– Скажите, а мой брат Апельман Ицхак тоже должен будет подписать эту бумагу? – уже не сдерживая смеха, спросила Милочка.
– А то как же! Он тоже наследник вашего отца! – тоже не сдерживая смеха, ответила женщина в форме.
И тут в голове Милочки созрел план.
– Скажите, а я могу отказаться от принадлежащей мне доли наследства в пользу моего брата? – спросила она, смеясь в голос.
– Конечно, можете, – с хохотом ответила женщина-полицейский. – А вот вашей маме я не советую этого делать. Половина пистолета и две пули – это тоже деньги. Приезжайте через неделю, я подготовлю все бумаги.
Сколько они хохотали в этом кабинете, я не знаю. Милочка хохотала до слёз, когда сказала мне, что представляет, какие глаза будут у Ицика, когда ему торжественно вручат бумагу, в которой сказано, что таки да, и он тоже является наследником своего отца и унаследовал часть отцовского состояния.
Да, и ещё… Милочка прибежала домой и рассказала лежащей Мане всю эту историю. Маня встала с кровати, хорошо поела, посмотрела на Милочку и сказала:
История десятая
Сумка под кроватью
– Ой, Миша, что-то мне нездоровится сегодня. Как это «Бэтя, уйди с балкона»? Это звучит угрожающе, тебе так не кажется? Я это трактую так: «Бэтя, зайди в комнату и сдохни дома, лёжа на диване». Миша, я знаю одно: пока я могу сделать эти одиннадцать шагов до балкона, я ещё живая. Когда я смогу сделать десять – считай, что меня уже нет. И потом, если я не выйду на то, что можно ещё назвать балконом, все подумают, что меня уже нет. Что ты такое говоришь? Как это «тебя тут никто уже не знает»? Пока я хожу на балкон, меня знают все. Я знаю не всех – но кого это волнует? Вот же они все передо мной, как на ладони. Я путаюсь в датах и даже в десятилетиях, но у меня ещё очень приличная память. И потом, когда я сижу на балконе, ты ещё там, в комнате. И я могу с тобой разговаривать, Миша. А когда я иду спать, ты молчишь как рыба. Я уже почти привыкла к твоему молчанию. И Яшенька молчит. Он поставил мне компьютер, и я научилась нажимать на три кнопки: одну – чтобы его включить, вторую, чтобы включить этот бесплатный переговорный пункт. Скайп называется. И третью – чтобы выключить. Яшенька, когда ставил мне этот ящик, сказал, что это моё окно в мир. Миша, мы с тобой вырастили достойного мальчика, но глупого. Моё окно в мир – это мой балкон. Да нет, Яшенька никогда не был глупым. Но тут он сглупил. Да, звонит каждый день. Как только видит, что я «в скайпе», звонит. Вот объясни мне, Миша, как можно быть в двух местах одновременно: дома и в скайпе? Хотя кого я спрашиваю? Тебе это известно лучше, чем мне…
А помнишь, как Яшенька уезжал? Он не уезжал – он бежал от бандита. И что, что это его друг? Что, друг не может быть бандитом? Богданчик и был таким бандитом ещё со школы. Хитрюга и бандит. Это он взял Яшеньку на работу в свою фирму, когда здесь начался развал всего того, во что мы с тобой так верили. Ладно, не ворчи: во что я так верила. Ты всегда не любил советскую власть, я знаю. И когда она пала, Яша остался без работы, без ничего. Поездки в Польшу не обогатили нашего сына, а на работу молодому специалисту было не устроиться: у нас начинался самый настоящий капитализм.
Богдан, будь он неладен, организовал фирму. Они на этой самой фирме ничего не производили, но всё время что-то продавали. В наше время это называлось «спекуляцией». Однажды, сидя на кухне, Богдан с Яшенькой обсуждали, как наш Яшенька поедет на завод покупать какую-то проволоку. Богдан сказал, что проволоки этой целый грузовик и что Яшенька должен дать кому-то взятку, чтобы купить эту проволоку очень дёшево. А потом он должен вывезти эту проволоку с завода, заехать за угол, развернуться и въехать обратно. Потом он должен дать кому-то взятку и продать эту проволоку, но уже дорого. Потом он опять должен дать взятку, купить эту проволоку опять дёшево, выехать с завода, развернуться и за взятку продать эту проволоку опять дорого на том же заводе.
Я не очень понимала, что это за бизнес: они должны были где-нибудь разгрузить эту проволоку, хотя бы для приличия, но Богданчик никогда не был приличным человеком. Когда я спросила об этой проволоке Яшеньку, он ответил, что если бы Богданчик всё время разгружал проволоку, бизнеса бы не получилось. За день они делали пять-шесть кругов, и это были огромные деньги. Не у Яшеньки, конечно, а у этого ворюги. Яшенька только получал зарплату. Наша кухня была у них конспиративной квартирой. Когда я возмутилась, говоря Яшеньке, что он навлечёт на нас беду с их конспирацией, он ответил, что вся страна в беде и что никому нет дела до нашей кухни. Он таки был прав, Миша.
А ты помнишь ту ночь, когда мы не спали? И я помню. Я на всю жизнь запомнила.
Яшенька прибежал встревоженный и сказал, что ему нужно кое-что принести домой.
Ты, Миша, спросил, что конкретно ему нужно принести домой и почему наш сын так встревожен?
– Папа, не переживай, – сказал Яша, вытаскивая из-под кровати в нашей спальне старые, как моя жизнь, чемоданы.
– Что значит – не переживай, Яша? – спросил ты у сына. – Скажи конкретно, зачем тебе понадобились чемоданы?
– Мне не нужны чемоданы, папа. Мне нужно место. Безопасное место.
– Сынок, – вмешалась я в разговор, – ты правда считаешь, что в этом доме самое безопасное место – у нас под кроватью?
– Хорошо, что он не считает, что таки самое безопасное место у нас НА кровати, – перебил меня Миша и, посмотрев внимательно на сына, многозначительно произнёс: – Ну!
– Папа, мне сейчас некогда, приду, всё объясню.
Освободив место под кроватью, Яшенька убежал, а мы стали мыть полы, потому что подумали: если Яша кого-то захочет спрятать у нас под кроватью, то он будет чихать всю ночь от пыли.
– Главное, чтобы это не был труп, – подумав, сказал ты.
– Миша, не говори глупости, – я задрожала от страха. – Откуда у Яшеньки может быть труп?
– Берта Соломоновна, простите, но вы дура. Сейчас такое время, что кругом одни трупы. Если это труп, то пол можешь не мыть – ему пыль не страшна.
– Миша, но я никогда не спала с трупами! Согласись, это неприятно.
– Ну, это не
