Обладательница жёлтого топика прикрыла рот ладонью и завизжала. Чёрная майка вскочил, являя миру красные бермуды.
— Наших бьют! — истерично крикнул он и повис сзади на Марике.
Буфетчица с видом человека, знающего технологию до секунды, толкнула официанта в плечо:
— Зови милицию! Петровича — он в соседнем вагоне!
Официант кивнул и на рысях выбежал из ресторана.
Марик отпустил шею розовой рубашки и под весом чёрной майки попятился назад по дуге. От удара об стену кинетическая энергия, накопленная чёрной майкой, вырвалась из его горла зычным кряком. Чёрная майка ослабил хватку, но розовая рубашка успел ударить Марика одной рукой в живот, второй — в лицо.
Упруго отыграл пендельтюр, выпуская на сцену повара при всём кухонном параде и с будёновскими усами. На фоне могучей груди едва различались скалка и кухонный топорик.
— А ну! — пробасил повар и сердито нахмурился, явно переигрывая.
— Стой! — буфетчица, подняв и растопырив руки, бросилась ему наперерез. — Рано ещё!
Марик пнул розовую рубашку в живот, сбросил вращением корпуса чёрную майку и успел пробежать пару шагов. Но жёлтый топик выставила в проход голую ногу в шлёпанце, Марик споткнулся и растянулся на полу. Розовая рубашка, чёрная майка и джинсы в обтяжку уселись на Марка верхом и принялись мутузить почём зря.
Между столиков вполоборота прогарцевал официант. Он услужливо кланялся ковыляющему следом Петровичу. Милиционер с ходу ткнул дубинкой в грудь розовой рубашке и одышливо просипел:
— Ты. Встал бегом!
Наездники неохотно поднялись с Марика и отступили к буфету. Девушка, сюсюкая, принялась оглаживать розовую рубашку. Он отдёргивал руки дамы и, пыхтя, вертел головой. Чёрная майка, морщась, разминал спину. Жёлтый топик ойкала, рассматривая отдавленные Мариком пальцы на ноге.
— Никому не расходиться! — рявкнул отдышавшийся Петрович и персонально озадачил официанта: — Двери закрой, бегом, не пускать никого! Официант услужливой иноходью метнулся к двери. — Расследовать будем, — в голосе Петровича послышалась нежность. — Кофейку мне свари, — подмигнул он буфетчице.
Та вытянулась во фрунт:
— Петрович, будет сделано! — И тут же потрепала его по руке: — Расследуй, не волнуйся.
Милиционер втиснулся за столик рядом с жёлтым топиком. Марк сел на полу и сплюнул кровавую слюну. За окном промелькнул мостовой переход через пути пригородной станции.
— Вставай давай! Расселся… — глаза Петровича блеснули над пухлыми щеками.
Марик изящным разворотом поднялся с пола и уселся напротив Петровича за столик. Розовая рубашка рванулся вперёд:
— Куда?! Это наш стол!
— Рот закрыл! — осадил его Петрович. — Сейчас все столы мои. Документы приготовили. Бегом!
У дальней двери в вагон загомонили. Жорик толкал перед собой официанта, как маневровый тепловоз сошедшую с рельсов вагонетку. Малый наконец сдался и виновато прогнусавил:
— Петрович, тут это…
— Сказал же… — милиционер тяжело выдохнул и опустил голову. — Н-е-п-у-с-к-а-т-ь. Ты «не» с глаголами не доучил, что ли?
— Петрович, это к тебе, — заскулил официант. — Ты взгляни, а потом уж… Ну, вы тут сами, ага?
Петрович грозно и с подозрением зыркнул на Жорика:
— Кто такой? Ещё один искатель приключений?
— Да, бать. Отойдём-ка на секунду, — дружелюбно предложил Жорик.
— Дабать на нарах будешь, — отрезал Петрович. — Настоящие милиционеры не отходят — стоят на своём.
Жорик склонился к Петровичу и, глядя ему в глаза, подпустил в тон металла:
— Идём, батя, карту покажу. С крестиком, где сокровища. Потом спасибо скажешь. А то и у тебя приключения начнутся.
— Ну, смотри, малахольный… — нехотя поднялся Петрович.
— Вот и ладушки. — Жорик направился к кухне и толкнул кулаком пендельтюр.
Глубокая кубическая мойка для посуды блестела начищенной с утра нержавейкой. Поезд побежал по стрелочным переводам промежуточной станции. Вагон закачался и застонал усталым железом. Жорик для устойчивости припал бедром к мойке и показал Петровичу удостоверение. Петрович суетливо нахлобучил фуражку, встал по стойке смирно и отдал честь:
— Виноват, товарищ капитан!
— Тише-тише, батя, — Жорик похлопал милиционера по отколесившемуся животу.
— Сами видите… — виновато сощурил глаз Петрович. — Сразу и не поймёшь, с кого сколько… Кто где, то есть…
Жорик осмотрел кухню и распорядился:
— Так, давай сейчас по-тихому. Мы уйдём, а ты тут вздрючь молодёжь… На твоё усмотрение, короче.
— А с вами потом?.. — глаза Петровича блеснули, и он потёр несуществующую купюру между большим и указательным пальцами.
— От-ставить! — грозно осадил милиционера Жорик.
— Есть! Понял! — Петрович разве что каблуками не щёлкнул.
Пендельтюр жалобно скрипнул, пропуская повара.
— Коньяк есть? — Жорик посмотрел на повара снизу вверх.
Повар брезгливо отвернулся:
— Крепкого алкоголя не держим. Нам не положено.
— Бегом! — вмешался Петрович.
Повар вздрогнул, проворно достал из рундука бутылку и протянул её Жорику.
В салоне стояла напряжённая тишина, срываемая время от времени нервным перешёптыванием молодых людей. Жорик хлопнул Марика по лопатке:
— Вставай, пошли.
— А коньяк? — разочарованно протянул Марик.
Жорик взвесил на ладони бутылку:
— Взял. Безалкогольного.
***
Марик с Жориком покинули театр боевых действий, и Петрович снова развернулся по-маршальски.
— Кто главный? — прокряхтел он многозначительно, втискиваясь на прежнее место.
— Вы? — нерешительно предположил розовая рубашка.
— Из вас, дурень.
— Я, — приосанился парень.
— А чего ты-то? — возмутился чёрная майка.
Петрович указал пальцем на розовую рубаху:
— Остался, остальные на выход. Бегом!
Массовка пришла в движение. Официант и буфетчица исчезли на кухне. Чёрная майка и джинсы в обтяжку лихорадочно собрали мелкие пожитки и с жалостливой нерешительностью смотрели на жёлтый топик, запертую Петровичем в западне. Девушка не осмелилась обратиться к милиционеру и просто перелезла через стол — Петрович едва успел убрать чашку с кофе. Молодёжь испарились, бросив товарища.
— А со мной что? — Розовую рубашку больше не тянуло на ратные подвиги.
Петрович не спеша достал из планшета бланки протокола и ручку.
— Это ты, сынок, у психиатра спросишь, что с тобой. Моё дело протокол составить, по месту службы или учёбы сообщить, с поезда снять, может, даже задержать.
— А нельзя… — парень стёр со лба пот. — Ну… как с ними…
— Не, сынок, как с ними точно нельзя. — Петрович расписал ручку на старом чеке. — Другие предложения есть?
— Ну… пятьсот. — Глаза парня округлились от напряжённого ожидания исхода попытки.
— Не темни, сынок. — Петрович отхлебнул кофе и с отеческим пониманием склонил голову набок: — Показывай бумаги.
В руках парня появилась пятисотрублёвая купюра:
— Вот…
— Э, нет. Цвет бумаги не тот.
— Но у меня только… — парень отчаянно захрустел кошельком и достал несколько крупных купюр.
— Чего это? — прищурился Петрович. — Да ты курс хоть знаешь?
— Да кто его теперь знает-то? — Парень обмяк и скуксился.
Поезд сбавил скорость и деловито втягивался на станционные пути.
— Это верно, сынок, — Петрович принял деньги из ослабевших рук розовой рубашки, — сбились мы с курса… А вот и Сасово, три минуты стоим.
2005, Управление
