имеет значение для человека, оказавшегося на грани? Почему-то искреннее уверенного в том, что в России можно делать все, что угодно, столкнувшего с давлением силовиком, а затем и с травлей «добрых» соотечественников?
С Димой встречаемся около девяти утра. В Орехово – во дворе дома по улице Сталина, дом 7. Местные бабушки рассказывают, что самоубийцу действительно видели. Говорят, приезжала полиция и МЧС-ники. Вчера поздно вечером. Пенсионерки нелестно отзывались о Сашином поступке и считали, что все это тлетворное влияние Запада и комьютера.
Хочется рвать и метать.
***
Мы сидим с Димой в каком-то кафе. Парень жадно пьет коньяк. Из горла. Я грызу чипсы, хотя время – ужинать, но аппетита нет.
– Держи, – Дима протягивает мне бутылку. – Легче будет, – со знанием дела поясняет он.
Вспотевшими руками беру бутылку, подношу ко рту. Горько, хочется выплюнуть, но надо. Как лекарство. Благодаря Интернету и многолетнему опыту предшествующих поколений несчастных людей я знаю, что Дима прав.
– Ты что никогда не пила? – удивляется Дима, заметив мою реакцию.
Киваю. Сделав несколько глотков, отдаю парню бутылку. Тот посмеивается. Спрашивает, как ощущения. Делиться ими не хочется.
Осознание необратимого придет позже, а пока – мы просто коротаем время. Решаем переместиться в Димину машину. Я жду маму, которая на утро должна вернуться из Турции, где проводила отпуск с подругой (я с ней ехать отказалась, ведь мы в контрах), а еще мы оба ждем адвоката. Кажется, что разговоры на отвлеченные темы спасут, и я спрашиваю, как Дима докатился до жизни такой.
В общих чертах мне все давно известно: его отец находится в местах не столь отдаленных с 2001 года за ряд экономических преступлений, а мать с супругом и Диминой младшей сестрой живет в Новой Зеландии. Сам Дима, в детстве профессионально занимающийся горными лыжами и мечтающий об участии в Олимпийских Играх, остался в России с бабушкой и дедушкой по папиной линии потому, что не хотел бросать отца, а еще – грезил отомстить тому, кто, по его мнению, виновен в уголовном преследовании. Мальчик потерял интерес к спорту и уже в 11 лет, вскоре после папиного ареста, начал заниматься протестным активизмом. В середине нулевых на тот момент 13-летний подросток даже принял участие в одной из самых резонансных акций национал-большевиков (сейчас организация запрещена в России) – вооруженном захвате здания регионального Министерства образования и науки. Молодые люди требовали повышения академической стипендии – до минимального размера оплаты труда. В результате против более взрослых активистов возбудили уголовные дела, а Дима разочаровался в организации, так как верхушка партии не особо спешила ребятам на помощь и несильно раскошеливалась. Кроме того, мальчик понял, что методы работы того движения ему не близки и даже чужды и переметнулся в ряды либеральной оппозиции, довольно быстро сделав карьеру в молодежке. Во второй половине нулевых парень стал довольно заметной фигурой на оппозиционном фланге, а потому его неоднократно задерживали и арестовывали. В последние годы его протестная активность сошла на нет, но скорее только потому, что он решил сосредоточиться на бизнесе. Несмотря на уход из публичной политики, Дима по-прежнему авторитетен в узких кругах, регулярно публикует посты оппозиционного содержания, выступал на Болотной и периодически даже проводит мастер-классы, на которые приходит новое поколение либеральной оппозиции.
– Неужели тебе совсем не страшно заниматься политикой? – то ли с завистью, то ли с восхищением спрашиваю я.
Дима молчит, допивая алкоголь. Через несколько минут, убрав пустую бутылку на заднее сидение, парень достает электронную сигарету и говорит:
– В детстве было прикольно… – он невесело улыбается и затягивается. – Чувствовал свою неуловимость. Это раззадоривало. Ловил кайф от того, что бегаю быстрее ментов… Ну, по крайней мере, быстрее многих… Думал, что занимаюсь чем-то важным и вершу какую-то там справедливость. Считал, что папа будет мной гордиться. А потом я участвовал в захвате здания Минобра… Когда нас задерживали, было не очень круто… В какой-то момент я даже струхнул… Спецназ в полном обмундировании, перестрелка… А мы даже без бронежилетов туда поперлись… Революционеры хреновы… В общем, нас всех приняли, по-взрослому… Допрос, все дела… Домой никого не отпустили – после оформления сразу в изолятор временного содержания отправили. Хотя там даже девчонки несовершеннолетние были… Шестнадцати-семнадцатилетние… Они рыдали, клялись, что не знали об оружии, пошли за компанию, просто на стреме стояли…
Я там самый юный был, и они не очень понимали, что со мной делать… Сначала охуели, когда узнали, сколько мне лет… Думали, что свидетельство о рождении – липа… Пробивали по базе… Когда все проверили, начали вести воспитательные беседы, читали нотации, призывали подумать о своем будущем, о близких и все в таком роде… Выглядело все это довольно комично: сначала их коллеги мордой в пол уложили и наручники нацепили, а затем мягкие игрушки протягивают и разговаривают, как с дитем… Сотрудницы комиссии по делам несовершеннолетних выпрашивали у меня обещание, что я возьмусь за ум и больше так делать не буду… Не знаю, зачем был нужен весь этот цирк… Они все тогда меня очень раздражали, я требовал адвоката, говорил, что они были обязаны давным-давно проинформировать бабушку (моего опекуна) о моем задержании, кричал, что я буду жаловаться, напоминал, что они не имеют право оставить меня на ночь, которая была не за горами…
Через какое-то время ко мне подошли двое мужчин в штатском и сказали, что бабушка с моим воспитанием, очевидно, не справляется, я трудный подросток, к которому нужен особый подход, поэтому они лишат ее опекунства и отправят меня в спецшколу закрытого типа. Тогда я напомнил им, что у меня вообще-то есть родители и отец не может заниматься моим воспитанием по их же милости, а мать из-за страха за свою жизнь и жизнь моей сестры уехала из страны, но родительских прав она не лишена и она с удовольствием заберет меня. Объяснял, что живу с бабушкой и дедушкой только потому, что хотел остаться в России, но если уж вы так хотите выгнать меня из собственной страны, то, пожалуйста.
Посмеиваясь, они заявили, что я слишком борзый, и уезжать из страны надо было раньше. Призывали не строить из себя ничего незнающего малыша. Говорили, что я не мог не знать, на что шел, ведь в политике я не первый день.
Без особого энтузиазма я кивнул.
После этого они сказали, что они сегодня добрые и у меня есть выбор – все зависит от моего благоразумия. Первый вариант: меня отправят прямо сейчас в центр временного содержания несовершеннолетних правонарушителей, оттуда – в учебно-воспитательное
