я шла на запад по Сорок шестой улице, где когда-то занимался ювелирным делом мой дед, и размышляла о том, каким величественным и ничем не сокрушимым казался мне этот город издалека, за долгие годы, проведенные с ним в разлуке.
Мне вспомнились слова, однажды сказанные отцом снежным вечером в Коннектикуте, когда дела в школе казались особенно безнадежными. Я тогда вслух сказала, что чувствую себя обманщицей и боюсь, что рано или поздно меня раскусят. Папа улыбнулся, закурил сигарету и звякнул льдом в стакане виски.
— Дочка, — пророкотал он со своими характерными полупьяными интонациями, — больше всего, не считая смерти, люди боятся, что их выведут на чистую воду. Мы все этого боимся.
Папа… Меня радовало, что я не была одним из его сыновей. Что бы я ни чувствовала в те моменты, когда он мотал мне нервы, в глубине души мне всегда было приятно быть его дочерью. Вот и сейчас, войдя в «Таверну Пита» и увидев его, одиноко сидящего за дальним столиком мужчину на пороге шестидесяти, с неизменной сигаретой, мрачно изучающего свой стакан с виски, я остро почувствовала, как сильно его люблю. Как же я хотела ему помочь. Как желала сделать хоть что-то, чтобы облегчить папе жизнь. Как ясно понимала, что от меня почти ничего не зависит. Как страшно боялась того, что должно было произойти.
— Как поживает госпожа издательница? — спросил папа, поднявшись и крепко, до хруста костей, обняв меня.
Вошел Адам, помахал нам, заметив уже издали. Увидев, что он беспечен и явно рад тому, что оказался здесь, я безуспешно попыталась подавить чувство вины и тревоги. На пришедшей с ним маме был элегантный черный брючный костюм с подложными плечами. Я сразу заметила ее неодобрительный взгляд — на мне были черные джинсы, черная джинсовая рубашка и черная кожаная куртка.
— Надеюсь, хотя бы, встречаясь с важными клиентами в «Четырех сезонах», ты не одеваешься как бродяжка?
— Рада тебя видеть, мам, — сказала я, а она вместо поцелуя легко приложилась своей щекой к моей.
— А где Питер? — спросила она.
— К сожалению, в последний момент его отвлекли какие-то дела.
— Собирались же встретиться всей семьей, — огорчилась мама.
— Тем более что мы хотим объявить вам кое-какие новости, — улыбнулся папа.
— Пока рано, — сказала ему мама немного раздраженно, как мне показалось. — Давайте сначала выпьем.
— Такие хорошие новости, что сперва нужно выпить? — пошутил Адам.
— Ха-ха, очень смешно, — хмыкнула мама.
Адам вальяжно поднял руку и щелкнул пальцами. В мгновение ока рядом с ним вырос официант.
— Шампанского, — бросил Адам, обойдясь без слова «пожалуйста». — Лучшего, какое у вас есть.
— Посмотрите на этого транжиру, — улыбнулась мама.
— А что, парень на днях неплохо заработал — шутка ли, сделка на шестьсот миллионов баксов, — заметил папа.
— Ничего себе, — вставила я, желая поучаствовать в общем разговоре и одновременно пытаясь скрыть растущее беспокойство.
Принесли шампанское. Вылетела пробка, бокалы были наполнены.
Папа вызвался сказать тост:
— За нас четверых и отсутствующего первенца. Вы самые лучшие.
Я моргнула, чувствуя, как подступают слезы. За столом я села так, чтобы видеть входную дверь, и поминутно посматривала то на вход, то на часы.
— Ждешь кого-то? — поинтересовалась мама.
— Просто надеюсь, вдруг Питер все же появится.
— Похоже, придется нам выпить без него, — сказал папа.
— Так что у вас за новости такие? — нетерпеливо спросил Адам.
Мама и папа переглянулись. Я уже догадывалась, что за этим последует. И точно, папа нежно взял бывшую жену за руку.
— Ваша мать разрешила мне переехать к ней, — сообщил он.
— Соизволение наконец дано, — кокетливо добавила мама.
— Она снова поддалась моим чарам, — продолжил папа, позволив себе улыбнуться.
— Так это отличная новость! — воскликнул Адам.
Мы заказали еду. Мама стала рассказывать о каком-то голливудском продюсере, который приезжал в город на прошлой неделе, чтобы купить квартиру в Сохо площадью три тысячи квадратных футов, и каждые двадцать минут выбегал за свежей порцией кокаина.
— Весь Уолл-стрит тоже сейчас сидит на белом порошочке, — засмеялся Адам.
— Надеюсь, черт возьми, тебе хватает ума держаться от этого подальше, — встревожился папа.
— Знаешь, как говорит Тэд, «кокс — верная гарантия, что у тебя никогда денег не будет». Не волнуйся, папа, чистый капитализм — вот мой единственный наркотик.
Прибыла наша еда. Одновременно с ней прибыл и человек в черном тренчкоте от «Барберри», щегольской черной шляпе и черном костюме-тройке. Сев в баре к нам спиной, он заказал выпивку. Папа заметил его появление.
— Ну и ну, если этот тип не адвокат мафии… — прошептал он.
— Это Сальваторе Грек, — шепнула мама в ответ.
— Твой друг? — спросил папа.
— Да нет. Один из лучших юристов Нью-Йорка. Настоящий consigliere [155], но совершенно легальный.
— Ты продаешь ему недвижимость? — оживился Адам.
— Он направил ко мне двух своих клиентов, — сказала мама. — С этим господином я никогда не встречалась, но должна подойти и поблагодарить его.
— Дай человеку спокойно выпить, — добродушно проговорил папа.
— Это займет всего минуту, — улыбнулась мама.
— Господи Иисусе, Бренда, неужели нельзя хоть сегодня вечером обойтись без налаживания связей. Тем более что наши дети в кои-то веки с нами. — Папа вздохнул.
— Пусть она отдаст дань уважения этому человеку, — поддержал маму Адам.
— Сказал еще один любитель пообщаться, — улыбнулась я.
— В моем деле чем больше болтовни, тем больше выигрыш, — уверил меня брат.
Мама встала с диванчика. И вдруг остановилась как вкопанная. Я увидела, что привлекло ее внимание: небольшой портативный телевизор за барной стойкой, предназначенный исключительно для бармена, который разливал напитки. Однако нам был виден его экран. И только что на этом экране крупным планом появился Питер.
— Бог ты мой! — воскликнула мама.
— Что? — не понял Адам.
— Смотрите. — Мама показала на экран телевизора.
Теперь и папа вскочил.
— Питер в программе Сасскинда. — Мама повернулась ко мне: — Ты о этом знала?
О черт! Как же я заранее не поинтересовалась, есть ли в «Таверне Пита» телевизор?
— Попробую объяснить… — начала я.
— Что объяснить? — требовательно спросил папа.
— Давайте снова сядем и…
Но мне не дали закончить это предложение. Адам двинулся к бару, на ходу вытягивая из кармана большую пачку денег, скрепленную серебряным зажимом для купюр. Я увидела, как он отделяет от пачки двадцатку, бросает ее на барную стойку и что-то говорит парню, разливающему напитки, показывая на телевизор. Мама и папа подскочили к Адаму, на стойку перед ними уже поставили портативный телевизор и включили звук. Мне хотелось броситься к двери… а еще закрыть уши и разрыдаться. Ни того ни другого я не сделала.
Подходя к стойке, где стояли родители и Адам, я услышала, как
