не испытывал даже мук ревности, когда увидал, что Тина уже оживленно беседует с Гобзиным.
Был первый час на исходе, а обещанный гостям баритон Нэрпи не приезжал, и хозяин мысленно выругал баритона скотиной.
Еще бы!
Николай Иванович, старавшийся, чтобы его фиксы были оживленны, видел, что наступает тот критический период, когда в ожидании ужина гости приходят в удрученное состояние, томясь от скуки. Он знал, что именно в это время певцы и певицы являются спасителями, избавляющими гостей от каторжной обязанности передавать друг другу газетные новости и поднимающими бодрость духа у тех добрых знакомых, которые приезжают на фиксы исключительно для того, чтобы вкусно поужинать и выпить хорошего вина.
II
Известная пианистка уже уехала. Отрывать Тину от беседы с молодым миллионером заботливый отец не хотел, да и заставить ее петь, если она не хочет, не так-то легко.
Николай Иванович поморщился, когда вместо жданного баритона явился Лева, его зять, тщедушный маленький молодой брюнет в смокинге, развязный и самоуверенный, с несколько выкаченными глазами, придававшими его бесцветному, пошловатому лицу с модными узкими бачками и взъерошенными жидковатыми усами глупый и несколько растерянный вид.
Он поцеловал руки тещи и нескольких знакомых дам и налетел на Козельского. Крепко пожав ему руку, он стал подробно рассказывать, чуть взвизгивая, торопясь и захлебываясь, что опоздал потому, что его задержали Иртеньевы, у которых он пил чай.
Словно не понимая, что Козельский нисколько не был бы в претензии, если б зять и совсем не приехал, и что тестю не было ни малейшего дела до незнакомых ему Иртеньевых, Лева Травинский извинялся, что приехал поздно, и затем стал объяснять, что Иртеньевы вполне приличные люди и платят за квартиру тысячу восемьсот рублей.
— А сам Иртеньев умный, очень умный… Куда умней меня.
— Неужели? — спросил Козельский, подумавший в то же время, что такие идиоты, как зять, встречаются не очень часто.
— Должен согласиться… И вообразите — зарабатывает до двадцати тысяч. Он предлагает быть его компаньоном. Как вы думаете, дорогой Николай Иванович, сделаться его компаньоном? — неожиданно спросил Лева.
— Мы об этом в другой раз лучше поговорим.
— Так я завтра приеду посоветоваться, а? Ведь не вредно к шести тысячам, которые я получаю, иметь еще четыре тысячи дополнительного заработка… Иртеньев говорит, что это не трудно… Я хочу с вас брать пример и думаю, что умные люди всегда могут хорошо устроиться… Не правда ли?
Николай Иванович, не раз удивлявшийся, что его зять отлично идет по службе и вообще преуспевает, все-таки удивился, что такого глупого болтуна берут в компаньоны, и снова повторил:
— В другой раз поговорим… В другой раз… А теперь…
Его превосходительство с удовольствием прибавил бы «убирайся к черту!», если бы только это было возможно.
— А Инна разве не здесь? Она не была здесь? — вдруг тревожно спросил Травинский, оглядывая гостиную.
— Она играет в карты.
— В карты? Удивительно!
И он пошел в кабинет.
Легкая складочка на лбу обнаружила неудовольствие Инны Николаевны, когда ее муж подошел к ней и, целуя ее руку, проговорил:
— Не думал, что ты в карты… А я от Иртеньевых… Не пускали…
— Мой муж! — проговорила она, обращаясь к Никодимцеву. — Никодимцев… Григорий Александрович.
Травинский поклонился особенно почтительно. Никодимцев привстал, подавая ему руку, и едва скрыл изумление при виде этого молодого человека — до того ничтожен казался он перед своей женой.
«Как могла она выйти за такого замуж?» — невольно пронеслось у него в голове.
— А ты давно здесь, Инна?..
— Из театра прямо!
— Я думал, ты каталась… Погода такая хорошая.
— Ты нам мешаешь! — мягко проговорила Инна Николаевна.
— Мужья всегда мешают женам! — смеясь, проговорил муж.
Партнеры переглянулись. Никодимцев опустил глаза.
— Особенно когда жены играют в карты, — шутливо заметила Инна Николаевна.
— Виноват… Я не буду мешать.
Травинский ушел.
Никодимцев взглянул на Инну Николаевну. Ни черточки неудовольствия в ее лице.
«Неужели она любит мужа?» — подумал Никодимцев.
Подобный вопрос невольно задавали себе все, видевшие Инну Николаевну и ее мужа.
Во втором часу позвали ужинать. Перед тем что садиться, Козельский сказал дочери:
— Я посажу около тебя Никодимцева.
Инна охотно согласилась и спросила:
— Кто он такой?
— Ты разве не знаешь? Директор департамента. Человек с блестящей будущностью. Говорят, его скоро назначат товарищем министра… Не дай ему скучать… Он застенчив, особенно в дамском обществе, и, кажется, избегает женщин…
— Будто?
— Говорят, живет схимником…
— Это интересно! — усмехнулась Инна Николаевна.
Она действительно не дала скучать своему застенчивому соседу. Он оживился, слушая ее остроумный пересказ новой пьесы, которую она видела в этот вечер, и почти не дотрогивался до форели, лежавшей у него на тарелке.
— А вы любите театр? — спросила она.
— Люблю, но редко бываю…
— Отчего?
— Во-первых, нечего смотреть.
— А во-вторых?
— Некогда. Я очень занят, Инна Николаевна.
— И вам не скучно все время проводить в работе?
— Работа, я думаю, и спасает от скуки… Чем наполнить иначе жизнь?
— А личное счастье?
— Оно трудно достижимо, Инна Николаевна, особенно теперь, в мои годы.
— Да разве вы старик?
— Сорок два года… Настоящий старый холостяк.
— Жениться еще не поздно…
— Поздно, Инна Николаевна… На такую глупость я не согласен.
— Отчего глупость?
— Я смотрю на брак очень серьезно… Потому-то и счел бы глупостью думать о нем теперь… Жениться, конечно, не трудно, но каково жить потом…
— А как же вы смотрите на брак, Григорий Александрович?
— Я думаю, что жениться можно только тогда, когда действительно любишь и когда уважаешь того, кого любишь… Когда оба правдивы настолько, чтобы могли честно расстаться, если, на несчастье, перестанут любить и уважать друг друга… Иначе это… это…
— Договаривайте…
— Безнравственный компромисс…
— Вы правы! — проговорила Инна Николаевна, и что-то скорбное мелькнуло в ее глазах.
Никодимцев заметил эту внезапную перемену. И с сердечною ноткой в голосе прибавил:
— Разумеется, во всех таких браках виноваты почти всегда мужчины, а не женщины. Для них часто нет выхода…
— И женщины виноваты! — сказала Инна Николаевна.
— Григорий Александрович! Шабли перед вами! — обратился хозяин к Никодимцеву.
— Благодарю вас.
Но он не налил себе вина.
— Что ж вы? Налейте мне и себе! — сказала Инна Николаевна.
— Я вообще не пью, но с удовольствием выпью за ваше здоровье и… счастье! — промолвил Никодимцев.
И, наполнив две рюмки, чокнулся с соседкой.
— А я пью за то, чтобы вы нашли тот идеал, о котором говорили… Ведь и одиночество тоскливо… Или честолюбие для вас выше всего?..
Никодимцев покраснел.
— Да, я честолюбив. А об идеале можно только мечтать…
— И стараться осуществить мечты… Полюбить…
— Чтоб нарушить тот покой, которым я теперь пользуюсь?..
