К столу подошел физик. С полминуты он постоял за спиной у веселящегося Эдуарда, покачиваясь с пятки на носок и разглядывая всех поочередно, словно в первый раз увидел.
— Я попрощаться, — сказал он Тане. — Пошел дождь, и я уезжаю.
— Да что вы, Борис! — воскликнула Таня с досадой.
— Пошел дождь, и я уезжаю, — повторил физик. — Как и говорил. До свидания.
— А ты куда сейчас? — спросил автор.
— Сначала в Москву, а потом в свой ящик.
— В какой еще ящик? — растерянно спросила Таня.
— Разумеется, в почтовый ящик, — поклонился физик.
Он попрощался со всеми за руку. Тане поцеловал руку, а Кянукука потрепал по щеке.
— Подожди, — сказал автор, — я с тобой поеду.
Автор вскочил и тоже стал жать всем руку, а Таню поцеловал.
— По рюмочке коньячка на дорожку, мальчики! — воскликнул Кянукук.
Он ничему не удивлялся. Наливая коньяк, он только думал: «Дождь пошел, а где мои штиблеты за девять тридцать?»
Подняли рюмки.
— Счастливо, друзья, — сказал Олег. — Хорошо мы здесь с вами провели время.
— Главное, без ссор, — добавил Эдуард.
— Тихо-мирно, как в лучших домах Филадельфии, — подхватил Миша.
— Прекрасная у вас память, Миша, — сказал физик, выпил и пошел к выходу.
— Тебе нужны деньги? — шепнул автор на ухо Кянукуку.
— Нет. Лишние деньги только мешают.
— Ну, пока, — сказал автор и поспешил вслед за физиком.
Таня видела, как они вдвоем пробрались через толпу и вышли в вестибюль гостиницы, как физик сел там на свой чемодан и раскрыл газету, а автор побежал наверх, по всей видимости, собирать вещи.
За столом воцарилось молчание. Почему-то все были несколько обескуражены неожиданным отъездом этих двух людей.
Дверь в вестибюль долго оставалась открытой, и долго можно было видеть спокойную фигуру физика, сидящего на чемодане и читающего газету.
Вдруг на середине фразы оркестр замолчал. Толпа танцующих прекратила свою работу и выжидательно замерла. В дверях возникло какое-то движение, кто-то вбежал в зал, высоким голосом циркача крикнул: «О-ле, синьоре!» — увидели Марио Чинечетти.
Итальянец, подняв над головой руки, бежал сквозь расступившуюся толпу к эстраде. Глаза девушек сияли. Итальянец был как с картинки, жесткие черные волосы, расчесанные на пробор, полосатый пиджак с большими блестящими пуговицами, ослепительная белая сорочка, черный галстук, серые брючки — маленький, верткий, очень ладный, стопроцентный итальянец бежал сквозь толпу. Приветствовал всех. Сиял. Был полон энергии. Прыгнул на эстраду и подлетел к микрофону.
— Буона сера, грацио, синьорес! — крикнул он и столь же легко и свободно перешел на русский язык: — Дорогие друзья, мы приветствуем вас в нашем ресторане! Здесь вы можете получить изысканные блюда, гордость нашей кухни, котлеты «Деваляй», котлеты «Ле Спутник», а также фирменное блюдо — салат «Бристоль» с анчоусами! Чувствуйте себя как дома, но… — Он подмигнул, скорчил очень странную гримасу и закончил с неожиданно сильным иностранным акцентом: — Но не забывайте, что вы в гостях!
Грянули «черно-голубые», и Марио Чинечетти исполнил перед микрофоном несколько па твиста. «Дорогие друзья», каждый из которых по меньшей мере раз в неделю посещал этот ресторан на протяжении многих лет, замерли с открытыми ртами — такого они еще не видели.
Итальянец обхватил микрофон руками и таинственно зашептал:
— А теперь Марио Чинечетти позабавит вас несколькими песнями из своей интернациональной программы.
Он выпрямился и закричал:
— «Очи черные» так, как их исполняет великий Армстронг, мой друг!
Он запел очень громко и хрипло, подражая своему великому другу. Потом спел твист, потом еще что-то. И все время танцевал вокруг микрофона, он был очень подвижен: сказывались хорошая тренировка и темперамент, свойственный жителям Апеннинского полуострова.
В зале царил неслыханный энтузиазм, девушки благодарили небо, пославшее им Марио Чинечетти.
— Вот это артист! — сказал Олег, улыбаясь.
— Я же говорил — новая волна! — изнемогая, стонал Кянукук.
— Где-то я видел этого певца, — сумрачно произнес Эдуард.
— Не в ростовском ли ДОПРе? — тут же «припомнил» Миша.
— Надо поразузнать о нем. — Эдуард многозначительно кашлянул и пригласил Таню танцевать.
Они «твистовали», стоя друг против друга. Таню смешила мрачная физиономия Эдуарда. Ее все начинало смешить в этот вечер. Марио, прыгающий на эстраде, все ее друзья, публика, провинциальный модерн этого зала, настороженное лицо администратора.
А администратор уже «сделал стойку». Он высмотрел несколько жертв в толпе танцующих, но больше всех его волновала белобрысая парочка молокососов — худенький паренек в яркой штапельной рубашке и его девушка с красными пятнышками на лбу, с натянутой жалкой улыбочкой, причесанная под Бабетту.
«Вшивка, — зло шептал он про себя. — Вот как эти прически называются — „вшивка“».
Одернув пиджак, он строго подошел к этой паре и произнес:
— Прошу вас выйти из зала.
— Почему? — удивился белобрысый.
— За что? — сразу скуксилась «бабетта».
— Подвергаетесь штрафу за извращение рисунка танца, — сказал администратор.
— Разве мы извращаем? — дрожа, спросил паренек.
— Ведь все же извращают, — всхлипнула «бабетта».
— Никто не извращает, кроме вас, — сказал администратор и нажал парню на плечо. — Давай на выход.
Зал «извращал рисунок танца» целиком и полностью. Мало кто обратил внимание на эту сцену: все уже привыкли к проделкам администратора, никогда нельзя было сказать, на кого падет его выбор.
Паренек попытался вырваться. Тогда администратор четким профессиональным движением завернул ему руки за спину и повел к дверям. «Бабетта», плача, поплелась за ними. Администратор шел и наблюдал себя в зеркало, багрового, со сжатыми губами, согнутого семенящего паренька и «бабетту» со вспухшим носом. «Блохастик, — подумал он уже ласково. — Вот ведь попался блохастик».
«Подвергнув штрафу» и выдав квитанцию, он отпустил их в зал. «Бабетта» сразу повеселела, увидев, что у дружка ее хватает денег не только на угощение, но и на штраф.
— Поменьше попкой надо крутить, — отечески сказал ей вслед администратор и тут заметил мужественную борьбу швейцара Изотова с толпой «гопников» разного рода, пытающихся проникнуть в ресторан. Он ринулся к дверям.
— Пусти-ка, Изотов! — крикнул он, приоткрыл дверь и за шиворот втащил внутрь первого «гопника», полного человека в очках и сером свитере.
Человек этот отбивался, пытался показать какое-то удостоверение, но администратор взял его железной рукой за горло, тряхнул…
— Я доцент, вы не смеете! — воскликнул подвыпивший «гопник»…
…завернул ему руку за спину и медленными шагами через весь вестибюль провел доцента в свой кабинет.
— Не в том беда, что вы доцент, а в том, что одеты не по форме, — строго сказал он «гопнику», который наконец понял бессмысленность борьбы и только крутил в толстых пальцах свое синенькое удостоверение. — Штраф придется заплатить, а в ресторан надо являться при галстучке, как положено.
Получив деньги, он добродушно обнял доцента за плечи и вывел его в вестибюль.
— Пропусти его, Изотов, на улицу, — сказал он швейцару.
Из ресторана в этот момент вышла и направилась к лифту артистка в окружении своих трех парней и Митрохина Виктора, по кличке Кянукук, к которому стоит еще присмотреться. Администратор улыбнулся Тане:
— Как время провели?
Таня опешила.
— Спасибо, — пробормотала она испуганно.
— А вы как? — спросил администратора Миша.
— Хлопот полон рот, — снова улыбнувшись Тане, сказал администратор.
Он долго смотрел вслед артистке, наблюдал ее плечи и высокие сильные ноги.
«Мало ли что может быть, — подумал он. — Мало ли что бывает с администраторами».
Ему нравилась его работа, в которой чудилось ему сочетание дипломатической тонкости, тонкого расчета и внезапного оперативного удара. В жизни своей он редко был удовлетворен, порой опускался до совсем незначительного состояния, но здесь, в этом шестиэтажном доме с мягкими коврами, большими окнами, с музыкантами, швейцарами и целым взводом официантов, он понял, что наконец добился своего.
Кянукук в этот вечер чувствовал себя со всеми на равных. В конце концов ведь это он заказывал и за всех расплачивался сам.
«Ладно, что-нибудь придумаем с этими штиблетами за девять тридцать», — думал он.
Он танцевал с Таней в ее номере, лихо отплясывали чарльстон, только звенел графин на столе да хлопали ребятишки. И ребятишки сегодня вели себя с ним по-свойски, конечно, не из-за денег: мало ли они его угощали, денег у них вообще куры не клюют, — просто, видно, поняли, что он тоже не лаптем щи хлебает, разбирается в джазе и танцует здорово, просто стали относиться к нему, как к товарищу по институту, вместе веселились — свой парень Витька Кянукук…
