крыла. — Гена-цвале!
Генка остановился, Рита и Костя подошли к нему.
— Ну чего ты так переживаешь? — спросила его Рита ласково, как ему показалось.
— Не стоит, Ген, — поддержал его Костя. — Теорию выеденного яйца знаешь? Через нее и смотри на все, помогает.
— Попробую. — Генка хотел идти дальше, но Костя попридержал его:
— Слушай, пошли все ко мне. Я магнитофончик кончаю — поможешь монтировать. А?
— Не хочется.
— Накормлю! И есть полбутылки сухого. Думай.
— Нет, я домой.
— А я знаю, чего тебе хочется, — прищурился Костя.
— Ну?
— Чтоб я сейчас отчалил, а Ритка осталась с тобой. Угадал? — И, поняв по хмурому лицу Генки, что угадал, Костя засмеялся, довольный. — Так это можно, мы не жадные, правда, Рит?
Он испытующе глядел по очереди то в Риткины, веселые и зеленые, то в темные, недружелюбные Генкины глаза. На Риту напал приступ хохота — она так и заливалась:
— Генка, соглашайся, а то он раздумает!..
— Только, конечно, одно условие: в подъезды не заходить и грабки не распускать. Идет? Погуляете, поговорите… А можете — в кино. Ну чего молчишь?
Генка стоял, кривил губы и, наконец, выдавил нелепый ответ:
— А у меня денег нет.
— И не надо, зачем? — удивилась Рита. — У меня есть трешка целая.
— Нет. Я ему должен за прокат. Сколько ты берешь в час, Костя? — медленно, зло и тихо проговорил Генка.
Рита вспыхнула:
— Ну, знаешь! — и хлестнула его по лицу. — Кретин! Сволочь! Псих…
— Да-а… — протянул Костя, Батищев ошеломленно. — За такие шутки без глаза недолго остаться…
У Риты вдруг сами собой брызнули слезы, покраснел нос, она сделалась странно некрасивой. И кинулась бежать вниз по лестнице.
Генка, привалившись к стене, глядел в потолок.
Костя сказал сочувственно:
— Лечиться тебе надо, Шестопал… У тебя, как у всех коротышек, больное самолюбие!
Он пнул ногой Генкин портфель, стоящий на полу, еще раз оценил Генку с брезгливой досадой, решил не связываться… И припустился догонять Риту.
…Когда Генка не спеша приближался к физкультурному залу, он увидел, что и Косте влетело теперь: Рита уединилась там, в пустом неосвещенном зале, ее телохранитель пытался ее оттуда извлечь, рвал на себя дверь… Дверь-то поддалась, а Рита — нет.
— И ты хочешь по морде? Я могу и тебе! — сверкнув сухими уже глазами, осадила она его. И дверью перед его носом — хлоп!
Издали Костя поглядел на Генку, плюнул и ушел.
…Выключатель спортзала был снаружи. Генка после некоторого колебания зажег для Риты свет. Она выглянула и погасила — из принципа. Он зажег опять. Она опять погасила.
Настроение по обе стороны двери было одинаково невеселое. Рита придвинула к двери «козла», села на него для прочности, в полумраке напевая:
Я ехала домой…
Я думала о вас…
А потом она услышала вдруг стихи!
…От книги странствий я не ждал обмана,
Я верил, что в какой-нибудь главе
Он выступит навстречу из тумана —
Твой берег в невесомой синеве… —
читал ей с той стороны Генкин голос.
Но есть ошибка в курсе корабля!
С недавних пор я это ясно вижу:
Стремительно вращается Земля,
А мы с тобой не делаемся ближе…
Молчание.
— Еще… — сказала Рита тихо, но повелительно.
А Наташа и Мельников снова идут по улице. Кругом вечерняя толпа. Огни витрин. Светофоры. Рекламы из неоновых трубок приглашают посмотреть новый фильм, слетать на Ту-114. во Владивосток, гасить окурки и хранить деньги в сберкассе. У большинства уже началась нерабочая суббота.
С другой стороны улицы радостно крикнул кто-то:
— Наташа!
Наташа оглянулась: у театра оперетты стояли пятеро молодых, веселых, хорошо одетых людей. Две девушки, три парня.
Наташа, блестя глазами, извинилась перед Мельниковым:
— Я сейчас…
И перебежала на другую сторону.
Мельников стоит, курит, смотрит.
Наташа оживленно разговаривает с приятелями. Они хохочут. Расспрашивают. У них вагон новостей. Преимущественно — хороших и веселых. И надо успеть поделиться, ничего не забыв. А еще было бы лучше сманить Наташу с собой в один гостеприимный дом, где наверняка будет здорово, где ей будут рады, но есть помеха — этот седой очкарик на противоположной стороне…
Остановился троллейбус и загородил Мельникова от Наташи.
Когда она, что-то объясняя друзьям, поворачивается в его сторону, троллейбуса уже нет, но нет и Мельникова.
Наташа, все еще не веря, смотрит туда, где он стоял.
— Что случилось, Наташа? — спрашивает один из парней, заметив ее потухший взгляд, ее полуоткрытый рот…
В спортзале они теперь были вдвоем — Рита и Генка. Кажется, он уже прощен — благодаря стихотворению.
Молчание.
Рита соскакивает с «козла».
— Ты стал лучше писать, — заключает она. — Более художественно. — И берет портфель. — Надо идти. Сейчас кто-нибудь притащится, раскричится…
— В школе нет никого.
— Совсем? Так не бывает, даже ночью кто-то есть.
Оба прислушались. Похоже, что и впрямь все ушли… Тихо. Нет, что-то крикнула одна нянечка другой, и опять тихо…
— А ты представь, что, кроме нас, никого… — сказал Генка, сидя, на брусьях, — драма короткого роста всегда тянула его повыше…
Склонив голову на плечо и щурясь, Рита сказала:
— Пожалуйста, не надейся, что я растаяла от твоих стихов!
— Я не надеюсь, — глухо пробубнил Генка. — Я не такой утопист! И потом, они вообще не для этого пишутся.
— Ладно врать-то. Мое дело предупредить: у нас с тобой никогда ничего не выйдет… Ты, Геночка, еще маленький. Я такой в седьмом классе была, как ты сейчас!..
Риту веселила его мрачная серьезность: он так темнел и даже, казалось, худел на глазах от ее слов — умора!..
Внезапно Генка весь напрягся и объявил:
— Хочешь правду? Умом я знаю, что ты человек — так себе. Не «луч света в темном царстве»…
— Скажите, пожалуйста, — вспыхнула Рита.
— …я это знаю, — продолжал Генка, щурясь, — я только стараюсь это не учитывать.
— Что-что?
— Не поймешь ты, к сожалению. Я и сам только позавчера это понял…
Он отвернулся и, казалось, весь был поглощен нелегкой задачей: как с брусьев перебраться по подоконнику до колец. С брусьев — потому что допрыгнуть до них с земли он не смог бы ни за что. Даже для нее.
Вышло! Повис. Подтянулся.
— Ну и что же ты там понял позавчера?
Она была задета и плохо это скрывала.
— Пожалуйста! — изо всех сил Генка старался не пыхтеть, не болтаться, а проявить, наоборот, изящество и легкость. — В общем, так. Я
