сильно пьян, и, когда они входили в комнату, его ноги подкосились, и они упали, так и не достигнув кровати.
Ксюша не спала. Она сидела в полной темноте с занавешенными гардинами, прижимая к груди мягкую игрушку. Дневник говорил с ней сегодня утром. Медвежонок плакал весь день. Его плач разрывал Ксюше сердце — если у нее когда-нибудь родится собственный ребенок, то она никогда не отпустит его от себя. Только прижавшись к близкому человеку, ребенок чувствует, что его любят. Винни-Пух уткнулся в Ксюшину грудь. Сейчас девочка не слышала его плач, зато хорошо слышала приход гостя. Мама хлопнула дверью, заглушая шум в своей спальне. Мужчина стонал и смеялся. Его голос был похож на перелив струн расстроенной гитары. Очень скоро он прекратился. Возможно, потому, что они накрылись двойным одеялом. На улице стоял ноябрь, и в доме было холодно, как в подвале.
Ксюша посмотрела в сторону стола. Где-то там лежал дневник, который посоветовал ей сделать «правильно». Мама говорила, что ей можно все, напомнил дневник. Мама говорила, что ей можно видеть мужчину с той стороны, с которой она его еще не знала. Мама говорила, что ей пора становится самостоятельной!
Ксюша вытащила из-под подушки огромный нож и положила рядом с собой. Каждое утро она видела его на кухонном столе и каждое утро самостоятельно брала его в руки, чтобы отрезать кусок хлеба. Сейчас была ночь, и нож лежал возле нее, как новая кукла. Прежде он никогда не был в ее спальне. Дневник сказал, что этот нож способен на многое и он ужасно хочет попутешествовать по квартире.
Ксюша не видела дневник из-за мрака. Лишь на ощупь чувствовала, насколько опасно он играет с ее телом. Она говорит с ним. Он говорит с ней. Он ее друг, такой же, как Винни. А друзьям всегда нужно доверять.
Тихонько вытянувшись на кровати, Ксюша перевернулась на бок и прислушалась. Пружины в маминой комнате медленно заскрипели. Их звук был прерывистый, словно кто-то попеременно нажимал на стоп и старт. Когда темп усилился, Ксюша встала с кровати и открыла дверь своей комнаты. Прижимая медвежонка к груди, она вышла из своей комнаты. Нож держался за ее правую руку. Сейчас Ксюша больше всего беспокоилась о том, чтобы Винни не проснулся и не завопил. Мама могла услышать его и заподозрить неладное. А если Ксюша не сделает то, что сегодня утром просил дневник, он больше не станет помогать ей. Эта мысль заставила девочку вздрогнуть и едва не выронить игрушку.
Эта была слишком страшная мысль, чтобы о ней думать. И она никогда не запишет ее в свой дневник, хотя он и так знает о ней все.
Ксюша приоткрыла дверь маминой спальни и в лунном свете, льющемся через незанавешенное окно, увидела на кровати большой бугор. Одеяло стояло дыбом и подпрыгивало, как игрушечная лошадь в детском супермаркете. Пружины скрипели, словно боролись с собственной болью, а передняя спинка кровати билась о стену.
Здесь было намного светлее, чем в Ксюшиной комнате, и об этом тоже говорил дневник. Он сказал, что ей будет легко различить то, зачем она пришла, в то время как ТО не будет видеть ее совсем.
Ксюша вздрогнула, когда мужчина громко охнул. Мама засмеялась и там, глубоко под одеялом, закрыла ему рот.
Край одеяла откинулся, и появилась мамина голова. Она была окутана светлыми волосами, которые она безуспешно пыталась откинуть назад. Когда ей все же удалось это сделать, прошло немало времени, но ее глаза так и не смогли различить силуэт дочери, стоящей возле двери с кухонным ножом в руке…
«Я сделала все, как ты просил», — написала Ксюша в своем дневнике.
«Умничка! — ответил дневник ее мыслям. — У меня есть еще много идей! Только сейчас тебе надо побыстрее уйти из дома».
Колотун
Улица была пуста. Горизонт утопал в тучах, но Дима чувствовал: каким бы ни было небо, дождь сегодня не пойдёт. Дороги в их краях и без луж представляли собой убогое зрелище, а во время осенних дождей и весенних паводков их покрывал такой слой воды, что из дворов выплывали домашние утки. Машинам здесь было не проехать, а людям трудно пробраться, поэтому многие, кто жил на этой улице, предзнаменования природы читали по небу. Другие же слушали тех, кто умел это делать.
Дима не знал, как это происходит. Он не понимал, как человек, задрав голову и разглядев лишь белые полоски туч, способен ответить на вопрос, будет ли завтра дождь, ударит ли мороз или взойдет солнце. Все, что он знал о погоде, исходило из чувств. И сегодня его чувства подсказывали: как только пасмурное небо начнёт превращаться в непроницаемую чёрную скатерть, на улице станет так холодно, что лужи покроются льдом, и на них можно будет играть в хоккей.
Он стоял на обочине, бросал в воду камешки и с замиранием сердца ждал наступления вечера. Сейчас его волновала всего одна причина, и упиралась она в зыбкую грязь на дороге, в огромные лужи и прочую мерзость, которую так не любят девочки. Предначертание его плана напрямую зависело от Кристины, а присутствие последней напрямую зависело от погоды. Кристина была чистюлей, и в те дни, когда улица представляет собой смесь всего вышеперечисленного, она сидела дома и…
Чем она занималась?
Дима мог сказать, чего она точно не делала: она не читала книг. Скорее всего, смотрела телевизор, точнее — те единственные три канала, которые ловили их антенны. А вот Дима был другим. Не сказать, чтобы мёрзлая вода в растаявшей луже манила его как магнит, но на улице он чувствовал себя гораздо лучше, нежели дома. Он ощущал себя свободным, как те мальчики из старших классов, которые курят за школой, где огромная массивная стена двухэтажного здания не имеет ни одного окна.
Дима зачерпнул воды из лужи. Холод пробежал по его пальцам. Через несколько секунд вода исчезла и боль утихла. Он поплёлся домой, имея в голове лишь маленькое представление о том, что хотел сделать сегодня. Это представление вдохновляло его, и, когда день стал гаснуть, а температура воздуха — опускаться, Дима сел у окна и посмотрел на соседний дом. Шторы на окнах Кристины были опущены. Смеркалось.
«Что я хочу сделать?» — ещё раз спросил он у себя.
И нужна ли для этого девочка? Конечно, нужна! Кристина была его единственной подружкой. И когда речь заходила о том, о чём лучше помалкивать в беседе с родителями, Кристина была лучшей сообщницей. Ей было двенадцать, ему тринадцать — самый лучший возраст для того, чтобы доставить кому-то благодарность, а кому-то — неприятности. И хотя Дима не представлял, чем закончится его история, ведомый голливудскими фильмами, он думал, что это всего лишь маленький безобидный розыгрыш, почти не отличающийся от рождественских колядок. Это Хэллоуин!
— Угадай: что лежит у меня в кармане? — спросил он,
