Обращаться с осторожностью - Джоди Линн Пиколт

— Нет?

Как я могла не замечать, какой красивой стала Амелия? Ее глаза под этой нелепой челкой, огромные и миндалевидные. Естественный румянец на щеках. Рот напоминал маленький бантик, который крепко держал все ее мысли. Я поняла, что она выглядела не как я или Шон, а скорее напоминала тебя.

— То… что ты сказала, — проговорила я, — я понимаю почему.

— Я не хочу в Бостон! — выпалила Амелия. — Эта глупая клиника! Вы бросите меня там.

Я посмотрела на Шона, потом на нее:

— Может, нам не стоило принимать это решение без тебя.

Амелия прищурилась, будто не доверяла тому, что слышала.

— Ты можешь злиться на нас, но ты не потому сказала Гаю Букеру, что будешь давать показания, — проговорила я. — Ты просто хотела защитить свою сестру.

— Ну… — произнесла Амелия. — Да.

— Как я могу злиться, ведь ты делала то же, что пытаюсь делать я?

Амелия бросилась в мои объятия с силой урагана.

— Если мы выиграем, — сдавленно проговорила она, уткнувшись в мою грудь, — можно мне купить гидроцикл?

— Нет, — одновременно сказали мы с Шоном.

— Если ты выиграешь, — он встал, держа руки в карманах, — думаю, мне стоит переехать домой насовсем.

— А если я проиграю?

— Что ж, — сказал Шон, — думаю, мне все равно стоит переехать домой насовсем.

Я посмотрела на него поверх макушки Амелии.

— Тяжелый выбор, — с улыбкой произнесла я.

По дороге в «Дисней уорлд», находясь в аэропорту на пересадке, мы поели в мексиканском ресторане. Ты взяла кесадилью, Амелия буррито. Я заказала рыбные тако, а Шон захотел чимичангу. Соус слабой остроты оказался для нас слишком острым. Шон уговорил меня на «Маргариту» («Это ведь не ты поведешь самолет»). Мы разговаривали о жареном мороженом, которое значилось в меню и казалось чем-то невозможным: разве мороженое не растает, если положить его на сковородку? Мы обсуждали аттракционы, на которые отправимся в Волшебном королевстве.

Тогда возможности расстилались перед нами на красной ковровой дорожке. Тогда мы думали о том, что может произойти, а не о том, что может пойти не так. На выходе из ресторана администратор — девушка с оспинами на щеках и пирсингом в носу — дала нам каждому по воздушному шарику.

— А смысл? — спросил Шон. — Их ведь нельзя взять с собой на борт.

— Не у всего есть смысл, — ответила я, беря его под руку. — Живи моментом.

Амелия проделала дырочку там, где был завязан шарик, и втянула гелий. Потом ослепительно улыбнулась нам.

— Привет, родители, — произнесла она тоненьким и пронзительным голосом, как у жевуна из «Волшебника из страны Оз.

— Одному Богу известно, что там…

— Брось, мам, — пропела Амелия. — Это гелий.

— Я тоже хочу, — сказала ты, и Амелия взяла твой шарик и показала, как вдохнуть.

— Вряд ли им стоит вдыхать гелий…

— Живи моментом, — улыбнулся Шон и проделал то же самое со своим шариком.

Они все заговорили со мной комедийными голосами, как птичий хор.

— Давай же, мама, — сказала ты. — Попробуй!

И я последовала их примеру. Гелий немного обжег горло, когда я сделала большой глоток. Мои голосовые связки загудели.

— Может, все не так уж плохо, — пропищала я.

Мы спели «Row, Row, Row Your Boat». Мы прочитали молитву «Отче наш». А когда мужчина в деловом костюме спросил Шона, знает ли он, где выдают багаж, Шон сделал глубокий вдох из своего шарика и сказал: «Идите по дороге из желтого кирпича».

Я не могу припомнить, когда еще так смеялась, как в тот день, или чувствовала себя такой свободной. Возможно, дело в гелии, который будто сделал меня легче, позволяя закрыть глаза и улететь в Орландо без всякого самолета. Или же то, что, несмотря на все наши слова, мы не были самими собой.

Четыре часа спустя у жюри все еще не было вердикта. Шон уехал в больницу навестить тебя и позвонил сообщить, что возвращается, а заодно спросил, есть ли какие-то новости. Амелия строчила хокку на белой доске в конференц-зале.

Я направилась в туалет в третий раз после окончания слушания. Мне не нужно было в туалет, но я включила воду и плеснула себе в лицо. Я повторяла себе, что все не так уж важно, но, конечно, обманывала себя. Нельзя довести семью до краха впустую, пройти через такое безрезультатно будет просто катастрофой. Если я начала этот иск, чтобы успокоить совесть, как я могла смириться с решением, если буду испытывать лишь еще большую вину?

Я вытерла лицо насухо и промокнула свитер. Бросила полотенце в корзину, когда в одной из кабинок нажали на смыв. Дверь открылась, и я отошла от раковины, случайно врезавшись в человека, который пытался выйти.

— Простите, — сказала я и тут же поняла, что передо мной стоит Пайпер.

— Знаешь, Шарлотта, — тихо сказала она, — и ты меня прости.

Я молча смотрела на нее. Из всех возможных перемен я заметила, что от нее пахло совершенно иначе. Она сменила парфюм или шампунь.

— Значит, ты признаешь, что совершила ошибку, — сказала я.

Пайпер покачала головой:

— Нет. Профессионально нет. Но на личном уровне, что ж… жаль, что все между нами закончилось вот так. Мне жаль, что у тебя не родился здоровый ребенок, как ты того хотела.

— Ты понимаешь, что за все эти годы после рождения Уиллоу ты ни разу мне этого не сказала?

— Тебе следовало сказать, что ты хочешь это услышать, — ответила Пайпер.

— Не следовало.

Я пыталась не думать о том, как мы с Пайпер вместе теснились на трибунах катка, читали частные объявления и пытались подобрать друг другу объявления о знакомстве. Мы вместе гуляли, толкая твою коляску, наполняя холодный воздух нашими разговорами, и три мили пролетали незаметно. Я пыталась не думать о том, что считала ее сестрой, которой у меня никогда не было, и что надеялась, будто вы с Амелией станете такими же близкими друг другу.

Я старалась не вспоминать, но помнила.

Внезапно дверь в туалет отворилась.

— Вот вы где, — вздохнула Марин. — Жюри присяжных вернулось.

Она вылетела за дверь, а Пайпер по-быстрому вымыла руки. На обратном пути в зал суда она шла следом за мной, хотя ее ноги были длиннее, и в итоге поравнялась с нами.

Когда мы зашли внутрь, бок о бок, дюжины объективов вспыхнули разом, и я уже не понимала, куда иду. Марин потянула меня вперед за руку. Показалось, что