же самое можно сказать и о бракоразводном процессе, который вы инициировали, не так ли?
Я посмотрел на Гая Букера. Он предвкушал этот вопрос, мы репетировали ответ. Я должен был сказать о том, что мои действия были способом защитить девочек, а не тащить их сквозь грязь. Но вместо этого я посмотрел на Шарлотту. За столом истцов она казалась крошечной. Смотрела на деревянную поверхность, будто не могла осмелиться и заглянуть мне в глаза.
— Да, — тихо произнес я. — Все так.
Букер поднялся, но потом, наверное, понял, что не может возражать собственному свидетелю, и опустился на сиденье.
Я повернулся к судье:
— Сэр, вы не против, если я обращусь напрямую к жене?
Судья Геллар вскинул брови:
— Вас хочет услышать жюри присяжных, сынок.
— Со всем уважением к вам, Ваша честь… думаю, это неправда.
— Ваша честь, — сказал Букер, — могу ли я подойти?
— Нет, мистер Букер, не можете, — ответил судья. — Этот мужчина хочет что-то сказать.
Марин Гейтс выглядела так, будто проглотила петарду. Она не знала, стоит задавать мне дальнейшие вопросы или дать свободу слова. А может, меня это уже не волновало.
— Шарлотта, я уже не знаю, что правильно, а что нет, за исключением признания, что я не знаю. Да, у нас недостаточно денег. И да, нам нелегко. Но это не значит, что весь проделанный путь того не стоил.
Шарлотта подняла голову. Ее глаза распахнулись, а взгляд замер.
— Некоторые парни из участка говорили, что знают, на что идут, когда женятся. Я не знал. Это было приключением, и мне этого хватало. Ты для меня не меньшее приключение. Ты позволила мне взять тебя в горы и не упомянула, что боишься высоты. Ты спишь, свернувшись в клубок у меня под боком, не важно, насколько я отодвигаюсь на край кровати. Ты позволяешь съесть ванильную часть твоего мороженого «Дикси кап», а сама ешь мою шоколадную. Ты говоришь мне, когда у меня разные носки. Ты покупаешь «Лаки чармс», потому что знаешь, что я люблю маршмеллоу. Ты подарила мне двух прекрасных дочерей.
Может, ты ожидала, что наш брак будет идеальным. В этом мы различаемся. Я думал, что мы будем постоянно совершать ошибки, но при этом жить рядом с тем, кто напоминает тебе, чему ты научился. И мы оба в чем-то ошибались. Говорят, что, когда кого-то любишь, все остальное не важно. Но это не так, верно? Ты знаешь и я знаю, что, когда кого-то любишь, все в мире имеет значение чуточку больше.
В зале повисла тишина.
— Мы заканчиваем слушание на сегодня, — сказал судья Геллар.
— Но я не закончила… — возразила Марин.
— Закончили, — заявил судья. — Ради всего святого, мисс Гейтс, поэтому вы все еще одна. Я хочу, чтобы из этого зала ушли все, кроме мистера и миссис О’Киф.
Он ударил молотком, и тут же все засуетились, а я остался один на месте свидетеля. Шарлотта стояла за столом истцов. Она сделала несколько шагов вперед, пока не поравнялась со мной, ее руки легли на деревянные перила, разделяющие нас.
— Я не хочу развода, — сказала Шарлотта.
— Как и я.
Она нервно переступила с ноги на ногу:
— И что нам теперь делать?
Я медленно подался вперед, чтобы она поняла мои действия. Коснулся ее губ, сладких и таких родных, как дом.
— Что потребуется, — прошептал я.
О таком трогательном воссоединении моих родителей говорили все в здании суда. Можно было подумать, что новости стали «Истинными признаниями», поскольку репортеры выстроились в линию, разговаривая об этом великолепном романтическом моменте. Присяжные, возможно, клюнут на это, если они, конечно, не такие циники, как я. Насколько я поняла, Марин могла отправляться домой и открыть шампанское.
Именно поэтому я решилась на миссию.
Пока все вздыхали из-за развернувшейся мелодрамы, я сидела на галерке, невероятно смущенная. Я кое-что поняла о себе: мне не требовалось вызывать рвоту, чтобы выпустить наружу яд. Я могу выкрикнуть его с ругательствами, а иногда шепотом. Если я отправлюсь в лагерь для больных булимией в Бостоне, то уйду я с фанфарами.
Я знала, что судья решил поиграть в сваху и оставил маму и отца в зале суда для второго акта драмы, но мне это было на руку. Я выскользнула из помещения, прежде чем Марин пришла бы за мной, и вышла из здания суда, никем не замеченная и не узнанная. Я прибежала на парковку, к мятно-зеленой «ти-берд».
Когда Гай Букер вышел на улицу и обнаружил меня возле своей машины, то нахмурился:
— Ты поцарапаешь краску и будешь заниматься общественно-полезными работами следующие пять лет.
— Я все же рискну.
— Что ты здесь делаешь?
— Жду вас.
Он сердито посмотрел на меня:
— Откуда ты знаешь, что это моя машина?
— Потому что она до безобразия изысканная.
Букер усмехнулся:
— Разве ты не должна быть в школе?
— Долгая история.
— Тогда опустим ее. День был дольше. — Он открыл дверцу со стороны водителя и замешкался. — Амелия, иди домой. Не заставляй мать волноваться о том, где ты сейчас. У нее и так проблем по горло.
— Да, — сложив руки на груди, ответила я. — Поэтому я решила, вам будет интересно кое-что узнать.
У меня был адрес Джульет Купер после процесса отбора членов жюри. Я знала, что она живет в Эппинге, крошечном городке к западу от Бэнктона. Как только заседание завершили до следующего дня, я вбила адрес в навигатор и поехала.
Через час я приблизилась к небольшому тупику в форме подковы. Дом номер 22 стоял справа от полукруга, как только ты въезжал на него. У здания был серый фасад и черные ставни, а еще красная лакированная дверь. Возле дома стоял фургон. Стоило мне нажать на дверной звонок, и залаяла собака.
Я могла бы здесь жить. Это мог бы быть мой дом. В другой жизни. Я могла бы войти в эту дверь, а не подкрасться к ней, как чужая. У меня могла быть комната наверху, наполненная ленточками за верховую езду, и школьный альбом, и другие трофеи, которые хранят родители о своих детях. Я бы могла сказать, где на кухне находится ящик со столовыми приборами, где стоит пылесос, как пользоваться пультом от телевизора.
Дверь открылась, передо мной стояла Джульет Купер. Возле ее ног танцевал терьер.
— Мам? — раздался голос девочки. — Это ко мне?
— Нет, — ответила она, неотрывно глядя на меня.
— Знаю, что вы не желаете меня видеть, — протараторила я, — и обещаю, что уйду и больше не заговорю с вами. Но
