что жив ее Василий и без конца молилась. Ей не нравилось, что Елена с Панюшкой бегает в клуб, как молодая, но Марфа молчала, боялась разгневать Елену.
В Чернево Аспосов день пристольный праздник, к нему готовились, ждали гостей. У каждой хаты стояло по несколько подвод – гости понаехали, а вечером все в клуб. Клуб был на большаке напротив Конного двора. Лихо играли гармошки. Солдатки кляли это веселье и молились за своих. К Елене приехали в гости братья, после застолья тоже пришли в клуб. Василий под два метра, раскинув длинные руки бил дроби и «сыпал» частушки:
– Меня милка заразила, и я ее заразил, у корыто посадил и на речку отвозил.
Стоял хохот. Народ тяжело работал и по-прежнему танцевал, как и нет войны. Это потом посыпятся похоронки.
Павел смотрел в расписанное морозом окно, через маленькую проталинку на сверкающий иней березы. Это он с Костей ее посадил в первую весну здесь на чужбине. Костя придерживал деревце, а он подсыпал и тромбовал землю, рядом стоял Арина с Тосей на руках и тринадцатилетняя Елена. Березка прижилась, вон какая красавица за двадцать лет выросла. А семью не очень жаловала чужбина, четырех детей похоронил, пятерых вырастил. Елена барышня, веселая, умная девочка, теперь колхозная баба, смерилась, рукой махнула, как все, деревенщина. Костя радовал, что с ним? Его часть в Крыму была. Павел надел полушубок овчинный, ноги в валенки с галошами, опустил уши у меховой шапки. Арина подала ему теплые рукавицы из овчины. Снег скрипел под ногами,с деревьев сыпался иней. Павел взял лопату и неторопливо стал отбрасывать снег.
– Отец, я сам почищу, – Миша на ходу застегивал полушубок.
– Не, разминка, залежался, спасибо сынок, – усмехнулся Павел. – Сходи-ка к вдове, да спроси, чем им помочь, может что надо?
В деревне было тихо, немцы прятались от мороза в теплушку, два полицая слонялись по деревни, детвора шумела на горке, наваливались на сани и неслись на них с накатанной кручи, визжа от страха. Павел заходил в теплушку за распоряжениями, его приглашали иной раз к столу, угощали шнапсом, немцы рассматривали фотографии родных, присланные из дома.
–Stalin und Gitler kaput, – немец подносил ладонь к горлу, поглядывая, как бы офицер не вошел.
Они выпивали, среди крика и визгов Павел узнавал о сводках с фронтов.
–Да-да, – думал Павел, – не сладко вам на русской земле, сволочи. Дома он рассказывал Арине о боях под Москвой, о больших потерях, в брянских лесах партизанский отряд большой фрицам покоя не дает.
– Тяжелые бои идут, хотели по быстрому Россию свалить, да не тут-то было. Мерзнут фрицы, они такой зимы не видали, вон от мороза бревна трещат.
Тося с четырехлетней дочкой Анечкой пришла к родителям вечером, накануне Павел привез пушистую елку, в хате запахло хвоей. Теперь он снял с потолка в сенях большую коробку с елочными игрушками. В доме запахло Новым Годом, елка нарядная в бусах и шарах сверкала. Аня спела у елки песенку, она ее долго учила, повторяя за мамой. Все захлопали в ладоши и Арина сняла для нее с елки конфетку в блестящем фантике. Девочка спрятала конфетку в карманчик:
– Дома съедим, – сказала она маме.
Павел взял гармонь заиграл:
– Крутится, вертится шар голубой.
И этим испортил веселье, Арина приложила фартук к глазам и ушла из залы. Павел отложил гармонь:
– Тося, завтра с утра поможешь матери, борова резать будем, пудов десять точно, сколько его еще держать? Лена с детьми приедет, вот и погуляем, встретим сорок третий. Мяса всем хватит и сала посолим. Симу надо пригласить с ее оглоедами.
Арина поглядывала на мужа: «Что с ним? Озлобленный, все с подковыркой, как подменили. Ссутулился, ногами шаркает и ничего не говорит, что у него на Душе творится?» – гадала Арина. А Павел завел разговор сам:
– Скоро-скоро наши погонят фрица.
– С чего ты взял? Немцы не волнуются… – заговорила торопливо Арина.
– Шкурой чую, – перебил Павел, – что они спасибо скажут? Всех собак на меня повесят, а что я им плохое делал?
Арина растерялась. А Павел говорил:
– Теперь уходить некуда, да и возраст не тот, сыновьям сразу в военкомат и на фронт, Родину защищать, а то тоже попадут под горячую руку. Рано или поздно каждому придет время, когда ответ придется держать. Все всплывет, рад бы изменить, да не тут-то было, оглянешься и кричать хочется, ну почему так?
Павел взглянул на жену:
– Ну что мать? Сына будем женить? – Павел засмеялся, обнял жену, – пусть рожают внуков, род наш продолжат.
Арина всхлипнула:
– Чьи бы бычки не прыгали, телятки будут наши.
Павел сплюнул через левое плечо:
– А ты для чего? Лахудру направь на путь истинный. Вон плетка на гвозде. Коль у сынка глаза помутились, втюрился.
Вечером Василий привел невесту в дом знакомиться. Шура боялась, стояла опустив голову, румяное лицо стало еще румяней.
– Ну что? Венчаться им? – Арина взглянула на мужа, тот махнул рукой.
Шура улыбнулась, показав на щеках ямочки.
– Лицом пригожа, да одежда не гожа. Тося, выбери у себя платье понарядней для невесты, туфельки на каблучке, если велики, ваты подложит.
В воскресенье рано утром у ворот десять подвод, от лошадей шел пар. Сима с дочерьми украшали цветами и лентами дуги, в сани набросали охапки душистого сена. Играли три гармошки, Павел для согрева вынес бутылку самогона гармонистам и они старались. Собрались деревенски поглядеть на свадебных, даже немцы вылезли с теплушки и с любопытством глядели, притопывая от мороза под музыку. Свадебные, разогретые угощением, садились в сани, невеста с женихом уселись в сани, украшенные лентами и цветами. Лошади пошли рысью, гармошки играли, песни летели по бескрайним снежным просторам, люди, отвыкшие от праздников, выбегали из хат услышав гармошки, они с изумлением смотрели на вереницу украшенных лошадей, веселых людей, лошади галопом уносились мимо.
– Крутится, вертится шар голубой, – лихо летела веселая песня.
– На Чернево, – скомандовал Павел.
Возле хаты Марфы стоял молодой вороной жеребец, запряженный в сани. Михаил бросил на сани еще большую охапку сена. Марфа подала внуку новую постилку, он аккуратно расстелил ее поверх сена.
– Едут, едут, – взвизгнул радостно стоящий на дороге полицай Тетень. Гармошки грянули:
– Ой, полным полна моя коробушка, есть и ситец и парча…
Люди вышли на дорогу. Елена с дочками села в сани, Михаил хотел подождать, пока все развернутся. Но Павел крикнул:
– На таком жеребце только вперед, красота какая!
Михаил натянул вожжи и жеребец пошел галопом, сани кидало в разлет.
– Вот это да! – Сказал Павел,—хорош! Он знал, что Воронок
