на одной и той же доске? Нет, нет, шахматы — сухая схема: Лужин — несчастный пленник схемы. Найти гармонию времени — значит создать грандиозную симфонию (в финале — мощное тутти). Или живописное полотно — мазок за мазком — во всю рамку эпохи. Работа эта только тому под силу, кто почувствует и познает (или угадает) законы гармонии (сольфеджио истории — не слабо!)… Закутарова охватил озноб… Точно, точно, у каждого куска истории есть свой сюжет, а у сюжета — свой автор, свой Творец, который руководствуется (должен руководствоваться) законами эстетики, законами гармонии — только тогда он и выигрывает в этой игре. Судьба проигравшего печальна: его убирают с доски… Набоков, конечно, не открыл никаких новых законов, но «обнажил прием» и показал Закутарову, как это делается — просто и наглядно, без излишнего нравственного тумана.
Ничего подобного Закутаров до сих пор не читал. И после — художественный и политический «самиздат» и «тамиздат», который давал ему Сурен, а потом и черноморские диссиденты (войти в их круг позволила ему репутация друга Христианиди): стихи Ахматовой, романы Солженицына, эссе Сахарова и памфлет Амальрика, «Новый класс» Джиласа — хоть и были с интересом прочитаны, но столь сильного впечатления уже не произвели. Набоков же со своим простеньким романом, совершенно далеким от политики, словно взял его сзади за плечи, развернул и поддал хорошего пинка, придал ускорение в жизни, — и всё! — на прежнее исправление уже не свернешь.
«Вы никогда не будете фотографом, — смеялся Христианиди, выслушав Закутарова, который, едва они встретились в забегаловке у городского пляжа, против обыкновения тут же налил себе хороший глоток коньяку и, выпив, сразу начал возбужденно говорить о Набокове. — Вы не будете фотографом потому, что вам узка рамка видоискателя. Хотя скажу, что мой портрет вы сделали очень хорошо — настолько, что я боюсь показать маме: она огорчится, увидев этого черного алкаша-доходягу. Она еще на что-то надеется, а портрет, увы, надежды не оставляет… Нет, нет, это замечательная работа, и, может быть, вы действительно будете великим художником — именно потому, что вы не созерцатель, а жесткий аналитик. Набоков потому вас так и взволновал, что вы уже теперь готовы играть в его игры. Но, боюсь, игра по всей доске эпохи, о которой вы говорите, — это не искусство, а жизнь — история, политика. По крайней мере в вашем случае, с вашим темпераментом…»
Уже в конце мая, когда отметили сорок дней, Ревекка Молокан передала Закутарову, что мать Сурена просила его зайти: что-то хочет отдать ему, какие-то вещи. Закутаров кивнул, мол, обязательно зайдет, — он даже догадывался, о чем речь: Христианиди давно собирался отдать ему негативы серии «Олег» — сразу после ареста Кукуры он нашел их в редакционной лаборатории. Но началась университетская сессия, что-то отвлекло Закутарова, и он вспомнил о приглашении только в середине июня. Старой Христианиди на месте уже не было — уехала к дочери в Ростов. В пустой квартире, залитой летним солнцем, видимо, предполагался ремонт, двери во все комнаты были распахнуты, полы застелены газетами, мебель отодвинута от стен и занавешена белыми простынями, книги и, видимо, еще какие-то вещи были упакованы в картонные коробки-, стоявшие на полу по всей квартире.
Хозяйничали те носатые женщины-близнецы, которых он видел на кладбище, — как оказалось, совсем не молодые. Они попросили Закутарова помочь собрать коробки в одной комнате. «А для вас кое-что есть», — сказала одна из близнецов, когда коробки были составлены в одну большую пирамиду и Закутаров уже собрался уходить. Волоком она вытащила из темного чулана в коридоре большой коричневый репортерский кофр — кофр Кукуры, Закутаров узнал его сразу. И сразу открыл. В нем был и «Никон», и объективы, которые продавались тогда в «Культтоварах». И на тетрадном листке крупно: «Передать Олегу Евсеевичу Закутарову (через Молокана)». Христианиди никогда не говорил, что именно он купил и камеру, и оптику. Видимо, до последнего ждал, что Кукура даст знать о себе. Но тот молчал. Хотя, конечно, мог бы написать, хоть открытку бросить — все-таки не по политическому делу пошел, и режим был поди не так строг, переписку не запрещали. Но нет, исчез с концами.
В коричневом репортерском кофре были, конечно, и негативы, и уже теперь, почти тридцать лет спустя, Закутаров заказал в лаборатории на «Мосфильме» для своей очередной выставки новые отпечатки «Олега» — большие, метр на полтора, а один так и вообще три метра на два. Точно такие же отпечатки он заказал и с негативов своей черноморской серии «Обнаженная в солнечном свете» — и тоже один большой, от пола до потолка. И эти два огромных снимка двух юных обнаженных — Адама и Еву — следовало поместить по обе стороны от входа в галерею «Карина», где и предполагалось реализовать проект.
У нынешней публики, свыкшейся уже и с самой крутой порнухой, выставка — он назвал ее «Голые и обнаженные» — вряд ли вызовет повышенное внимание. Ну, голые и голые. Забавно, конечно, что именно президентский советник, пусть теперь бывший, выставляет на обозрение сотню снимков обнаженной натуры — юноши и девушки, мужики и бабы, старики и старухи; репортажи (сельская баня, медосмотр призывников, городской медвытрезвитель, пляж нудистов); модели, снятые в ателье; отдельно, крупно, во весь кадр — руки, грудь, торс, спина. Впрочем, некоторые сюжеты и ракурсы многим наверняка покажутся шокирующими: например, потрясающей красоты снимок вагины (когда-то Карина позировала) — снимок тридцать на сорок, — правда, намеренно размытый, неясный, нечеткий, похожий на архитектурный объект в тумане (быть может, портал готического собора), но все-таки вполне угадываемый.
Сначала он замышлял, что это будет совместная выставка двух фотохудожников — его и канувшего в небытие Кукуры. Оба имени будут крупно на афише: «Кукура — Закутаров». Если Кукура жив и прозябает где-нибудь в безвестности и нищете, это поможет ему как-то воспрянуть, снова почувствовать себя мастером, художником. Можно будет продать его работы или устроить ему какие-нибудь заказы здесь, в столице. Если же он погиб, выставка будет знаком уважения к памяти мужественного человека, бросившего вызов своему времени. Но для этого, конечно, судьбу Кукуры следовало выяснить и, если возможно, найти его самого. Нынешние связи Закутарова позволяли сделать это быстро: фамилия, имя, отчество, год рождения, когда, где и по какой статье был осужден — этих сведений было достаточно.
И нашли… Кукура Андрей Павлович, 1940 года рождения, осужденный в 1974 году по статье… УК РСФСР «Изготовление и/или распространение изобразительной продукции порнографического содержания»… Освобожден по УДО (условно-досрочно) в
