души уже тогда побуждало его, добавил Поль, стать кем-то покрупнее обычного министра. Прюданс слушала его благосклонно, испытывая облегчение оттого, что он думает о чем-то кроме своей болезни и последней встречи с отцом, которая, как ей показалось, что бы он там ни говорил, все-таки немного его разочаровала. Над площадью Свободы неторопливо сгущались сумерки, официанты в “Ретентоне” уже расставляли столы для ужина. В этом заведении кухня, “в лучших традициях Божоле”, плыла по волнам идей и сезонов, а вкус и качество служили ей путеводной звездой; а значит, подчеркивалось в их проспекте, данное заведение одинаково хорошо подходит для ужина с коллегами, девичников и романтического вечера. Но все-таки они решили поскорее вернуться в Сен-Жозеф и заняться там любовью, опять же как Орельен и Мариз несколько месяцев назад. Вопреки ожиданиям, хотя по утрам он чувствовал себя очень усталым, все движения давались Полю чуть ли не с легкостью. Лампа в изголовье отбрасывала четко очерченный, теплый круг света. Все происходило медленно, постепенно, с неспешными ласками, порнографическими и нежными.
– Хорошо, что мы с тобой переспали здесь, – сказала Прюданс, перед тем как спуститься к ужину.
На следующее утро, около девяти, Поль, уже сев в машину на переднее сиденье, вдруг сказал, что хочет вернуться и в последний раз повидать отца; Прюданс выключила мотор. Он пришел минут через десять и сел рядом с ней, не произнеся ни слова. Она бросила на него заинтригованный взгляд, но сдержалась и задала ему вопрос чуть позже, когда свернула на трассу. Он ответил, что нет, он ничего больше ему не сказал, только молча смотрел на него.
Все обследования назначили скопом на последнюю неделю сентября. Лаборатории были те же, что и в прошлый раз, в начале лета, но теперь у него сложилось впечатление, что, проводя КТ, МРТ и ПЭТ, врачи, медсестры и даже девушка-секретарша обращались к нему с особой многозначительностью и жалостью, с какой-то даже елейностью в голосе, словно знали, что сейчас на карту поставлена его жизнь, словно смерть уже читалась у него на лице. Похоже, это не только впечатление, подумал Поль, ну, девушка-секретарша вряд ли все же, тут он немного хватил. Как бы то ни было, все процедуры прошли по расписанию. После чего профессор Бокобза принял его первого октября в Институте Гюстава Русси, где он собирался провести под общим наркозом обследование на выявление других возможных опухолей, а заодно и взять биопсии.
Он проснулся после наркоза в пять с чем-то, Прюданс сказала, что заедет за ним в шесть, и он заглянул к профессору Бокобзе; Полю просто хотелось узнать, что дальше.
Оказалось, много чего: состоится представительный консилиум, на котором будут присутствовать, кроме самого Бокобзы, доктор Благон и доктор Умон, с ними он уже знаком – после минутного колебания Поль сам себе перевел – Дюпонн и Дюпон, – а также доктор Наккаш в качестве лечащего врача и другие специалисты: врач-патологоанатом для расшифровки биопсий и радиолог – он поможет с чтением ПЭТ. Им понадобится наверняка провести несколько междисциплинарных встреч такого типа, после чего они примут решение о дальнейшем лечении. Одним словом, западное технологическое сообщество мобилизует все свои ресурсы – довольно существенные и по-прежнему самые значительные в неазиатском мире, – чтобы обеспечить его выживание.
– А потом, – заключил Бокобза, – мы договоримся о новой встрече, чтобы обсудить перспективы, например, в районе пятнадцатого октября. В этой связи позвольте узнать, вы с самого начала ходите на процедуры в одиночестве… – Поль кивнул. – Извините за нескромный вопрос, но мне кажется, у вас есть спутница жизни, я не ошибаюсь, это ведь она за вами заезжает? – Он снова кивнул. – Это, конечно, не мое дело, но не пришло ли время ввести ее в курс дела? Я имею в виду, действительно ввести ее в курс дела? Я понимаю ваше стремление оберегать ее, но все же на определенном этапе лучше сказать всю правду, вы так не думаете?
– Да уж, вряд ли мне удастся скрыть от нее свою смерть, – проговорил Поль сквозь зубы и тут же, увидев, как лицо Бокобзы исказилось от досады, пожалел о своих словах, он все-таки хороший мужик, этот Бокобза, к тому же лучший хирург в Европе по раку челюсти и старается изо всех сил.
Да, он придет с Прюданс, в конце концов ответил он.
Утром 15 октября моросил мелкий дождик, и на магистрали A6 в направлении Вильжюифа машин было немного. Они легко нашли зал заседаний в конце длинного светлого коридора. Наккаш вымучил дружелюбную улыбку, Дюпон-Дюпонны лишь механически кивнули ему, они сидели с замкнутыми лицами, а Наккашу, похоже, наоборот, не терпелось поговорить, по нему толком и не поймешь. Прюданс села рядом, бросив на него встревоженный взгляд, он забыл ее предупредить, что тут соберется так много врачей; он крепко сжал ей руку. Через несколько секунд в зал вошел Бокобза с объемистой папкой под мышкой, в сердцах кинул ее на стол и сел – он, очевидно, был не в настроении, можно подумать, его пригнали на скучное рабочее совещание, он бегло оглядел участников и заговорил:
– Результаты обследований и анализы просто невероятные, – начал он, – потому что прямо противоположные. Что касается челюсти, то опухоль, судя по всему, уничтожена, радиотерапия оказалась крайне эффективной, настолько, что хирургическое вмешательство теперь практически не имеет смысла. К сожалению, с языком дела обстоят не так хорошо, тут, напротив, опухоль распространилась вплоть до его корня, так что в данный момент уже нельзя рассматривать ее уничтожение без полного удаления языка. – Тут Поль все понял, и его передернуло; Дюпон-Дюпонны тоже все поняли и как-то разом скукожились в идеальном темпо-ритме. – Кроме того, – продолжал Бокобза, – обследования выявили инвазию в область верхнего нёба.
Он снова обвел взглядом собравшихся; никто, надо полагать, не осознал важности этой информации. Все равно он сам должен вынести заключение, такова его роль. Он сделал несколько медленных вдохов и сказал:
– В этих условиях я не считаю возможным предложить какое-либо хирургическое вмешательство, поскольку его последствия будут чрезвычайно травматичными и смогут обеспечить лишь весьма низкое качество жизни; кроме того, маловероятно, что пациент, учитывая состояние общего истощения, выдержит столь тяжелую операцию. – На этот раз Прюданс тоже все поняла и беззвучно заплакала, слезы у нее текли сами собой, и она даже не думала их вытирать, она впервые сломалась, сказал себе Поль, впервые за все время. Он снова попытался взять ее за руку, но она съежилась, словно защищаясь. Молчание длилось больше минуты, все смущенно уставились в стол, не зная, как продолжать, пока наконец Прюданс не вскинула голову, плакать она перестала.
– Если я правильно вас поняла, – сказала она, повернувшись к Дюпонну,
