я оскорбляю его, невнимательно слушаю о пчелах, и еще нашел, ему, бывшему лагерному вертухаю, читать какую-то книжонку…
Я не оспаривал его мнение, он имел полное право невзлюбить меня за что-то. Но я старался быть честным и из собой: мне очень сильно не понравился сестро…б моего непосредственного начальника. Быть может, познакомившись с ним поближе, я бы стал ему помогать. Но Витя действовал слишком напористо, питаясь неуклюже сменить Беку. Он, похоже, искал себе союзников.
Скоро я уже знал, что этого Витю разыскивают какие-то бандюгны. Что-то там произошло связанное с партией меда, в которой он нахимичил, чтоб выгодно продать его где-то в Белоруссии. В эту историю были вплетены какие-то бабы, — коммерсантки, — что-то там у них не срослось с Витей, — вроде бы бабы раскрутили его, присвоив себе выручку, сославшись на то, что мед, якобы, от неумелого хранения испортился. После чего Вите и пришлось прибегнуть к услугам крымских бандитов, чтоб выбить с этих баб часть денег за партию испорченного меда. Этих же бандитов, как потом Витя выяснил для себя, перекупили все те же бизнес-вумен, после чего, он, опасаясь нового наезда, отправился сюда. Но даже здесь он не чувствовал себя в полной безопасности, боялся, что его вычислят, найдут, где он скрывается, и нагрянуть сюда в любой момент…
Он боялся ночных шорохов; вздрагивал от каждого неожиданного появления незнакомых людей на КПП; часто звонил своей жене… Однако сюда, заглядывали разве что одни лесники, которые хотели знать, когда им передадут лес, который был закреплен за военными.
— Лучше не связываться с бабами, — резюмировал бывший пасечник. — Это же такая гадость! Последнего бабла не пожалеют, все отдадут, лишь бы добиться своего!..
В этом, я могу, поставить свою подпись под каждым его словом!
Скоро Окаевич перевел меня на другой объект.
…Я сразу же оценил это место, приходя во внутренний восторг. Вот, оказывается, что мне было нужно всегда! Я должен был всего лишь сутки отсидеть на «Автобазе» предприятия, и трое суток — были моими! Я мог, наконец-то! посвятить себя всего литературе. Крыша над головой у меня была. Это была удача! Для этого, оказывается, не надо было открывать загадочные пещеры, наполненные разбойничьими кладами; плыть за три моря, чтоб отыскать пиратские сокровища! Мое сокровище: свободное время, которым я мог управлять по своему усмотрению! Отсидев в будке возле офиса фирмы, я мог заниматься литературой на качественно новом уровне!..
Лучшее время в моей жизни! В плане работы. Здесь я, наконец-то, мог не думать о хлебе насущном, все это плыло как бы мне само по себе; я так же ощутил себя вольным от всяческих обязательств. После того, как я потерял все на родине — очаг, свободное время и клочок обработанной своими руками земли, — я снова приобрел все это в столице!
Связей со своей родиной, я уже не поддерживал.
На моей родине на меня устраивали охоты, с целями: сначала запугать меня, а потом посадить в тюрьму, где уничтожить руками каких-то уголовников. Это все осталось в недалеком прошлом. Я не жалел о погубленных клубничных грядках, которые приносили доход; не о уничтожаемой отцовской хате… Я жалел, сначала, только о свободном времени, которое я мог тратить на литературную работу. Теперь его у меня снова было много. К тому же, мне теперь никто не мешал!
Короче, все складывалось для моей литературной судьбы самым выгодным способом. Вначале очутившись в большом городе ниже плинтуса, я, наконец-то, обрел все, что необходимо было настоящему художнику: приемлемую бедность, немного пищи, крышу над головою, необходимую свободу и свою общую неустроенность. Я теперь мог, закончив свою практически ежедневную работу на компьютере, отправляться бродить по городу, отыскивая в нем укромные уголки. Мог посещать выставки художников под открытым небом на Андреевском взвозе. Ходить на футбольные матчи. Иногда, купив в «Фуршете» бутылочку, выбраться с ней на Лысую гору или, затерявшись практически в лесной чаще где-то вдоль отводного канала, сидеть там часами на каких-то полуистлевших бревнах, потягивая дешевый «Портвейн».
Чхал я на то, что трое охранников, — двое из которых ездили сюда с каких-то городков, тащивших здесь не слишком обременительную службу, которые и здесь встретили творческую обособленность несколько насторожено. К этому я давно привык и не обращал особого внимания. При передачах смен, мы, обычно, успевали обменяться только словами: здравствуй/до свиданья. Это люди были весьма определенные, в основном пьющие…
Сдав свою смену, я спешил в общежитие, где меня уже ожидала Мария Алексеевна (мое возвращение с работы совпадало с ее приходом на смену), и начинался мой поход в литературу. Может эта женщина, отягощенная своими заботами, и вовсе меня не ожидала; но любому человеку хочется, чтоб его всегда кто-то ожидал, вот у меня и вырвалось к слову. Тем более, что ее присутствие настраивало меня всегда на творческий лад.
Оказавшись на своем месте, я тут же замыкался у себя в комнате и писал почти до обеда. Потом уходил в город; гулял возле канала; бродил вдоль Надднепрянского шоссе: до заправки и обратно — это не меньше двух километров…
Иногда я выпивал вина и тогда меня тянуло пообщаться с Марией Алексеевной, дежурной на этаже (если это ее смена) — то есть поспорить с нею на темы религии в нашей жизни.
Теперь я понимаю, что это была естественная потребность общения с этой интересной женщиной. Между нами оставалась какая-то несокрушимая стена ее фанатичной веры в навязанного извне московского бога, мнение о котором у меня сложилось еще в бытность, когда я жил в Лавре. Никакой мой сарказм по поводу святош не смог поколебать в ней это пристанище, в которое она себя загнала. Я ей ведь тоже был не безразличен, это было видно даже не вооруженным взглядом. Даже когда она воткнулась в меня грудью в моей холостяцкой общежитовской комнатушке, когда надо было показать какую-то компьютерную функцию, я еще не готов был преодолеть тот возникший барьер. «Трудно тебе с бабами, — постоянно обращаюсь я к себе, — намечтаю, а потом бьюсь лбом об ту же стенку. Надо быть с ними попроще…
…Уволился Витя И., с которым начиналась моя работа на канавах.
Эту зиму я проживу с одним только Игорем в комнате. К тому же, он, довольно-таки, часто ездил к себе домой. Скоро в комнате появился какой-то бывший милиционер.
Игорь поступил опрометчиво, и скоро уже жаловался мне, что он горько ошибся. Их тандем в комнате, очевидно, был рассчитан против моих политических убеждений. Бывший милиционер обещал помочь ему локализировать мое влияние.
Колесниченко
