Варвара Алексеевна.
Она вдруг сделалась серьезной и с пытливою тревогой взглянула на Оверина.
— В чем не прав, Вавочка?
— Ты говорил, что в ней ничего особенного… Она красавица — эта Сирена.
— Ты находишь? — небрежно кинул Оверин.
— А разве ты этого не находишь?
— Недурна, даже очень недурна, если хочешь, но…
— Но что?
— Холодная натура, должно быть… Да вот расспроси о ней лучше Родзянского.
— Он тоже в ее свите?
— А не знаю… Кажется, она нравится ему… Александр Петрович! — позвал Родзянского Оверин.
И когда тот подошел и, поздоровавшись с Варварой Алексеевной и Овериным, присел около них, Варвара Алексеевна не без иронии заметила.
— Вот сюрприз вас видеть, Александр Петрович! Вчера вы, кажется, и не знали, что едете сегодня?
Родзянский не тотчас ответил. Он заметил, как подмигнул ему Оверин, и вспомнил, что вчера на вопрос Варвары Алексеевны об отъезде из Севастополя отозвался неопределенно.
— Не знал, Варвара Алексеевна. Только сегодня утром решил ехать. Такой чудный день и так приятно прокатиться на пароходе! — прибавил он, улыбаясь.
— Вы до Ялты?
— До Ялты.
— И ваша знакомая, эта очаровательная Сирена, в Ялту?
— Да.
— Надолго?
— Кажется, на месяц.
— А вы, Варвара Алексеевна, тоже в Ялте поселитесь?
— Не думаю… Там все-таки город… Шумно… Я бы хотела отдохнуть где-нибудь в более, тихом местечке… Говорят, Алупка хороша… Вы, кажется, хвалили Алупку, Дмитрий Сергеич?
— В Петербурге мне о ней говорили, Варвара Алексеевна. Впрочем, и Ялта не дурна! — промолвил Оверин.
— Я ничего не знаю. Я первый раз в Крыму. А вы?
— И я в первый раз… Вот Дмитрий Сергеевич раньше бывал здесь, кажется?
— Недолго… Всего две недели и только в Ялте, проездом на Кавказ.
— А ваш друг, Александр Петрович, сейчас меня поразил! — заговорила Варвара Алексеевна.
— Он имеет эту способность, — усмехнулся Родзянский.
— Вообразите, он не находит ничего особенного в «Сирене». А по моему она красавица. Не правда ли?
— Еще бы.
— И умна?
— И умна, и мила, и остроумна! — горячо продолжал Родзянский.
— Короче… совершенство?
— Не хотите ли убедиться в этом… Познакомьтесь с ней! Хотите? Я вас познакомлю.
— Не стоит на короткое время. Она будет в Ялте, а я буду в Алупке, — подчеркнула она. — А, впрочем, познакомьте. — Я люблю красивых и интересных женщин! — вдруг перерешила Варвара Алексеевна, сообразив, что может помешать Диме наедине разговаривать с Сиреной на пароходе. А эти разговоры вдвоем… знает она их!
«Наверное, эта барыня — и надо ей было ехать сегодня — будет кокетничать с Димой. Дима интересен и нравится женщинам. И наверное, он врет, говоря, что не находит в ней ничего особенного… Того и гляди, увлечется!» — подумала Варвара Алексеевна, вглядываясь в Оверина с тщательно-скрываемой тревогой и с тем мучительным предчувствием опасности, которое часто охватывает ревнивых женщин.
Но Оверин отлично разыгрывал роль, желая не возбудить подозрения Вавочки на первых порах и несколько труся ее решительного характера. Он весело и беспечно напевал вполголоса фальшивым тенорком какой-то романс и, казалось, его нисколько не занимали разговоры о Сирене.
Расспросивши у Родзянского все, что можно было у него расспросить о Сирене, Варвара Алексеевна окончательно решила поселиться в Алупке.
Подальше от этой Сирены — лучше. И надо было с нею встретиться!
Раздался третий свисток. Пароход стал отваливать.
Медленно, задерживая на швартове корму, пароход поворачивался, и когда нос его повернулся, был отдан швартов, и «Юпитер» тихим ходом направился к выходу из бухты.
Описав циркуляцию и очутившись на свободном пространстве пароход полным ходом, слегка постукивая машиной, шел мимо эскадры, мимо батарей, оставляя слева Севастополь и направляясь в море.
Все пассажиры были на верху, любуясь скрывающимся красавцем городом, который издали казался еще красивее, сверкая своими белыми домами и макушками церквей, расположенными по склону горы.
Выйдя из бухты, «Юпитер» повернул влево и пошел вдоль высоких золотистых берегов южного берега, где то и дело показывались красивые здания церквей, дач и масса зелени. Вот Херсонесский маяк, мыс Фиолент и Георгиевский монастырь, дальше генуэзская башня Балаклавской крепости, мыс Айя, Форос и Байдарския ворота.
Бинокли пассажиров, особенно едущих в Крым в первый раз, были направлены на берег, в недалеком расстоянии от которого шел полным ходом «Юпитер».
То и дело раздавались восторженные восклицания.
Но Оверин предоставил любоваться видами Вавочке, а сам нетерпеливо посматривал на рубку, ожидая Марианну Николаевну.
Когда она вышла наверх, то снова обратила на себя общее внимание. Дамы с жадным любопытством оглядывали ее костюм, изящный и оригинальный, непохожий на костюмы модного шаблона и видимо сочиненный ею самой.
На ней была белая, из тонкой шерсти, открытая жакетка, на отвороте которой алела крошечная бутоньерка из нескольких роз. Голубой батистовый лиф с накрахмаленным передом в мелких складках имел вид мужской сорочки и закрывал шею низеньким стоячим воротничком, перехваченным узенькою голубою полоской батистового регата с небольшими концами. Светло-серая юбка была не длинна и не закрывала маленьких красивых ног в черных шелковых чулках, обутых в желтые башмаки. На голове был, надетый чуть-чуть набекрень, голубой шелковый берет, из-под которого выбивались золотистые прядки. Все на ней сидело необыкновенно ловко, все казалось простым и шло к ней. Никаких украшений: ни серег в маленьких розовых ушах, ни брошки, ни браслет. Только кольцо на мизинце выдавалось сквозь тонкую кожу шведской светлой перчатки.
Марианна Николаевна вышла из рубки со стороны противоположной той, где сидели Вавочка и Оверин, и он не мог поклониться Сирене. Бежать же тотчас к ней он не хотел. Вавочка и без того куксится. Не надо раздражать ее прежде времени.
И Оверин, несколько обиженный, что Сирена даже не поинтересовалась узнать: здесь ли он, принялся глядеть на берег в бинокль.
Глядела и Вавочка и думала невеселые думы о будущем.
Оба молчали.
Свита тотчас же окружила Сирену, когда она села на скамейку за рубкой, против люка, на котором были разложены книги и газеты. Маленький быстроглазый, симпатичный еврейчик с ласковою вкрадчивою улыбкой рекомендовал подходившим пассажирам купить книги и газеты. Тут же сидел, разложив свой небольшой ящик-лавочку, довольно пригожий неаполитанец, предлагавший на ломаном французском и русском языках разные брелоки, пресс-папье, кораллы, изделия из черепахи, камни из лавы и веера, обращаясь преимущественно к дамам и с тонкою психологией умевший возбуждать в них желание купить что-нибудь.
— А ведь нашего мичмана посадят на гауптвахту, Марианна Николаевна! — смеясь, говорил рыхлый инженер.
— За что?
— Да как же. Он удрал со своего корабля без отпуска.
— Молодость безрассудна! — шутя промолвил Завистовский.
— Это правда? Вам достанется? — спросила мичмана Сирена.
Пригожий мичман
