кто-то другой. Обязательно оказался бы, уверяю тебя. Так устроен этот мир. Тебе было бы от этого легче? Вряд ли.
Дима недолго помолчал, а затем убедительно сказал:
– Мой тебе добрый совет: бери друзей детства, рассудительного мальчика из первого класса, который тебе терпеливо объяснял, что такое 2G… Ну, или это была девочка, не суть. Прости уж за сексизм, я не со зла, – он улыбнулся. – Короче, бери тех людей, с которыми тебе казалось, что трава зеленее, а небо – голубее, чем сейчас…. Уезжай куда-нибудь, где круглый год лето. Навсегда. Забудь эти дни, как страшный сон.
– А жить на что?
– Так тебе же Саша свою долю в бизнесе завещал, квартиру и все остальное, – напоминает мне парень.
– А ты? – спрашиваю я потерянно.
– Вчера отца освободили, так что я сваливаю в Новую Зеландию… К своим…
– Поздравляю, – как бы между прочим, бросаю я.
– Спасибо…
– На похороны-то пойдешь? – спрашиваю я через несколько минут.
– А ты хочешь меня видеть на них после всего, что узнала? – удивляется он.
– Но ты же тут не при чем… – с ужасом в глазах возражаю я.
– Ну как тебе сказать? Я не хотел, но без моей наводки не обошлось… Мне пришлось им намекнуть, что надо копнуть в Сашино детство, чтобы оказать на него давление… Подробностей я не знал… Про убийство ничего не знал, просто всегда понимал, что туда бить больнее всего… Детали они уже сами нашли… Блять, я честно не знал, что все так выйдет… Что Саша так поступит…. Ты, наверное, думаешь, что я бездушная сволочь, но я просто уже давно ничего не воспринимаю близко к сердцу… Иначе я бы не выжил… Профвыгорание, сама понимаешь… Десять лет сотрудничества… Можешь задушить меня прямо сейчас – наверное, я заслужил… Не знаю… Не я придумал этот мир и не прописывал правила игры… Мы всего лишь пешки, – Дима многозначительно посмотрел в небо, будто их главный офис располагался именно там.
– И сколько людей из-за тебя пострадало? – спрашиваю я, не особо рассчитывая на ответ.
– Это же не деньги, которые можно в штуках посчитать… Но прилично… Я, конечно, всегда пытался людей заранее предупреждать. По-хорошему просил не нарушать правила игры, но до некоторых доходило плохо, а потому все заканчивалось достаточно печально…
– Спать хочу, – тихо говорю я, перемещаясь на заднее сидение.
Разговаривать больше не хотелось. В глубине души я понимала, что он просто жертва обстоятельств, но почему-то он не вызывал у меня сочувствия.
***
Я сижу на подоконнике в коридоре СК. За окном привычно кружит снег. Показания даны, подписи поставлены. Против тех сотрудников, возможно, возбудят уголовное дело – сразу по нескольким статья, включая «Доведение до самоубийства». Верится с трудом, к тому же они всего лишь пешки. Не по собственной же инициативе они решили запугать Сашу? Не из-за чувства врожденного мазохизма, всевластия и вседозволенности, верно? Желание выслужиться? Исполнение приказа? Кто-то же создал такую систему? Не самоуправство же это какое-то?
– Тут до тебя дозвониться не могут, – говорит мама, подходя ко мне ы и протягивая свой гаджет.
Нехотя беру трубку.
Звонящий оказывается бывшим заместителем мэра Пудрово и бывшим Сашиным усыновителем. Сейчас мужчина трудится в администрации президента. Когда дежурные (или искренние?) соболезнования произнесены, Максим Журчев спрашивает, где будет похоронен Саша. Слегка огрызнувшись, поясняю, что в Орехово всего одно кладбище, а сам парень просил отправить его в последний путь именно там. Без особого желания называю дату и время. Прошу не распространяться журналистам.
Отдаю маме смартфон.
Выходя из здания, признаю, что она была права: от политики одни неприятности. Она обнимает меня и говорит, что в моем возрасте была такой же. Верится с трудом, ведь мы не родственники и никто ни на кого быть похожим никак не может.
***
Россия отмечала 20-летие «весьма либеральной» Конституции. Той самой Конституции, которую мы – не будем о них! – так мало читали, так редко в нее верили и еще реже ценили.
Мы все еще пытались быть Европой. Из последних детских сил.
Меня терзало слишком много вопросов: хотел ли Саша именно такого исхода или надеялся выжить так же, как уже было дважды? Если он не хотел умирать, то зачем снова испытывал судьбу, ведь ситуацию все же нельзя назвать абсолютно безвыходной? Он мог посоветоваться с адвокатом, придать огласке факт давления, проконсультироваться с этим Максимом Журчевым, наконец….
Что же все-таки стало основным катализатором: убийство старухи, давление или травля? Если травля, то в Сети в настоящем или там, в Орехово, много лет назад? Или вес всех этих элементов был равносилен? Нет же?
Теперь все было неважно. Любимый человек мертв. И виноват в этом только режим. Возможно, еще немного все мы. Но все же основной груз ответственности – на режиме. Правовое ли у нас государство или все-таки полицейское? Недо-, но все же демократия? Какая теперь разница?
Снова и снова я просыпалась в неистовой надежде на то, что все это – страшный сон. Саша не мог умереть. Не мог уйти из жизни добровольно.
***
Много лет спустя я и мой молодой человек, – которого я никогда не смогу полюбить по-настоящему потому, что любовь, как и Родина, бывает только одна, – прилетели в Россию на Чемпионат мира по футболу. В тот вечер на глазах у вежливых полицейских мы валялись на асфальте и шумели всю ночь. Мы давали «пять» всем прохожим в метро и на улице. Мы свистели проезжающим мимо автомобилям, на многих из которых красовались российские флаги. Мы кричали от счастья и прыгали так, что тряслись города. Мы радовались за саудитов, которые могли пить, ничего не опасаясь и улыбались, встречая иранок, которые сняли хиджаб и болели на стадионах вместе со всеми нами. Будто не существовало никаких запретов и смертных приговоров, не было никаких комплексов, не было цензуры, не было полиции нравов, даже собраний главредов в Администрации президента тоже не было. И милиционера, вступающего в игру во время финала Чемпионата, конечно, тоже. Мы прыгали и долго не могли отдышаться. Мы были туристами в собственной стране. Мы носились по заливу и делали селфи на фоне самого высокого небоскреба в Европе.
У любителей уточек просто трудный возраст, пубертат пройдет, вместе с ним уйдет и человечность. Уйдет ли?
