у Уиллоу взялось лезвие?
От удивления я открыла рот:
— Не понимаю.
— Как и я. — Шон откинулся на спинку стула. — Не пойму, почему ребенок, родители которого любят его, у которого есть крыша над головой и чертовски хорошая жизнь, станет ненавидеть себя и решит сотворить нечто подобное.
Я повернулась к Амелии:
— Это правда?
Она кивнула, и мое сердце сжалось. Неужели я была слепа? Или так внимательно следила за тем, что за перелом ожидает тебя, что не заметила, как старшая дочь подорвала здоровье?
— Ночью заезжала Пайпер, сказала, что у Амелии может быть проблема. Очевидно, что мы не видели этого, в отличие от Эммы.
Пайпер. При этом имени я застыла как стекло.
— Она пришла к нам в дом? И ты пустил ее?
— Боже, Шарлотта…
— Ты же не станешь верить всему, что говорит Пайпер. Возможно, это часть плана, чтобы мы отказались от иска.
Отдаленно я понимала, что Амелия созналась в своем поведении, но сейчас это не имело значения. Я видела перед собой лишь Пайпер, которая стояла в моем доме и притворялась идеальной матерью, в то время как я чувствовала себя неудачницей.
— Знаешь, я начинаю понимать, почему Амелия решилась на такое, — пробормотал Шон. — Ты совершенно не в себе.
— Чудесно! Ты снова за старое. Надо обвинить Шарлотту, тогда сам ты выйдешь сухим из воды.
— Ты задумывалась о том, что ты не единственная жертва обстоятельств во вселенной? — спросил Шон.
— Хватит!
Мы оба повернулись, услышав голос Амелии.
Она зажала уши ладонями, по ее щекам струились слезы.
— Хватит уже!
— Прости, дорогая, — сказала я, потянувшись к ней, но она отпрянула.
— Тебе все равно. Ты лишь рада, что это не произошло с Уиллоу. Тебя только это и заботит, — обвинила меня Амелия. — Хочешь знать, зачем я делала порезы? Потому что это не так больно, как все, что происходит.
— Амелия…
— Прекрати притворяться, что заботишься обо мне, хорошо?
— Я не притворяюсь.
У нее задрался рукав, и я увидела шрамы на локте, напоминающие тайный код. Прошлым летом Амелия настояла носить одежду с длинными рукавами, даже когда на улице было девяносто градусов. Если честно, я подумала, что она просто скромная. В мире, где девочки ее возраста носили минимум одежды, я решила, что ее желание прикрыться не такое уж плохое. Я и подумать не могла, что она не скромничала, а все тщательно планировала.
У меня не находилось слов для этого — я знала, что сейчас Амелия не захочет ничего слушать, — и я снова потянулась к ее запястью. На этот раз она позволила коснуться себя. Я вспомнила все моменты, когда она падала с велосипеда в детстве и бежала со слезами в дом, как я сажала ее на столешницу, чтобы вымыть гравий из поцарапанной коленки, помогая залечить его поцелуями и пластырем. Однажды она стояла рядом со мной, пока я накладывала тебе самодельную шину из журнала на ногу, заламывала руки и подталкивала меня поцеловать поврежденное место, чтобы все прошло. Теперь я придвинула ее руку ближе, задрала