хотелось, и вместо того, чтобы вернуться в крепость, где вот-вот должно было начаться представление, я пошел в машинный сарай, думая, что буду там один, но один я там не был; только собрался я подтянуться и сесть на сиденье старого трактора, как из какого-то угла раздались удары молотка, короткие удары, которыми большой гвоздь вбивали в дерево.
Это был шеф, это он бил молотком, забивал в трех местах гвозди, и на каждый гвоздь вешал пучок тысячелистника, при этом он улыбался, исполненный какого-то странного удовлетворения, и подмигивал мне. Повесив последний пучок, он глянул вниз с лесенки и сказал:
— Так-то, Бруно, а теперь поглядим, правы ли были старики.
Что тысячелистник помогает при кровотечениях, это я знал, но что его вешают на сельскохозяйственные орудия, чтобы предотвратить несчастные случаи, этого я не знал; шеф сделал это, потому что опять один из работников поранился бороной, и очень серьезно.
— Важно теперь, чтобы наши люди узнали, зачем здесь висит тысячелистник, — сказал шеф.
И мы пошли к выходу. Тут он глянул мне в лицо. Тут он вдруг остановился и, прищурив свои зеленовато-голубые глаза, спросил:
— Что с тобой, Бруно? С кем это ты нежданно-негаданно повстречался?
Я все еще хотел умолчать о том, что видел, но тут он сказал:
— Кого не хочешь встретить, того встречаешь в зале ожидания. Верно?
Теперь не было больше смысла утаивать мои наблюдения, ведь он, конечно, сообразил бы, что я увидел.
Как же сосредоточенно слушал он, уставился в пол и только время от времени глубоко вздыхал, больше он не проявлял никаких чувств, ни беспокойства, ни удивления, по его виду нельзя было заметить, возникло ли у него подозрение, зарождается ли горечь, он ни разу не переспросил меня, пока я рассказывал то, что он, быть может, уже знал. И под конец, когда он все выслушал, он не сказал мне ни слова благодарности, только глянул на меня усталым взглядом, положил мне руку на плечо, потом повернулся и ушел. Что-то притормаживало его шаги, он, которому его знание всегда обеспечивало преимущества, сейчас был этим знанием подавлен, это я почувствовал. Как все во мне дергалось, как кружилась голова. В какой же растерянности он меня оставил, я просто не знал, что мне делать, внезапный страх парализовал меня, страх, что вот-вот свершится что-то нешуточное. И я укрылся на участке моих серповидных пихт.
Представление не состоялось; пьесу о старом хитром медведе, который забрел на праздник охотников, не сыграли, ни в тот вечер и никогда. Час-другой я еще надеялся, что они пошлют кого-нибудь за мной, но никто не пришел до самой темноты. А когда ты пришла, Ина, было уже совсем темно, луна скрылась, нависли низкие тучи, в окно я бы тебя не разглядел, ничего нельзя было разглядеть. Еще до того, как ты постучала, я услышал всхлипы и сразу понял, что это ты всхлипываешь за стеной, я тут же подскочил к двери, окликнул тебя и втянул к себе. Как же ты выглядела, мне стало просто страшно, я подумал, что произошло самое худшее, так была ты исколота, так перепачкана и изодрана, из всех маленьких ранок сочилась кровь — на лице, на руках, но ты, видимо, их не замечала, во всяком случае, не обращала на это никакого внимания. Едва ты села в мое кресло, как затряслась от безудержных рыданий, напрасно я тебя расспрашивал, говорить ты была не в силах, и я подумал: дай ей выплакаться; осторожно гладил я тебя, платком, легонько касаясь, стирал кровь, что сочилась из ранок. Когда же обнаружил колючки, засевшие в твоих руках, то сразу понял, что ты бегом пробивалась сквозь гряду шефа и там упала; я стал вытаскивать колючки, а ты даже ни разу не вздрогнула. Долго же пришлось ждать, прежде чем ты заговорила, и еще дольше, пока я хоть что-то понял из того, что ты хотела сказать; иной раз мне приходилось самому увязывать концы с концами, потому что ты все время запиналась, не договаривала начатое и прятала перепачканное лицо в руках.
Но главное я сразу же понял: ты страшишься какого-то несчастья. Ах, Ина, моим полотенцем ты вытерла свое перепачканное лицо, а потом посмотрела на меня, словно бы издалека, и тихо сказала:
— Несчастье, Бруно, мне кажется, что произойдет несчастье.
И, помолчав немного, сказала еще:
— Поищи его, Бруно, найди его, он хотел встретиться с тем человеком.
— С каким человеком? — спросил я.
И ты ответила:
— Гунтрам хочет привести его сюда. Не знаю, кто он, Гунтрам хочет найти его и заставить что-то сделать.
Наверняка ты тогда знала так же мало, как и я, раз-другой ты спросила:
— Что же это происходит, Бруно, бога ради скажи мне, если ты что-то знаешь.
При этом ты испытующе смотрела на меня и держала меня за руку.
Ради тебя, Ина, я отправился в Холленхузен, только ради тебя, в темных участках можно было легко заблудиться, я скатился с откоса и пошел между рельсов, сначала заглянул в зал ожидания — его не было; в здание вокзала — тоже. Потом я обыскал все освещенные улицы и сунул голову в пивную «Загляни-ка», здесь — и повсюду — его не было. Я надеялся найти его в «Немецком доме», его и Трясуна, о котором я тебе не рассказал, не зная, что связывает его с Гунтрамом Глазером; но и в «Немецком доме» ни того, ни другого, только давнишние знакомые холленхузенцы сидели там и пили, они задержали меня, хотели мне предложить что-нибудь выпить, пиво, в которое один из них быстренько сбросил пепел своей сигары, этот тупица Лаацен.
Неожиданно оказалось, что Холленхузен — большой город и предоставляет такое обилие возможностей, что я едва не упал духом, я искал, искал, прошел мимо школы, не пропустил Кольцевую улицу, прошагал вдоль ограды кладбища и обошел вокруг Дома общины — Гунтрама Глазера найти мне не удалось. Не знаю, который был час, когда я вернулся домой; дверь была только прикрыта, маленькая лампа горела, но тебя не было, видимо, ты не выдержала. Спустя немного времени я вышел еще раз, в крепости горело много огней, куда больше, чем обычно в столь поздний час, но в твоей комнате было темно.
Это его шаги, шуршание его подшитых кожей бриджей сразу же выдает его, Иоахим совершает контрольный обход, как обычно, словно ничего у нас не изменилось; как видно, они совершенно уверены, что все будет так, как они того желают. Нельзя ему задвигать ворота, нужен знак, нужно подать ему знак, что здесь еще
