слушатели.
Шеф как никто другой умел слушать. Ему хотелось об увиденном рассказать. Почему именно ему? Да потому, что остальные были равнодушными. Занятые своим. А ему было интересно, и он другим сочувствовал. Дорого ценится порой сочувствие, что, как хлеб, рассказчику поощрением. Важно его иметь. Он и сам был любознательным. Загадка шаровой молнии, эзотерика, реинкарнация по Пифагору – волновали его на заре его деятельности.
Была в нём уверенность. Он готов был, не сомневаясь, всё перекроить. Был бы он религиозным, куда ни шло, подумали бы: снизошло сверху. Но он не верил ни в бога, ни в чёрта. Но откуда и как? На пустом месте то тут, то там появляются сорняки, а среди них репей, в колючках, на соседей непохожий.
Смежники безоговорочно его поддерживали. Исходные мифы рассказывали по случаю. Верили. А куда денешься? Альтернативы нет. Он как единственный подвесной мостик через пропасть. Коварный, хлипкий, но нет иных, а на нет и суда нет, и убеждаешь себя, что и этот богом посланный и молишься его сохранить.
А ещё отличала его вера в чудо. Были единомышленники на базе личной преданности. «По ночам, – рассказывал он, – мы с техником Женей Фазоловым нарушая правила безопасности тащили в цех генератор и в его гулком пространстве включали его в предельном режиме, любуясь плазмоидами». Стойким было дикарское желание – создать шаровую молнию. Надеялись, что как-нибудь по-особенному проявит себя, открыв тем самым свою тайну, ту, что возможно обеспечит устойчивый термояд¿ да и мало ли что ещё скрыто ослепительным огненным шаром.
Разумеется, фокусы эти должны были плохо закончиться. Впрочем, что-то случилось тогда с ними спасительное и от этих фокусов отвлекло. Но закваска чудесного и стойкий авантюризм – остались и проявлялись то так, то иначе. Время от времени тянуло его не сотворить, а натворить. В итоге его отовсюду изгоняли. Но он мухомором повсюду прорастал, этаким несъедобным грибом. Хотя кому как, ходили слухи, что космонавт Рюмин – семёновское протеже, мухоморы ел и от них не страдал. Впрочем, чего только не наслышишься в околозвёздных кругах.
В 27-ом отделе мы командировались для контроля полётов на Камчатку. Довелось мне там посетить взорвавшийся вулкан Козельский. Это было удивительное зрелище. Вокруг целиком выжженное поле, по краям его возрождающаяся жизнь. Какие-то разноликие папоротники. Удивительные формы. Поражали воображение гигантские грибы. Теперь явление шефа показалось мне подобным.
Мы варились в особом огороженном секретностью миру. Хотя как правило не в масштабах дело и вся, например, Древняя Греция с её историей и влиянием на теперь -имела населением всего десять миллионов человек. Выход в открытый мир стал для нас откровением.
Для меня – лучше всего знакомство походя. Так и получалось с Францией. Вся история, казалось, сошла для нас с библиотечных страниц. Франция всегда считалось близкой нам страной и тут со своей литературой и историей оказалась перед нами наяву. Париж был началом и концом наших командировок. Технические работы велись в Тулузе.
Из космонавтов в первом экипаже готовился опять Кретьен, осуществивший до этого первый французский космический полёт. После, рассуждая задним числом, стоит удивиться превратностям судьбы. Как говорят: «Судьба играет человеком, а человек играет на трубе». Сильны мы задним умом. Ещё говорят, знал бы, где падать, заранее соломки бы подстелил.
Ах, судьба! Она непредсказуема. Первый космонавт Франции Жан Лу Кретьен безусловно рисковал, трижды отправляясь в космос, но беречься ему следовало в другом месте. В миллениум в магазине Home Depot в штате Техас на него с высоты трёх метров свалился двухпудовый сверлильный станок, сделав его инвалидом.
В научном центре нам демонстрировали левитацию. Она в числе нестандартных проявлений. К ней у меня особое отношение. Тянет меня кромка обрыва или край высокого здания. В этом что-то атавистическое. В Подмосковье вырыли глубокий ров. Потому что рядом насыпали искусственную гору для горнолыжных утех. Ходить по краю рва доставляет мне удовольствие.
Вернувшись из Франции, я зашел к шефу, где помимо всего собирался рассказать о левитации. С приезжим профессором они сидели на кухне за столом, с которого были уже убраны деловые бумаги и намечался легкий перекус. Нельзя было назвать этот стол обильным. Он скромен был и характерен иным. Основу его составляла беседа, которую я прервал, вручив привезенную из Франции бутылку французской водки, которая переводилась забавно «Водою жизни», «О де ви». Название развеселило присутствующих. «L’eau de vie». «Вода жизни». Шеф по-детски радовался и повторял: Вода жизни…Именно…
Я знал, что «профессор» звучало для шефа завораживающе, как прежние титулы – граф, князь, барон или маркиз. Он и перед прочими любил пустить пыль в глаза. Однако на этот раз эффект превзошёл все ожидания.
Беседа на этом была, собственно, прервана, хотя она и естественно закончилась, потому что то, о чём здесь договаривались, было не для посторонних ушей. Она, как и многие переговоры, велась тет-а-тет, имея важные последствия для обеих сторон.
Вернулась с прогулки Надя. Она раздевала раскрасневшегося Колю и говорила обыденное, возвращая присутствующих в жизнь.
В целом я с моими знаниями и опытом был чрезвычайно полезен шефу. Он мне доверял. Я был нужен ему и где мог его заменял. Благо, знал всех лично и умел нужное посчитать, а мой авторитет без стука открывал двери любых кабинетов. И всё-таки что-то он и от меня скрывал.
Старшую экономистку Наталью можно считать аборигеном третьей территории. У неё и муж работает здесь, на перекисном стенде, у Решилова. Работы с перекисью начинал в энные времена я, и Решилов продолжал их в моей группе. Со строительства перекисного стенда, до управления спускаемых аппаратов.
Перекисные двигатели управляют спускаемым аппаратом в атмосфере.
Через Наталью Решилов попросил в качестве сувенира схему парижского метро. Я с удовольствием схему ему через Наталью передал, осознавая, что это нам доступное и простое, невозможно другим. Об этом им оставалось только мечтать и это было и несправедливо, и нечестно. Не мог он пока схемой воспользоваться по назначению. О, наши порядки, и я искренне сочувствовал ему.
Возглавляющий в то время ОКБ Валентин Глушко был легендарным ракетчиком, но посмертная слава Королёва, триумф покорения космоса и общий настрой поразили и его. Ему принадлежат слова о том, что, если бы его собственные похороны походили на славу и похороны Королёва, он согласился бы на них тотчас, не задумываясь.
При нём продолжалась работа с полётами, кораблями и станциями. Однако главной его заслугой этого периода можно посчитать завершение создания супер-ракеты «Энергия», сверхтяжёлой ракеты того же класса, что и «Сатурн-5», доставившей астронавтов на Луну. Хотя основным творцом её по праву нужно посчитать Бориса Губанова, выходца из того же днепропетровского «Южного», одного из создателей грозной «Сатаны».
Глушко возглавлял
