Он не упал. Наоборот, он стоял, пошатываясь, в полном сознании, но на мгновение обездвиженный, и в ушах у него звенел монотонный пронзительный писк. Питер решил воспользоваться моментом и, ринувшись на него, сильно ткнул обеими руками в грудь. Роланд не удержался и скатился по крутому каменистому склону к реке. Но даже в такой неблагополучной для него ситуации его падение оказалось удачным, не катастрофичным. Уже теряя равновесие, он смог в последний миг повернуться и рухнул на землю не спиной, а боком, и благополучно очутился на мелководье. Его левая рука помогла затормозить падение, а голова погрузилась, как в подушку, в речную воду. Роланд пробыл под водой лишь несколько секунд, и ему повезло, что он упал ближе к берегу и не был подхвачен быстрым течением. И все же удар о землю был очень сильным, подобным взрыву, у него сбилось дыхание, и он некоторое время ловил губами воздух. С трудом выбираясь из воды, он догадался, что у него сломано несколько ребер. Он подтянул тело на берег и лег на бок, стараясь восстановить дыхание, прислушиваясь к звону в ушах, который постепенно проходил. Только тогда он вспомнил о Питере. Он повернул голову, чтобы увидеть его. Тот стоял на мосту и вытряхивал из вазы остатки праха Дафны в бурный поток внизу. Заметив взгляд Роланда, он поднял над головой пустую вазу, точно завоеванный футбольный кубок, и осклабился, Роланд закрыл глаза. Теперь это уже не имело значения. Ее прах, кто бы его ни высыпал в реку, уже был в воде и уносился в сторону Ирландского моря, как она того и хотела. Он сам мог бы броситься в реку и плыть рядом с ней до самого моря.
Он полностью выполз из воды и с усилием сел. Через несколько секунд над его головой, с вершины склона, раздался голос Питера:
– Мне надо спешить. А то опоздаю на обед. Извини, что мы не сделали это вместе. Твоей жизни, похоже, ничего не угрожает.
Роланд полчаса просидел на берегу, приходя в себя, ощупывая ноги и руки, чтобы выяснить, не сломано ли чего. Ему повезло, если здесь уместно было говорить о везении, что сегодня выдался такой теплый день. Наконец он встал и прошел несколько ярдов вдоль русла реки к более пологому склону, по которому было легче выбраться наверх. Пустая ваза стояла у его рюкзака, который он обшарил в поисках обезболивающих – парацетамола и ибупрофена. Он принял по таблетке, запив их большим количеством воды. Когда он, надевая свитер, поднял руки, тело пронзила боль. Он разложил складную палку для ходьбы и с трудом, громко кряхтя, надел на плечи рюкзак. Минут через двадцать он уже шагал довольно бодро. Идти по тропе было легко, и спуск по пологому склону долины дался ему без усилий. Походные башмаки при ходьбе уютно почавкивали, обезболивающие делали свое дело. Роланда удручало только его поражение. Он старался не думать о нем. Дафну у него отняла смерть, а не Питер. Шагая, он обдумывал всякие варианты мести, и эти мысли помогали ему идти, но он знал, что ничего не станет предпринимать. Вернувшись в коттедж, где не было ни ванны, ни горячего душа, он переоделся, разжег огонь в камине и, усевшись перед ним, стал уплетать принесенную с собой еду – орехи, сыр, яблоко, – после чего лег спать.
На следующее утро у него ушло немало времени на то, чтобы загрузить вещи в машину. За ночь боль во всем теле усилилась. Прежде чем пуститься в путь, он перерыл весь запас медикаментов в рюкзаке, нашел обезболивающие, а также модафинил, чтобы не заснуть за рулем и сосредоточиться на дороге. После таблеток поездка оказалась почти приятной. В память о Дафне он поставил в машине ее диск с лучшими ариями «Волшебной флейты» и слушал, уже не думая о прошлом. Его воодушевляла перспектива ужина с Лоуренсом, Ингрид и Стефани.
Сделав три остановки в пути, он ближе к вечеру припарковался перед домом на Ллойд-сквер. Там его ждал сюрприз. Прихожая была полна воздушных шариков и гомонивших детей. Лоуренс и Ингрид договорились с Нэнси, Гретой и Джеральдом, чтобы те приехали со своими семьями. В кухне, с кружкой чая в руке и со Стефани у него на коленях, он рассказал, что поскользнулся на склоне и упал в реку. Дети недоумевали, как ему, старику, позволили на свой страх и риск одному пуститься в столь безрассудное путешествие. Перед тем как Роланд пошел принять душ, Джеральд, который уже был консультирующим педиатром в больнице, осмотрел его травмы. Недавно он заключил брак с Дэвидом, куратором секции Древней Греции и Рима в Британском музее. Молодого врача ничуть не встревожили ни жуткие синяки и царапины на левой руке и ляжках Роланда, ни героическая ссадина на лбу. Эти раны можно было не зашивать. Но его, впрочем, заинтересовал синяк на груди Роланда. Недавно еще веснушчатый мальчуган, приходивший после школы в гости к Лоуренсу и остававшийся у них на ночевку, теперь приобрел снисходительную властность многоопытного медика. Он порекомендовал сделать рентген. Сломанное ребро могло проткнуть плевру.
Прежде чем сесть со всеми за стол, Роланд принял еще полтаблетки модафинила, чтобы не уснуть во время семейного вечера. За обеденным столом сидели пятнадцать взрослых и два малыша на высоких стульях. Стефани попросилась сесть с ним рядом. Время от времени она брала его за руку и сжимала, выражая ему свое участие. А потом пригнула его голову к своим губам и прошептала на ухо:
– Opa, ich mach mir Sorgen um dich.
«Дедушка, я за тебя очень волнуюсь».
Чуть позже Роланд обвел оценивающим взглядом компанию за столом – свою шумливую добродушную семью и нескольких друзей: математик, занимавшийся изменением климата, океанограф, врач, мать-домохозяйка, консультант по жилищным вопросам, социальный работник, юрист семейного права, учительница начальной школы, куратор музея. Возможно, всех их, в духе последних веяний времени, можно было считать никчемными гражданами. Ибо сейчас, в этом уголке мира, всем заправляли Питер Маунт и такие, как он. На какой-то миг он отвлекся и вообразил членов своей семьи людьми с очень старой фотографии, которые все, включая и малышек Шарлотту и Дафну, давно состарились и умерли. А ведь все они, жившие в 2018 году, были знающими и толерантными людьми, чье мнение затерялось в потоке времени, чьи голоса затихали вдалеке, пока от них не оставалось ни звука.
Лоуренс встал и предложил тост – не только за отца в день его семидесятилетия, но и в память о его мачехе и за всех детей за этим столом. Чувствуя острые уколы боли в разных местах тела, Роланд встал со стула и, поблагодарив всех, поднял бокал за свою покойную жену и внуков. Ему довелось почувствовать сливовый вкус Южной Европы, и он вспомнил прогулку, которую они с Дафной совершили по средиземноморскому острову и как в конце пути попали в бамбуковую рощу и вышли к ровной, как стекло, воде в голубой бухте, а на обратном пути вдыхали пьянящий аромат дикого разнотравья под своими пыльными башмаками. Тогда она еще была полна сил, могла выдержать дневную жару и легко преодолевала большие расстояния пешком. Его рука невольно дернулась к груди, к болезненному месту чуть ниже сердца, и он снова всех поблагодарил.
Роланд упал, второй раз за три года, в июне 2020 года, незадолго до окончания первого локдауна, когда спускался по лестнице. Он только что закончил первый вариант статьи «Наследие Тэтчер» для американского онлайн-журнала. Обещали 125 долларов за 1 тысячу слов. Почему о ней, почему сейчас? Он не спросил. Как пианист отеля с неполной занятостью, он не мог претендовать на оплачиваемый отпуск [171], так ему заявили его толковые работодатели-японцы, обожавшие бибоп и авангардный блюз. Он получал государственную пенсию, и еще у него были сбережения – меньше трех тысяч фунтов. Возобновить карьеру журналиста, выполняя любые заказы за любую плату, – единственное, что он смог для себя придумать.
Он с осторожностью спустился по лестнице, одной рукой держась за перила, как ему не уставал советовать Джеральд. Падение в душе, или в ванне, или на мостовой, или со ступенек автобуса, или с тротуарного бордюра, или на склоне холма для многих стариков заканчивалось смертельным исходом. Роланд направлялся на кухню, где ему предстоял поздний обед – банка сардин в оливковом масле на тосте
