орет дед Яша в день нашего с ним знакомства.
– Конечно, Фрося! Вылитая Фрося! А была бы Сарой… – не меньше разочарован дед Янкель.
Но знаете, бабочка тоже не сразу бабочка. А когда бабушка Оля показала мне саженец розы – такой отвратительный – я все поняла. По правде говоря, я считаю, что красота – очень преувеличенное и не очень важное мнение. Именно мнение. Прошлым летом я любила мальчика, и пока мне не сказали, что он – урод, я этого не видела, потому что он мог меня рассмешить, говорил как диктор из телевизора и умел объяснить простыми словами сложные вещи. Наверное, у взрослых зрение не такое, как у нас, у детей, мы многое видим по-разному, хотя смотрим на одно и то же. Нужно завести блокнот и записывать в него все, что мне нравится, и когда начнет портиться зрение – превращаться во взрослое, – я смогу напомнить себе правду. Человек не помнит, что с ним было вчера, как он может помнить, что с ним было в шесть лет? Нет, дорогие взрослые, не помнит, а когда ему говорит ребенок настоящее, мудрое, он над ним смеется или, еще хуже, он ему не верит.
Мне шесть лет, и взрослым кажется, что я еще ничего не понимаю. Ну а как же те шесть лет, что я уже прожила? Я ведь не сидела все это время в маленькой темной комнате с закрытыми ушами, глазами. Взрослые, я уже многое видела и слышала тоже немало! У меня есть на это время. Мне ведь не нужно смотреть в бумаги с цифрами и буквами с девяти до шести, в кастрюлю, чтобы суп не выкипел, на дорогу, дабы пешехода случайно не сбить… У меня есть время смотреть на то, что вам уже кажется не таким важным. Но если все это уже миллион тысяч лет на нашей земле, значит, оно главнее всех ваших взрослых важных вещей?!
К примеру, тараканы. Почему, когда мама видит на кухне таракана, она запрыгивает на табурет и вопит голосом оперной певицы, а папа вбегает, снимает свою левую тапку и, как пещерный человек, который охотился за мамонтом, начинает свою охоту за этим несчастным жуком? Что – таракан? Маленький, безобидный. Он даже днем, чтобы не портить людям настроение, старается не высовываться. А ночью, когда все спят, он выходит размять свои лапки. Мамы-тараканши выводят своих деток, чтобы те погуляли немного на свежем воздухе, отцы – взять немного еды для своей семьи. Подумаешь! Они такие тихие, неопасные, так зачем же их тапкой? Зачем их так не любить, бояться и ненавидеть? А давайте поговорим про божью коровку! Все любят этого жучка, и даже серьезные мужчины, увидев на дороге, поднимают с земли и сажают на куст, чтобы, не дай бог, ее не раздавили. А она – неблагодарная: опорожняется на руку, потом рука дурно пахнет. Даже к колорадским жукам более снисходительное отношение, нежели к тараканам. Летом бабушка Роза дает мне пол-литровую банку и отправляет к картошке, которая растет у нас в саду. Я люблю это дело, люблю снимать жучков с картошки и каждый раз расстраиваюсь, когда их мало и банка остается наполовину пустой, но никто с веником за ними не бегает.
Да, завтра же с самого утра попрошу папу купить мне блокнот с коричневыми листами и черный карандаш. Нужно успеть записать глупости взрослых и умности детей. Если уж начнется превращение, можно не успеть и очутиться в теле взрослого с твердым лбом и туннельным зрением, а оттуда обратно дороги нет – это невозвратимо.
Завтра же!
Красно-желтый, тарахтящий, качающий, иногда выходящий на ходу из себя, из строя… Запрыгнуть на его ножку и отдаться танцу – пусть он ведет, я буду подчиняться желаниям не своим, скорости не своей, а его, его дороге. Как про человека, но не человек. Трамвай. Робко высунуть руку в открытое окно, пытаясь поймать ладошкой ветер, зажать его в кулачке и почувствовать, как щекочет. Мне нравятся радости невидимые, неочевидные, как эти, люблю выхватывать крупицы и собирать их в единое целое. Мы устроители своих дней, строители жизней, как жаль, что часто из-за спешки мы – пешки: беспомощны, слабы, в сравнении с другими шахматными фигурами. Правда, Франсуа-Андре Филидор – оперный композитор, шахматный теоретик, который в свое время считался сильнейшим шахматистом в мире, – о пешках говорил как о душе шахматной партии. Человек – он таков: сегодня твердый, как камень, а в одночасье хрупок, как фарфоровая кофейная чашка.
Мне нравится ощущение движения при полной личной неподвижности, люблю, когда меня несет, а саму как будто связали толстым канатом, морским узлом, надели на меня смирительную рубашку. Не нужен штурвал, руль – дайте мне дорогу, скорость, и я буду перелистывать, как книгу, картинки в окне; буду подглядывать за людьми, сидящими рядом, и придумывать про них интересные истории, давать им забавные имена.
Трамвай – это мой домик на колесах. Но об этом через сорок семь секунд.
Вместе с родителями, бабушкой Розой, дедушкой Янкелем, прабабушкой Геней я живу в поселке под названием Пуща-Водица. Вокруг леса, озера, елки, поля одуванчиковые, идеально-горизонтальные линии, где встречаются небо и земля. По утрам перешептывания птиц, по ночам кошачьи песни и… покой.
Дедушка Яша и бабушка Оля живут на Подоле – это такой пожилой район в нашем городе с узкими, переплетающимися, как щенок в клубке ниток, улочками. Здесь растут невысокие дома с высокими потолками и большими окнами. Из окон бабушкиной кухни видно самый старый кинотеатр города, называется он «Октябрь», хоть и открыт был в ноябре. Здесь дедушка Яша встретил бабушку Олю в первый раз. На первом этаже она продавала газировку с сиропом и эскимо на палочке. Дедушка все никак не решался познакомиться с бабушкой, лишь покупал у нее мороженое каждый день раз по десять, а потом заболел ангиной. Бабушка Оля узнала об этом и пришла к нему в больницу. Из-за фарингита врачи запретили деду Яше разговаривать, поэтому он написал на обратной стороне аптечного рецепта: «Ольга, я Вас люблю. Со всеми вытекающими». Он никогда не дарил бабушке цветов, всегда только нужное: кастрюли, колготки, стиральную машинку. Когда никто не видел, она плакала: ей хотелось, чтобы этот айсберг хоть самую малость растаял. И вот однажды дедушка принес бабушке очень редкий цветок в горшке.
Который.
Сам.
Вырастил.
С того дня бабушка перестала плакать. А цветок до сих пор живет. В той же
