увлечена этой группой. И когда ты ни с того ни с сего стала кричать на мать…
– Она тоже на меня кричала!
– Знаю, знаю. Но я в жизни не видел тебя такой злой, девочка моя. Ты же у нас обычно тихоня. Вот мы все и удивились, мягко говоря.
Теперь мы с папой молчим. Что-то подсказывает мне, что я недооценила вчерашнюю ссору с мамой. Вообще я хорошо лажу с родителями. Конечно, я не рассказываю им всё-всё-всё, но делюсь многим, и мы любим вместе посмеяться. Но то, как мы с мамой вчера друг на друга кричали… Теперь я понимаю, почему их шокировало мое поведение.
– Ну… Мне жаль, что так получилось. Простите, – бормочу я. – Но эта группа для меня и в самом деле очень важна.
– Знаю, – повторяет папа. – Но мы беспокоимся, что, быть может, она слишком важна.
– О чем ты? Я не понимаю.
– Ну… Что для тебя она важнее учебы.
– Пап, я же говорила, что церемония прощания со школой – пустая трата времени…
– Я не об этом. Ты уже не маленькая девочка. Скоро ты будешь учиться в университете, потом найдешь работу, начнешь новую жизнь. Мы просто хотим быть уверены, что ты помнишь об этом. Иногда создается впечатление, что у тебя на уме только эта группа. Ты все время о ней говоришь.
– Вот и не все время! – возражаю я, хотя в глубине души знаю, что папа прав. Все разговоры с родителями так или иначе сводятся к «Ковчегу». Они терпеливо слушают меня, но вряд ли понимают, почему я так горю этим.
– Мы просто переживаем за тебя, Фереште.
Я смеюсь, не зная, что ответить.
– Пап, я всего лишь иду на концерт.
В коридоре появляется Джульетта с чашкой чая в руках. Она успела причесаться и убрать волосы в свободную французскую косу. Видимо, у меня на лице написано, что разговор зашел куда-то не туда. «Все в порядке?» – спрашивает она одними губами.
Я киваю.
– Фереште, ты куда пропала?
– Я здесь, пап.
– Ты, главное, береги себя. Мы волнуемся.
– Знаю. Но я у вас вроде не совсем глупая. Постараюсь ни во что не влипнуть.
– Ты очень умная. Может, даже умнее нас.
Я слабо улыбаюсь.
– Не, вы в этом доме точно самые умные, – говорю я, напоследок еще раз заверяю отца, что все со мной будет в порядке, и вешаю трубку.
– Что случилось? – спрашивает Джульетта, присаживаясь на батарею.
– Папа звонил. Мама до сих пор злится.
– Ох, – сочувственно морщится Джульетта.
– Да не парься, – успокаивающе смеюсь я. – Это же родители. Мама остынет и поймет, что была неправа.
Джульетта хмыкает и отводит взгляд. О том, что такое ссоры с родителями, она знает не понаслышке. Отец и мать Джульетты – известные юристы, мастера своего дела. Старшие дети пошли по их стопам. А Джульетта хочет учиться на театрального художника.
– Да уж, – говорит она, и на лице ее возникает странное выражение, словно ей неловко обсуждать со мной подобные вопросы. Может, так оно и есть. Если подумать, в наших разговорах мы почти не касались родных.
Мак не находит лучшего времени, чтобы с громким топотом спуститься по лестнице, на ходу застегивая ремень. Завидев Джульетту, он принимается судорожно приглаживать волосы.
– О чем болтаете? – спрашивает он. Любопытный какой.
– Разумеется, тебя обсуждаем, – отвечает Джульетта с проказливой улыбкой, в которой я сразу узнаю свою подругу.
Они с Маком удаляются в сторону гостиной, а я стою и гипнотизирую взглядом телефон, пытаясь сообразить, что же отец хотел сказать о маме.
Мама не понимает меня. Не понимает, почему какая-то музыкальная группа так много для меня значит.
А еще они волнуются за мое будущее. Они не говорят об этом вслух, но я и сама прекрасно знаю, что способности у меня средние, особенно по сравнению со старшим братом. Он у нас воплощение успехов и амбиций. А я – так, разочарование.
Это для меня не новость. Я прекрасно знаю, что ничего выдающегося во мне нет.
Но думать об этом сейчас я не собираюсь.
Нет нужды.
Эта неделя будет не обо мне и не о моей серой жизни.
О ней я вообще не буду вспоминать.
Эта неделя принадлежит «Ковчегу».
•
Бо́льшую часть дня все мои мысли – только о Джоуэне. Я обсуждаю фотографию с Джульеттой и в интернете. Тамблер бурлит всевозможными теориями, мнениями и дискуссиями. Фандом разделился на два лагеря. Одни верят в реальность Джоуэна, другие – нет. Полагаю, тот факт, что Джимми с Роуэном спали в обнимку в одной кровати, нельзя считать железобетонным доказательством, но в моих глазах он к этому близок. Потому что я оптимистка. И верю в настоящую любовь.
Твиттер тоже не затыкается. Хештег #Джоуэн часами висит в топе. В моей ленте люди и кричат от восторга, и плачут, и все это капслоком. Джимми и Роуэн пока никак не прокомментировали новость, но ведь рано или поздно они это сделают?
Как бы я хотела спросить их напрямую.
Как бы я хотела сказать им, что всё будет хорошо – и что все за них рады.
– Думаешь, они расстроились? – спрашивает Джульетта.
Мы сидим на диване в гостиной, разложив на коленях ноутбуки. По телевизору крутят серию «Бруклина 9–9». Мак расположился на другом диване, уткнувшись в телефон.
– Наверное.
– Тогда мне стыдно, что я так счастлива.
– Ну, мы пока не знаем, что они думают, – говорю я и выдавливаю из себя смешок. Мы обе прекрасно понимаем, что это всего лишь жалкая попытка оправдать нашу радость.
Прочитав все комментарии и ветки дискуссий, я заворачиваюсь в одеяло, которое валяется в гостиной с прошлой ночи, и сажусь перечитывать любимый фанфик по Джоуэну. В нем Джимми и Роуэн знакомятся в начальной школе, а в конце им по двадцать семь лет, «Ковчег» уже в прошлом, у обоих сольная карьера. Они снова и снова влюбляются и расстаются – только чтобы опять найти дорогу друг к другу.
Я знаю, что это все выдумка. Во всяком случае в том, что касается деталей. Но мне нравится мечтать.
Надеяться.
И чувствовать себя счастливой.
В моей жизни случались плохие дни (вот так сюрприз, да?), но этот решил побить все рекорды, потеснив на пьедестале даже День, когда у меня случилась паническая атака на концерте для нуждающихся детей, День, когда я потерял сознание на встрече с журналистами, и День, когда я упал со сцены лондонского театра Палладиум.
Допускаю, что звучит это