он. Извинялся за горе-прыжок и за то, что сломал мне жизнь (последнее было неправдой, не знаю, с чего он так решил). Но меня больше всего волновало, почему он пропал. Ну, ок – сначала напрягало (пока я не узнала о нем сама), потом – вгоняло в перманентную тоску.
Саша начал нести какую-то маловразумительную чушь о том, что люди все могли неправильно понять. С каких это пор его так волнует общественное мнение? И что они могли неправильно понять? Неправильно – это вообще как?
– Не делай вид, что не понимаешь, о чем я, – серьезно пояснил Саша.
– Я честно не врубаюсь, – раздраженно ответила я, скрестив руки на груди.
И тотчас об этом пожалела, ибо лучше бы я продолжила оставаться в счастливом неведении. Если отбросить запутанную и длинную прелюдию, парень признавался мне в любви.
С одной стороны, это не слишком ужасная новость, особенно учитывая, что меня саму, словно магнитом, всю жизнь тянуло к Саше. С другой, это разве любовь? Никакой любви между нами нет и быть не может. Ни с его, ни с моей стороны. Если парень хочет произвести впечатление, он не будет (по крайней мере, до поры до времени) вести себя несчастный ребенок, постоянно плакать, потом признаваться в убийстве и прочее и прочее и прочее… Может, он просто настолько помешан на своей травме и так боится возможного осуждения со стороны избранницы, что не решается строить отношения с кем-либо «чужим»?
Похоже, я попала в западню, которую сама же для себя приготовила. Я просто когда-то хотела пожалеть несчастного сироту и все. Точка. Все давно в прошлом. Проехали, забыли. Неужели Саша этого не понимает?
Набравшись смелости, объяснила, что он не в моем вкусе. Старалась быть корректной. Кажется, он даже не расстроился, будто знал ответ заранее. Что и требовалось доказать: нет никакой любви. Нет и быть не может. Перейдя на подчеркнуто деловой тон, вернулась к повестке дня – слишком много вопросов накопилось с тех пор, как он исчез с радаров.
– Почему в том письме ты сказал, что фактически не подлежал семейному устройству?
Саша молчал.
– Ты тогда сказал неправду, да? – предположила я, желая, как можно скорее, поставить все точки над i и завершить этот трудный, но важный разговор.
Уткнувшись лбом в панель управления, парень сказал, что в 12 лет его усыновили – тогдашний заместитель мэра Пудрово Максим Журчев с супругой.
– И? – нетерпеливо торопила его я.
– Думаю, что политтехнологи хотели сразу убить двух зайцев. Даже трех. Во-первых, Журчевы были бездетными и хотели ребенка. Чиновники – тоже люди, – невесело усмехнувшись, констатировал факт Саша. – Во-вторых, кто-то наверху, – возможно, небезосновательно, – решил, что примеру первых лиц последуют простые семьи – так сказать, популяризация семейного устройства детей-сирот в действии. В-третьих, повышение рейтинга, работа над имиджем с перспективой на участие в предвыборной кампании и все дела…
– Типа они ради пиара усыновили ребенка? – фыркая, спросила я. – Прямо по-настоящему, а не ради красивых фоточек и умилительного видосика? Это даже хуже, чем сейчас… Со всеми этими ряженными продавщицами мороженого, которые встречают власть имущих в городах и весях…
– Я же говорю, был такой экспериментальный проект. Уж не знаю, сами додумались или Москва спустила… Чего ты сразу так негативно реагируешь? Идея-то неплохая.
– Стоп, это сейчас стеб такой? – я чуть не поперхнулась слюной.
– Да ну тебя… Ты на всех сразу ярлыки навешиваешь… Что за манера такая?
– Окей, я слушаю.
– В общем, нужен был ребенок 10-13 лет, местный… Типа локальный патриотизм, все дела… Негоже сирот из соседних регионов усыновлять, когда у нас своих полно… Не малыш, потому что таких и так худо-бедно разбирают, но и не слишком взрослый, ясное дело… Без инвалидности, но можно было с проблемами со здоровьем… Не урод, но и не слишком красивый…. Чтобы граждане не думали, что специально выбрали самого симпатичного… Задумка-то самая по себе неплохая, ИМХО…
– И что? Тебя выбрали на эту великую роль? – открыв рот, спросила я.
Саша кивнул.
– Обрадовался? – спросила я, внимательно посмотрев на Сашу.
– Да. (Слушай, ну, я тогда ТЗ не знал, это мне уже потом знакомые рассказывали… Конечно, тогда все это преподносилось немного по-другому…).
– Так я не врубаюсь: тебя реально усыновили или граждане думали, что тебя усыновили, а ты типа как актер играл роль самого себя?
– Реально. Сначала мне все очень нравилось, честно… Они заботливые были, добрые, внимательные, понимающие… Я даже не мечтал о таком…
– А потом что? Проект свернули и тебя вернули обратно? Почему-то я даже не удивлена. Для них ребенок – это просто вещь. Только я так и не поняла, почему ты не подлежал семейному устройству.
– Хватит меня перебивать, – Саша повысил голос.
– Может, ты тогда будешь быстрее рожать трогательную историю о том, что у казнокрадов есть сердце? Или ты думаешь, что я не знаю, кто такой Максим Журчев?
– В детстве ты была другой.
– Уж извини – старею. Ты к сути будешь долго переходить? У меня куча дел.
– И какие же у тебя дела?
– Уроки, гитара, джинсы надо новые купить, на маникюр записаться… Мне все перечислять или как?
– Зачем ты тогда интересовалась, если так занята? – с сарказмом спросил он.
– Ничего, что это ты предложил встретиться? Я просто хочу раз и навсегда понять, что это было. Все. Жалеть я тебя больше не собираюсь, Саша. По головке гладить тоже.
– Все было супер, но примерно через полгода я испугался, что не смогу соответствовать их ожиданиям. Кроме того, меня немного мучали угрызения совести из-за того, что я понимал, что они… не совсем честные. С каждым днем все очевиднее становилось, что они живут не по средствам…. Прямо сказать я им об этом, разумеется, не мог (было неудобно), да и зачем? Что бы это изменило? Поэтому я попросил об отмене усыновления. Они долго пытались понять, что сделали не так, очень переживали, искренне, но я настоял на своем и меня вернули… Короче, я всех подставил, как всегда, а, в первую очередь, сделал хуже самому себе… Общественность не должна была узнать об этом провале, мне изменили фамилию и сказали нигде не светиться… С журналистами как-то вопрос умяли (деталей я не знаю), но моей рожи посторонние в детдоме созерцать не должны были… Потому никаким потенциальным опекунам/усыновителям меня показывать было нельзя… Кроме того, после того случая меня начали гнобить в детдоме – и взрослые, и дети… Дети издевались, типа из-за меня не забрали кого-нибудь из них… Взрослые тоже были, мягко говоря,
