его, и ее. «Противник силен и безумен, игра не на жизнь, а на смерь», — чьи это стихи? Его собственные? Кажется, тут неверное ударение: надо — «на смерть»… Он вдруг живо представил себе те два снимка при входе в галерею — он и она, молодые, обнаженные, веселые, уверенные в себе и в радостях этой жизни. Размером три метра на два. Не весьма резкие: все-таки увеличение очень большое. Но ярко подсвечены снизу. Победители, угадавшие гармонию эпохи. Цветы, но немного. Музыка тихо (поздние квартеты Шостаковича). И оба — в траурной рамке. Торжественно, празднично (как в крематории). Апофеоз (чего: любви? дружбы? верности? плотского влечения? как это называется, когда «я без тебя жить не могу»?). А у ног кишат маленькие люди, гости — «деятели культуры и искусства», депутаты, члены правительства, может быть, сам Президент с супругой. Что ж, в какой-то короткий период они были почти друзьями. Теперь вернисаж плюс панихида, как пропустить! Какая жалость, что сам он уже не сможет запечатлеть этот живописный сброд. «От нас ушел мыслитель и талантливый художник…» И вагина форматом тридцать на сорок с небольшим родимым пятнышком возле клитора — тоже в траурной рамке.
— Не боись, подруга, пробьемся, — улыбаясь, сказал он. — Пробьемся и еще воткнем всем им.
Он хотел было спросить Карину, не вторник ли сегодня, но тут вдруг вспомнил свою ночную подругу, и ему пришла в голову мысль, что именно ее обнаженного тельца — маленького, стройного, с маленькой грудью, почти девчоночьего — не будет хватать в экспозиции. Ева-подросток. Вчера она сама подошла к нему и передала привет от отца Андрея, «из тех мест, где вы были в ссылке», и Закутаров, возбужденный полемикой на «Свободном слове» (которую в этот раз он, кажется, скандально проиграл, опозорился на глазах у миллионов телезрителей), не сразу вспомнил, что речь идет о Кукуре, а вспомнив, предложил поговорить об отце Андрее чуть позже, без суеты, у него на даче, и она согласилась, но до такого разговора дело не дошло: по дороге обсуждали только что прошедшую телевизионную драчку, а как приехали, сразу начали целоваться и быстро напились…
— Скажи, пожалуйста, а что это за ребенок Алена Гросс? — спросил он.
Карина, видимо, тоже ждала, что после ее прикосновения он, как обычно в таких случаях, вспомнит о вторнике, и поэтому от неожиданности даже чуть отшатнулась и ответила не сразу.
— Господи, что это ты? Алена Гросс — ребенок? У тебя, мой фотограф, что-то с глазами. Это же ее амплуа — работать «под ребенка», «под маленькую девочку», и вы, мужики, попадаетесь. Не ты первый. Она так карьеру себе делает. Рожица юная, белая блузочка. Только что пионерский галстук не повязывает. На самом же деле ей…
— Подруга, все равно лучше тебя женщины на свете нет, — смеясь, перебил ее Закутаров.
— Ври больше, — сказала Карина. Остановить ее уже было нельзя. — Нет, все-таки эта Алена неглупая и небездарная провинциалочка, хорошо пишет… ладно, скажу для справедливости, действительно хорошо выглядит, много моложе своих лет. Я сама отношусь к ней с нежностью… с материнской… можно сказать, подруга, в галерее на всех тусовках бывает…
— Женщина, а твоя нежность — точно материнская? — глядя в свой кофе, спросил Закутаров.
— Как странно бывает в жизни, — сказала Карина, — вот ты, Закутаров, такой утонченный художник, глубокий, проницательный политический мыслитель, чувствуешь гармонию времени… а всегда был и остаешься грубым пошляком… Как это совмещается в людях?.. Стоп, ну-ка посмотри на меня: да не глаз ли ты положил на Алену? Ой, милый, не надо, тут такой конкурент. — Она жалостливо погладила его по руке и выразительно посмотрела в потолок.
— Ну что ты, — сказал Закутаров, — ты же знаешь, я не люблю пьяниц.
— Да какая же она пьяница, — Карина тут же вступилась за обиженную. — Девочка вообще капли в рот не берет. Вся журналистская тусовка знает. Принципиально не пьет.
Закутаров промолчал. После бессонной ночи он все-таки устал, и ему вдруг ужасно захотелось спать. Он протянул руку и тоже погладил ее по щеке.
— А у нас сегодня не вторник? — спросил он.
— Конечно, вторник, — согласилась она и, внимательно глядя на него и немного помолчав, добавила: — А на тебя, Закутаров, кажется, здорово наехали…
Часть 2
Под знаком Дашули
Пожар, конечно, будет замечен. Телевидение, Рунет, газеты, еженедельники — все станут перемалывать одно и то же: поджог — не поджог; вспомнят, что политолог и политтехнолог Закутаров, еще недавно ближайший советник или даже прямой советчик Президента, влиятельный «Олег Шептало», теперь отлучен и от президентского уха, и вообще от Кремля; с радостью обратят внимание, что пожар в ателье — еще одна, пятая (посчитают!) неприятность среди неприятностей, свалившихся в последние дни и на него самого, и на его ближайшее окружение. Неприятности перечислят, и всем станет ясно, что они слишком кучно легли, чтобы быть случайностью: Дарья Жогло, бывшая жена, главный редактор его электронной газеты «Расследования» и директор одноименного агентства, неделю назад арестована по подозрению в шантаже и вымогательстве; за день до этого бесследно исчез — и есть основания полагать, что был похищен, — Бенедикт Струне кий, по прозвищу Бен Бегемотик, ведущий сотрудник закутаровского Агентства продуктивной политики (АПРОПО), и не просто сотрудник, а, как каждый мог прочитать на сайте агентства, «давний соратник Закутарова, деливший с ним кров еще в студенческие годы и в свое время выведший его в круг диссидентов и правозащитников»; далее, сын Закутарова Кирилл, молодой талантливый телеведущий, еще в прошлом месяце отстранен от эфира за «нарушение журналистской этики»; наконец, Константин Крутобоков, некогда партнер Закутарова в агентстве, а ныне — заместитель главы кремлевской администрации, на прошлой неделе вдруг ни с того ни с сего на всю страну выразил с телеэкрана сомнение в его, Закутарова, профессиональной порядочности, назвав его «маргинальным социологом»…
«Наехали!» — так простодушно и весело назовет свои заметки кто-нибудь из бойких обозревателей. А какой-нибудь признанный аналитик, «чернила и крови смеситель» станет многословно размазывать, объясняя глубинные причины опалы недавнего «архитектора президентского большинства», и будет молоть вздор о каких-то этических и эстетических (а между строк надо читать — этнических) расхождениях между добропорядочным славянским семьянином Президентом и его бывшим политтехнологом, склонным к богемно-беспорядочному западному образу жизни, — в том числе в сфере интимных отношений: как-никак третий (или уже четвертый?) раз женат, причем на иностранке. «Кстати, всем хорошо известно, что по отцу он не русский Закутаров, а немец (?) Клавир» — так и
