Часть первая
Про жадность
– Миша, спроси меня, кого я сегодня видела? Ну и что, что я сижу на балконе и не спускаюсь вниз. У меня больные ноги, но глазами я не страдаю. Так вот, я сегодня видела Милочку. Да, нашу Милочку, сестру этого поганца Ицика. Да, Миша, того самого, Маниного и Зяминого Ицика. Ты не поверишь, но он таки объявился. Всего двадцать лет прошло! И Милочка мне рассказала, что Ицик нашёлся. Он нашёлся за два дня до похорон Зямы. Угадай с трёх раз, с чего он нашёлся? Ты у меня всегда был самым умным, Миша. Я поэтому и пошла за тебя замуж, хотя у меня были варианты. Ты к тому же был ещё и самым красивым. И совсем не жадным. Терпеть не могу жадных мужчин. Помнишь, от чего умер Пятиборщ? Да, тот что заведовал аптечным складом. Вся Одесса помнит, а ты нет. Он был страшно жадным во всём. Он не выбрасывал – он ел. Если можно было надеть – надевал. Я думаю, что именно поэтому он был богатейшим человеком! Странно, да, Миша: все богатые, как правило, жадные. А все жадные, как водится, богатые. Такой круговорот жадности в природе. А природа мстит за эту самую жадность. Так вот, у жены этого Пятиборща была дома целая аптека. Нет, не подпольная аптека, а аптечка её лекарств. Ей не нужно было столько лекарств, сколько у неё их было: этими лекарствами можно было снабдить три городских аптеки. Многие лекарства выходили из срока годности задолго до того, как их нужно было употребить. Но Пятиборщ, чтобы не выбрасывать эти лекарства, их пил. Представляешь себе: у слабительного прошёл срок годности, так бедный Пятиборщ жрал эти таблетки, как будто это были конфеты. Но умер он не от слабительного. От снотворного. Наелся таблеток, заснул, и всё.
О чём это я? Ах, об Ицике! Миша, это было до Яшенькиной свадьбы или после? До не могло быть, потому что этот шлемазл Ицик был на Яшенькиной свадьбе. А пропал он позже. После своей свадьбы. Вспомнил? Да, на Яшенькиной свадьбе он ещё пытался соблазнить дочку Мейера. Что значит – не пытался? А, он её соблазнил! А откуда ты это знаешь, господин Боцман? Из туалета доносились охи-вздохи? Это был не Ицик с дочкой Мейера, это у Мани, мамы Ицика, случились колики от переживаний, и она всю свадьбу просидела на унитазе. Ну, да что ты мне будешь рассказывать за этого Ицика, – он такая сволота, Миша, такая мерзость, что даже говорить за него не хочется. Как это «не говори»? Это ты мне? Как я могу не поведать миру этот уникальный спектакль, который разыгрался почти у меня на глазах?
Я помню эти маленькие узкие глазки на большой толстой морде. Знаешь, он никогда не был порядочным, Миша. Ты помнишь, как в пять лет он подбирал окурки на стадионе и пробовал продавать их нашему Яшеньке? Почём я знаю, почём он их продавал? И этому Ицику, и этим окуркам была одна цена: три копейки. В девятом классе он воровал ключи от «запорожца» у своего отца и за деньги катал Яшеньку и Абика по ночному городу. А когда его поймали с поличным, он сказал, что наш Яшенька почти что умер и он якобы вёз его в больницу. Я сама чуть не умерла, когда к нам пришёл милиционер и сказал, что наш мальчик при смерти. И вообще, сколько я помню Ицика, он всегда врал. Он врал всегда и всем. Бедные Маня и Зяма… Он был их надеждой на безбедную старость. Если бы не Милочка, они бы не пережили этой утраты. Милочка хорошо устроилась: она таки удачно вышла замуж, родила троих сыновей и заменила Мане с Зямой сына…
Когда Ицик, наконец, женился, Маня с Зямой немного успокоились. Невестой стала Милочкина подруга, и она таки была не еврейкой. Мало того, она была старше Ицика лет на семь или на все восемь – уже не помню. Маня сначала страшно переживала по этому поводу. И ей таки было за что переживать: её Ицик был третьим мужем этой пройдохи Лильки. Ой, Лилька была красавицей: когда она выходила на балкон, на всех окнах нашего дворика шевелились занавески. Миша, не говори ерунды: ты тоже подходил к окну поглазеть на эту красотку.
Долго она здесь не прожила: с Маней долго мог жить только её Зяма. Нет, Маня совсем не хотела ссориться с Лилькой, но характер невестки взял своё. В общем, они поскандалили, и Ицик с Лилькой съехали на съёмную квартиру. Потом Ицик, благодаря пинкам Лильки, стал бизнесменом. И чем богаче он становился, тем реже он приходил к своим родителям. Мы все были свидетелями, сколько Маня пролила слёз: всё же он был ей сын. Зяма сначала поседел от горя, а потом сказал, что больше у него сына нет.
В общем, Маня с Зямой остались без сына. Милочка смотрела за ними долгих двадцать лет, а когда Зяма заболел, забрала их к себе. Мы знали, что Зяма уезжает из нашего «сквозняка» навсегда.
Когда стало известно, что Зяма совсем плох, Милочка решила найти этого засранца Ицика. Она знала его телефон и попросила, чтобы он пришёл навестить папу, пока тот ещё жив. Ицик посоветовался с Лилькой и пришёл. Он посмотрел на умирающего отца своими узкими глазками и сказал матери, что хочет поговорить о деле.
– О каком деле, Иценю? – спросила сына Маня.
– Я хочу поговорить за наследство.
– За какое наследство, Иценю?
– За какое наследство ты хочешь поговорить, братик? – напряглась Милочка. – Тебя двадцать лет не было с родителями, а теперь ты пришёл поговорить за наследство?
– А ты вообще заткнись, – прошипел Ицик. – Ты с ними все эти двадцать лет из-за наследства возилась.
– Придурок, – сказала Милочка. Наследство – это два старика, двухкомнатная квартирка в старом дворике и старый «запорожец», который папа не разрешил отвезти на свалку.
– А квартирка тебе отойдёт?
– Квартира мамина, поэтому пошёл вон отсюда.
Зяма всё это время лежал молча, отвернувшись к стене. Потом он повернулся, посмотрел на Милочку и сказал слабым, уставшим голосом:
– Дуры вы… Дуры…
После чего отвернулся к стенке и больше не поворачивался, пока Ицик не ушёл.
